Я дрался в Афгане. Фронт без линии фронта - Максим Северин

Однажды мы стояли у ребят на посту охранения, как вдруг резко упало давление в трубе. Мы не спеша поехали на бэтээре по трассе, пытаясь рассмотреть повреждение. В одном месте мы увидели проступившую сквозь песок солярку, сразу остановились, выключив фары. Нас было всего четверо: водитель, сержант и я с сослуживцем. Обойдя сбоку бархан, мы поймали двух афганцев при двух верблюдах и десятке бочек, часть из которых уже была наполнена. Связав афганцев, мы привязали их верблюдов к бэтээру и, доложив по рации о повреждении трубы, медленно поехали во 2-й батальон. К разбирательству подключился Цурандой, и местные власти принялись вычислять, кто и для чего воровал солярку.

— Какой была экипировка при выходе на боевые?

— Когда уходили на несколько дней, то с собой брали пять «эфок», пять «эргэдэшек» — в рюкзаке, помимо того, две гранаты на ремне, 20 пачек патронов плюс четыре магазина в разгрузке; часто помогали гранатометчикам нести выстрелы к гранатомету, привязывавшиеся на ремень, тащили на себе и резиновые бурдюки с водой. В последнюю очередь нам выдавали сухпаек на трое суток, который уже не вмещался в рюкзак, единственным выходом было выкинуть невмещавшийся хлебец, взять тушенку и входившие в горный паек сгущенку, баночку с салом и вкусный овощной суп. Само собой, еще были фляжка, котелок и ложка. Обязательно было надевать бронежилет, на ноги в летнее время обували берцы, а зимой — сапоги.

— Расположение обст реливали?

— Обстрелы случались, но горы от нас были далековато, и прямое попадание было маловероятным.

— Как принимали молодое пополнение?

— Когда из Союза приходила молодежь, то наши дембели еще на какое-то время задерживались, молодым давали поучаствовать в бою, попасть под обстрел и немного привыкнуть к обстановке, и только после этого отпускали домой дембелей.

— Жили в палатках?

— Да, жили в прорезиненных палатках на взвод в 30–40 человек. Численность роты, кстати, колебалась в пределах 80–90 человек. В палатке стояли две печки-буржуйки, в зимнее время топившиеся привозимым из СССР углем, дров не было.

— Что можете сказать о питьевой воде?

— С водой была проблема — она вся была привозная. Из арыков воду старались не пить: она была зеленая, и в ней плавало столько гадости, что пить эту воду было невозможно. Воду набирали по возможности в горных речках, но бывало так, что по несколько дней мы были без воды, и, чтобы не умирать от жажды, бросали в грязную воду обеззараживающие таблетки. Кидаешь две такие таблетки во фляжку, взбалтываешь, они убивают всю заразу в воде, и можно пить, но так делали редко, лучше попить из речушки, когда ходили по горам.

Проблема с водой была всегда. В части привозная вода была с хлоркой и ужасно соленая. Колодец в расположении было выкопать невозможно — несколько сотен метров пришлось бы копать. Километрах в трех от полка была охраняемая скважина с соленой водой, пробуренная нашими специалистами. Дежурные повара в полку кипятили эту воду с верблюжьей колючкой, которая также немного обеззараживала воду. Офицеры следили за тем, чтобы в наших фляжках была именно кипяченая вода с верблюжьей колючкой. Еды всегда хватало: было много тушенки, на рыбные консервы спустя несколько месяцев многие смотреть не могли.

Вода была настолько плохая, что очень плохо получалось печатать фотографии. Мы много раз пытались сделать фото, но, видимо, из-за высокого содержания в воде хлорки они получались очень невысокого качества, а на сегодняшний день ужасно пожелтели. Фотографироваться по общему правилу не запрещали, да и провезти домой фото можно было без особого труда. И у меня была книжечка с фотографиями, адресами сослуживцев и песнями, но когда я ехал на дембель, она где-то потерялась.

— Инфекций было много?

— Инфекций было много. Много ребят погибало от брюшного тифа. А получалось как: на улице жара, доходившая до 40 градусов. Бойцу плохо, а он думает, что это от жары, и приходил в санчасть только тогда, когда начинал падать, там мерили температуру, градусник показывал 40 градусов, диагноз был очевиден — тиф. За заболевшим из госпиталя вызывали «вертушку». Пока она прилетала, пока его загружали в нее и доставляли в госпиталь, инфекция, очень стремительно развивавшаяся в жару, оставляла парню мало шансов — пару дней, и все, человек умирал. Вылечивавшиеся в госпитале ребята возвращались обратно в полк, возвращались и после легких ранений; с тяжелыми ранениями, естественно, комиссовали.

— Как возвращались домой?

— Последних месяца четыре перед дембелем я находился на охране баз с обмундированием и боеприпасами на Амударье, распределявших грузы по всему Афганистану. Тогда нас, человек 12 солдат, распределили по этим базам, я попал к прапорщику родом из Ромоданово, у которого проходило оборудование для полигонов. Когда приходили вагоны, то мы помогали в их разгрузке, днем в основном валяли дурака, а ночами стояли в караулах. А рядом еще был пересыльный пункт, через который проходили офицеры, провозившие водку в баках из-под солярки.

Незадолго перед дембелем у нас была боевая операция в горах, длившаяся около месяца. А когда мы вернулись, то нас заставили вырубать лопатами тростник и оборудовать позиции для вновь прибывшей танковой части. Через неделю приехал офицер и сказал, что завтра мы отправляемся домой. Мы побросали лопаты, запрыгнули в машину, приехали в часть и начали собираться. Моя парадная форма уже была готова, а дипломат с прекрасной парфюмерией, парой гонконговских переливающихся платков, часами с позолоченным браслетом, авторучкой и другим добром я оставил у одного прапорщика на охране баз. Отходя от темы, скажу, что золото там было очень дешевое, и купить его не было проблемой, у меня даже была авторучка с золотым пером, но она сломалась в кармане. Некоторые умельцы даже переправляли домой в письмах тоненькие золотые цепочки, такой возможности не стало, когда какой-то умник додумался послать в конверте наркоту — конверт, само собой, перехватили, и с тех пор стали все очень тщательно проверять. Были и переливающиеся фотографии, «ханумки» с голыми женщинами, — нам, молодым, это было в диковинку, и их тоже отсылали друзьям в Союз. Письма домой шли долго, где-то около месяца.

Целый день нам подписывали бумаги, на следующее утро было построение. Перед строем человек в 70 дембелей вышел командир полка. А замысел у нас был такой: мелочь — в дипломатах, а что покрупнее (многие ребята везли и магнитофончики, и ридикюли) мы оставили молодым солдатам, которые должны были передать нам все это в момент посадки в машины. Офицер приказал всем открыть дипломаты, и у нас начали отбирать вторые часы и другие «лишние», на их взгляд, предметы, я же стоял без чемодана, как турист. После импровизированного обыска нас отпустили по машинам, и тут к нам выскочила толпа молодых солдат с сумками. Заметив это, офицер остановил всех и приказал нам вернуться. Его слова были следующие: «Ну что, кто-то, наверное, не хочет домой?! Сейчас мы будем смотреть, кто хочет остаться!» Поднимая вверх сумку, он спросил: «Это чья?» В ответ была тишина — значит, ничья. Так было и со второй, и с третьей сумкой, в итоге никто своей сумки не признал, и все они остались офицерам, а мы расселись обратно по машинам. Нас довезли до моста через Амударью. Мне там было все знакомо, и я выпрыгнул из «КамАЗа», сказав удивленным ребятам, что приеду завтра. Оставив в машине все документы, я поспешил в часть за дипломатом, в части сразу встретил повара по имени Джурбай, которого все звали просто Жора. Пожаловавшись Жоре, что меня сняли с довольствия и целые сутки я уже не ел, я получил банку тушенки и банку баклажанов. Поев, я сходил в душ, переночевал. А на следующий день я подошел к офицеру из соседней базы, отправлявшему солдата на дембель, и попросился проехать с ним до моста. В ответ услышал, что я не в его подчинении, мне стоит пойти куда подальше и вообще нечего чужих солдат возить, — были и среди офицеров, мягко говоря, не очень хорошие люди. Развернувшись, я взял дипломат, сходил попрощаться с прапорщиками и пошел до моста пешком. У моста я зашел в комендатуру и сказал, что мои документы уехали вчера, меня перенаправили к оформлявшему документы майору. Обратившись к нему, я рассказал свою ситуацию, майор спросил у меня военный билет и, взяв его, сказал, что через пару часов документы будут готовы. Тем временем я успел сходить со знакомыми ребятами из комендатуры в столовую. Потом забрал у майора документы, сел на шедший через мост грузовик и вскоре оказался на советской таможне.