Пути следования: Российские школьники о миграциях, эвакуациях и депортациях ХХ века - Ирина Щербакова

Помимо производственных объектов на Урал эвакуировались и культурные ценности, хранящиеся в ленинградских музеях. В Свердловск в составе двух эшелонов было отправлено более миллиона произведений искусства. Продолжалась работа по упаковке третьего эшелона, когда вокруг Ленинграда замкнулось кольцо блокады. В эвакуации сотрудники музеев несли дежурства в помещениях, где хранились экспонаты, не прекращали научной деятельности – делали доклады, писали статьи и читали лекции в госпиталях. Во время эвакуации не пропал ни один экспонат.

Особенно тяжело проходила эвакуация детей: как я выяснила в ходе исследования, это были детские дома, интернаты, ремесленные училища, школы и детские сады. Бывали случаи, когда родители утром отводили ребенка в детский сад, а после работы выяснялось, что его эвакуировали. Эвакуации подлежали и детприемники, куда попадали дети, у которых погибли родители. Но многим детям повезло – они приехали на Урал вместе со своими родителями.

Вот одно из воспоминаний воспитанника интерната, прибывшего в Челябинск, Виктора Горбачева: «Приехали – мороз трескучий! Но что мне навсегда запомнилось – по приезде нас сразу же вымыли в бане, хорошо накормили и обогрели… потом, конечно, всякое бывало, но запомнилось только хорошее. Урал спас нам всем жизнь»1. За полгода войны в Челябинскую область прибыло 123 детских дома (14 722 человека), 78 интернатов (5878 человек), 65 детских садов (6148 человек), 15 домов ребенка (1473 человека), 5 детсанаториев (647 человек), а всего с домами собеса – 29 565 человек2.

Некоторые начальники пытались воспользоваться служебным положением и вывезти свои семьи. Так, в телефонограмме наркому путей сообщения Л.М. Кагановичу от 24 августа 1941 года уполномоченным Северного фронта Илларионовым сообщалось: «19 августа втихомолку был составлен список в начале на 17, а затем доведен до 25 человек командиров и политработников Волховстроевского отделения узла, семьи которых решили эвакуировать. Подготовили вагоны, завезли продукты из райтрансоргпита большое количество, подали вагон-кухню и ночью стали грузиться. Наутро об этом узнали рабочие паровозного депо и открыто стали высказывать возмущение, заявляя: мы просили вагоны для семей – не дали, а себе взяли, нам продуктов не выдают, а себе берут, такие руководители нам не нужны»3. Поэтому рабочие просили привлечь их к ответственности, даже отобрать партбилеты и особенно настаивали разобраться, откуда были получены продукты.

Разными были моменты расставания с родным Ленинградом. Например, А.П. Иванова в своих воспоминаниях писала: «Мой отец работал на Кировском заводе. Завод стал эвакуировать своих рабочих и их семей. Отец, мама и я стали собираться в эту дальнюю и долгую дорогу. На работе все сотрудники мне завидовали и называли счастливой. А счастье со слезами. Оформила увольнение, побывала на Невском проспекте, во многих местах. На улицах продают книгу Стендаля „Красное и черное“, в кинотеатрах идет фильм „Маскарад“. Это я прощалась с городом и моей „родиной“». Кировский завод не весь был эвакуирован в Челябинск, часть его работников в годы блокады продолжали выпускать продукцию. Остающиеся считали отъезжающих счастливчиками. Но многие понимали, что уезжают надолго, если не навсегда.

Те, кому пришлось покидать город в более позднее время, вынуждены были преодолевать гораздо большие трудности.

Но и первый период эвакуации прошел очень тяжело: «Летом и осенью 1941-го не было достаточной настойчивости, твердости, последовательности в эвакуации населения, это пришло позже, в условиях несравненно более трудных, зимой, когда пришлось вывозить (и даже выводить пешком на сотни километров!) около миллиона женщин, детей, ослабленных голодом людей, в морозы и все под теми же бомбежками и обстрелами» – так характеризуют ситуацию авторы «Блокадной книги». В организации эвакуации была масса недочетов, неразберихи.

«Ехали долго, целый месяц…»

Какими путями люди покидали свой город? Ленинградцев, как и других беженцев, эвакуировали по рекам на баржах, катерах и пароходах, самолетами, автотранспортом, но преимущественно по железной дороге. Формировались специальные эшелоны. Эвакуационная комиссия Ленинграда, как и других городов, была обязана назначать в каждый отправленный состав начальника эшелона, старших по вагонам, а также врача и медицинскую сестру, ответственных за доставку и обслуживание эвакуированных до места назначения. На бумаге это были четко спланированные действия, организованная система. Но в действительности это отнюдь не всегда удавалась сделать.

Чаще всего вагоны не были утеплены, люди не получали горячего питания в дороге. Преимущества получали составы, перевозящие военные грузы и ценности, «госпитали на колесах» (санитарные вагоны, везущие раненых с фронта) и только во вторую очередь – перевозящие мирное население. Поэтому вагоны с эвакуированными надолго задерживались на станциях. Условия, в которых они находились, были ужасающие.

В большинстве воспоминаний описывается одна и та же картина: холодные вагоны, отсутствие еды, воды, болезни, смерть, настигавшая людей прямо в дороге.

Во-первых, это была дорога долгая, во-вторых, лишенная каких бы то ни было бытовых удобств, в-третьих, голодная, добавим в-четвертых, что еще и небезопасная. Переезд в далекий тыл тянулся в среднем около месяца.

Из воспоминаний П.П. Костина: «По сторонам железной дороги было много изуродованных вагонов – все время бомбили. Нас быстро погрузили в товарный вагон «Пульман» и отправили – повезли на Урал. Деревянный настил из досок, печка буржуйка, солома на досках. Ехали, вернее, везли нас долго, почти целый месяц. Мы больше стояли, пропускали санитарные эшелоны с ранеными и военные эшелоны. Было холодно, буржуйку топили по два человека и жгли лучину. Питались– кто что добудет, а иногда на больших станциях в эвакопункте давали хлеб и кашу».

Глубокий тыл

И вот эти люди, спасшиеся от голодной смерти и бомбежек, наконец-то прибывали в тыл, в далекий, незнакомый им Челябинск.

Я стою на перроне рядом с большим зданием нового вокзала, построенного уже после войны, в 1960-е, а чуть дальше расположено маленькое зеленое здание старого вокзала, которое с 1892 года служило челябинцам и в военные годы было основным вокзалом города. Именно это неприглядное двухэтажное здание видели прибывшие в Челябинск люди, сходя с поезда.

Прибыли… Но что ожидало этих людей в чужом городе?

Из воспоминаний И.И. Чучановой: «Утром рано приехали. Челябинск поразил нас своей грязью, бараками, тем, что не было транспорта, и большой толпой на эвакопункте. На узлах, чемоданах сидели эвакуированные, бегали дети».

В Челябинске начали работу эвакопункты, которые размещались в разных местах города. Первым принимал людей эвакопункт на вокзале. Его дежурные вместе с представителями горисполкома занимались регистрацией прибывающих и организацией их питания.

Именно отсюда с вокзала уходил маленький трамвайчик, полностью набитый людьми. Подъезжая к зданию, где вскоре разместится наркомат танковой промышленности (это нынешний магазин «Детский мир»), он сворачивал на восток и шел по улице Спартака (ныне это главный городской проспект). Трамвай следовал в соцгород ЧТЗ и так до заводоуправления ЧТЗ и других учреждений, где прибывших временно распределяли на эвакопункты.

«И вот мы в Челябинске. Идет мокрый снег с дождем. Холодно. Сильный ветер. Семья – в эвакопункте тракторного завода, развернутом в кинотеатре на 300–500 человек. Мебелинет, даже стульев. Такиеже, как мы, скитальцы расположились прямо на полу, на своих вещах, в ожидании решения судьбы. Разносят чайники с заваренным чаем, булочки, бутерброды. Несмотря на скопление многих и многих, относительно тихо», – писал инженер Яков Гольдштейн. Эвакопункт считался местом временного пребывания, люди терпеливо ожидали «решения судьбы».

Итак, свои или чужие? Вопрос пока остается открытым… До той поры, пока не открываешь архивные документы: на заседании парткома Кировского завода 19 декабря 1941 года выступил «т. Петров: мы были в пути от Ленинграда до Челябинска 2 месяца. На станции Челябинск мы простояли 2 дня. В пути я потерял сына. Дочь большая, находится в течение 10 дней в клубе. Пищи нам не дают. Хлеб, например, сегодня еще не выдали. Дети голодные. Мы просим накормить наших детей»4.

Это декабрь, город уже переполнен эвакуированными и находится, судя по всему, на грани катастрофы.

«Не хватает мест для расселения…»

Мы стоим напротив школы № 48, где в 1941–1945 годах располагался один из эвакопунктов Челябинска. На фасаде этой школы открыта мемориальная доска, текст ее гласит: «Здесь в годы Великой Отечественной войны нашли приют ленинградцы, прибывшие в Челябинск на Кировский завод делать танки». Челябинцы уже после войны увековечили память о ленинградцах на подобных мемориальных досках. Значит, все-таки «свои»?