Бледный убийца - Филип Керр

– Как вы полагаете, они могли обратиться к нему, комиссар?

– Не вижу никакого вреда, если мы их об этом спросим.

Ганц и не думал оправдываться, что обратился к частному сыщику, я сам был бы не прочь иметь такого клиента.

– Как я уже говорил, комиссар, в газетах не было ничего об исчезновении нашей дочери, а ваших сотрудников мы видели у себя только дважды. Время шло, и мы недоумевали – предпринимаются ли вообще какие-нибудь попытки найти нашу дочь? Сильнее всего угнетает неизвестность. Мы подумали, что если мы найдем господина Фогельмана, то по крайней мере будем уверены, что кто-то делает все возможное, чтобы найти ее. Я не хочу быть грубым, комиссар, но я рассказываю, как это было.

Я сделал глоток и покачал головой.

– Очень хорошо вас понимаю. Вероятно, я поступил бы так же. Мне только хотелось бы, чтобы этот Фогельман смог ее найти.

Ими можно только восхищаться, подумал я. У них, наверное, нет особых средств, чтобы прибегать к услугам частного сыщика, и все-таки они на это решились. Должно быть, потратили на оплату его услуг все свои сбережения.

Мы кончили пить кофе и стали прощаться. Я сказал господину Ганцу, что завтра рано утром полицейская машина может заехать за ним и доставить его в Алекс, чтобы он опознал тело.

– Спасибо вам за ваше внимание, комиссар, – сказала фрау Ганц, пытаясь улыбнуться. – Все так добры к нам.

Ее муж кивнул, соглашаясь с ней. Стоя у открытой двери, он, можно не сомневаться, страстно желал поскорее увидеть наши спины.

– Господин Фогельман отказался брать с нас деньги. А теперь вы собираетесь прислать машину за моим мужем. Не знаю, как выразить вам нашу признательность.

Я сочувственно пожал ей руку, и мы ушли.

В аптеке внизу я купил несколько порошков и проглотил один в машине. Беккер посмотрел на меня с отвращением.

– Бог мой, не понимаю, как вы можете их глотать, – сказал он, содрогаясь.

– Так они быстрее действуют. А после того, что мы сейчас пережили, я не могу сказать, чтобы я почувствовал их вкус. Ненавижу сообщать плохие известия. – Я облизал губы языком, чтобы на них не осталось порошка. – Ну? Какое у вас сложилось впечатление? То же самое, что и раньше?

– Да. Он постоянно бросал на нее многозначительные взгляды.

– Для этого я вас и взял с собой, – сказал я, все еще недоумевая.

Беккер широко улыбнулся:

– А она недурна, правда?

– Полагаю, вы хотите рассказать мне, что такая хороша в постели, правильно?

– Я думаю, она больше в вашем вкусе, комиссар.

– Да? Почему это вы так решили?

– По-моему, она относится к тому типу женщин, которые очень чутко реагируют на доброту. – Я засмеялся, несмотря на свою головную боль. – Более чутко, чем на плохие известия. Вдруг появляемся мы, шествуя тяжелой поступью и с мрачными физиономиями, не предвещающими ничего хорошего, а она выглядит так, будто самая большая неприятность у нее – это некоторая слабость по причине менструации.

– Она – медсестра. Ее профессия приучила к плохим известиям.

– Это мне тоже пришло в голову, но, по-моему, она просто успела выплакаться перед нашим приходом. А как вела себя мать Ирмы Ханке? Она плакала?

– О нет. Эта была тверда, как еврейские сладости. Она только немного пошмыгала носом, когда я появился у них в первый раз. Но атмосфера у них была такая же, как и у Ганцев.

Я посмотрел на часы.

– Мне кажется, нам нужно выпить.

Мы подъехали к кафе «Керкау» на Александрплац. В нем стояло шесть бильярдных столов, и оно всегда было заполнено полицейскими из Алекса, которые заходили сюда расслабиться после дежурства.

Я взял две кружки пива и принес их к столу, где Беккер уже сделал несколько ударов.

– Вы играете в бильярд? – спросил он.

– Вы что, смеетесь? Да я здесь раньше дневал и ночевал.

Я взял кий и посмотрел, как Беккер ударил: шар попал в красный, отскочил от бортика и ударил другой белый, шар.

– Как насчет небольшого пари?

– Не после такого удара. Вам надо еще долго учиться, как давать нужные направления. Если бы вы промахнулись...

– Просто удачный удар, – настаивал Беккер.

Он наклонился и ударил по шару. На этот раз он промахнулся на полметра.

Я прищелкнул языком.

– Как вы держите кий! Это же не палка. И не надо меня поддразнивать, хорошо? Ладно, чтобы доставить вам удовольствие, давайте сыграем по пять марок за игру.

Он слегка улыбнулся и согнул плечи.

– Двадцать очков с вас достаточно?

Начинать выпало мне, но я проиграл первый удар. После этого Беккер принялся разделывать меня, как младенца. В детстве он не терял времени в бойскаутах, это уж точно. После четырех игр я бросил двадцать марок на стол и запросил пощады. Беккер швырнул деньги мне назад.

– Не надо, – сказал он. – Вы мне просто поддались.

– Вам нужно будет усвоить еще одну вещь. Пари – это пари. Никогда не предлагайте играть на деньги, если не собираетесь забирать свой выигрыш. Человек, который прощает вам долг, может ожидать того же и от вас. Это только нервирует людей.

– Хороший совет. – Он сунул деньги в карман.

– Это же касается и работы, – продолжал я. – Никогда не работайте даром. Если вы не берете денег за свою работу, значит, она того и не стоит. – Я положил свой кий на полку и допил пиво. – Не доверяйте тому, кто готов работать задаром.

– Вы это поняли, будучи частным сыщиком?

– Нет, я понял это, будучи хорошим предпринимателем. Но поскольку уж вы заговорили об этом, то частный сыщик, который берется за поиски пропавшей девушки, а затем отказывается от вознаграждения, не внушает мне доверия.

– Рольф Фогельман? Так ведь он же ее не нашел.

– Вот что я хочу вам сказать. Сейчас многие люди пропадают в нашем городе, и причин тому много. Когда пропавший находится, это исключение, а не правило. Если бы я возвращал деньги всем клиентам, которым не смог помочь, я бы сейчас работал посудомойщиком. Частный сыщик должен гнать прочь все сантименты. Человеку, который не получает плату за свою работу, нечего будет есть.

– Может быть, у этого Фогельмана более великодушный характер, чем у вас, комиссар.

Я покачал головой.

– Не понимаю, как он может позволить себе быть великодушным. – Я развернул вырезку с объявлением Фогельмана и снова перечитал его. – Только не с такими объявлениями.

Глава 16

Вторник, 18 октября

Да, это была она. Только у нее такие золотистые волосы и такие изящные ноги. Я наблюдал, как она, нагруженная пакетами и коробками, пыталась проскочить через вращающиеся двери «Ка-де-Ве». Она выглядела так, как будто в последнюю минуту забежала в магазин купить рождественские подарки. Пытаясь поймать такси, замахала рукой, уронила пакет, наклонилась, чтобы поднять его, а когда выпрямилась, то обнаружила, то таксист упустил ее из виду и уехал. Хотя мне непонятно, как можно потерять ее из виду. Хильдегард Штайнингер заметишь, даже если у тебя на голову надет мешок. Она выглядела так, словно полдня провела в косметическом кабинете.

Сидя за рулем, я услышал, как она выругалась, и, подрулив к обочине, опустил стекло.

– Вас подвезти?

– Нет, не надо, – сказала она так, будто я на светском приеме загнал ее в угол и она высматривает из-за моего плеча, не проходит ли мимо кто-нибудь поинтересней. Но никто не проходил, она спохватилась, что нужно улыбнуться, поспешно изобразила на лице приветливость и затем добавила: – Впрочем, если это вас не затруднит.

Я выскочил из машины, чтобы помочь ей уложить покупки – множество коробок со шляпками, туфлями, парфюмерией, нарядами от самого модного портного на Фридрихштрассе и продукты из знаменитого зала «Ка-де-Ве». По-видимому, она относилась к тому типу женщин, для которых, чековая книжка – панацея от всех бед. Хотя, впрочем, таких женщин очень много.

– Совсем не затруднит, – сказал я, глядя на ее ноги, пока она забиралась в машину. На мгновение мне удалось насладиться зрелищем краешков ее чулок с подвязками. Не смей смотреть, приказал я себе. Эта дамочка тебе не по карману. Кроме того, ее мысли заняты совсем другим – подходят ли туфли к сумочке и что случилось с пропавшей дочерью.

– Куда ехать? – поинтересовался я. – Домой?

Она вздохнула, как будто я предлагал отвезти ее в ночлежку Пальме на Фробельштрассе, но потом, храбро улыбнувшись, кивнула. Мы поехали на восток по направлению к Бюловштрассе.

– Боюсь, что у меня нет для вас ничего нового, – сказал я, придавая своему лицу серьезное выражение и стараясь думать о дороге, а не о ее бедрах.

– Я на это и не рассчитывала, – произнесла она без всякого выражения. – Ведь прошло уже почти четыре недели.

– Нужно надеяться на лучшее.

Еще один вздох, более нетерпеливый.

– Вы ее не найдете. Она мертва, не так ли? Почему просто не смириться с этим фактом?

– Для меня она жива, пока я не удостоверюсь в обратном, фрау Штайнингер.

Я повернул на юг по Потсдамерштрассе, и какое-то время мы молчали. Вдруг я заметил, что она трясет головой и дышит так, как будто ей пришлось подниматься по лестнице.