Диво - Павел Загребельный

- Ну, как ся?

- А так ся, - отвечали ему.

- А почему же?

- А потому же.

- Ну и что же?

- Вот и то же.

- Почему они так молвят? - удивлялся Сивоок, следуя за Ягодой.

- Потому что так с ними речь заводит твой купец, - улыбалась она.

- Так, будто не хотят ничего поведать.

- Может, и не хотят.

- Не верят нам, что ли?

- А все доверчивые ушли от нас. Ушли, да и не вернулись. Остались одни недоверы.

Она дошла до ручейка, неторопливо забрела в воду, принялась мыть ноги, показывая свое соблазнительно белое тело. Сивоок отвернулся, а Какора двинулся к Ягоде, намереваясь ущипнуть ее за какое-нибудь место. Она услышала его учащенное дыхание, своевременно извернулась - Какора неуклюже сел в воду, а Ягода, заливаясь смехом, выскочила на зеленую травку, села, протянула мокрые ноги.

- Отдохнем? - весело воскликнула она. - Потому что ходить нам еще да ходить!

- А не буду больше ходить. Спать хочу, - сказал Какора, который и не обиделся на Ягоду, а только чуточку присмирел. - Завтра доходим до конца.

- Завтра мне уже не захочется, - засмеялась Ягода.

- Так пошли еще к озеру, - зевая, промолвил Какора, которому, видимо, не очень хотелось бродить по чужому городу в мокрых портах.

- А к озеру нельзя! - сказала Ягода.

- Почему бы?

- А потому!

- Да ты говори!

- А я говорю.

- Глупая девка, - сплюнул Какора, - была бы ты мужем, так я бы тебе хоть голову свернул, а так - только тьфу, да и только!

- Ворота к Яворову озеру только тетка Звенислава может открыть, пропуская мимо ушей угрозы Какоры, сказала Ягода.

- А что там в озере? - полюбопытствовал Сивоок.

- Боги живут.

- Вот полезу на вал и взгляну на ваше озеро, - пробормотал Какора и в самом деле потащился по крутому склону, на вершине которого темнели полузасыпанные землею, заросшие травой ребристые клети городского вала.

- Пойди, пойди, - равнодушно сказала Ягода.

- Я тоже хочу посмотреть, - взглянул на нее Сивоок, словно бы просил разрешения.

- Ну пойди, а я ноги посушу на солнце, - засмеялась молодичка, - а потом придешь ко, мне. Правда же, придешь?

Сивоок ничего не ответил, потому что такая речь была еще не для него, хотя возраст у него был уже вполне подходящий.

Сивоок догнал Какору и обогнал. Первым увидел внизу, под валом, озеро, напоминавшее кривой серп, стиснутый отовсюду такими нетронуто-очаровательными лесами, что они непременно искусили бы к новым странствиям, если бы человек не знал там лиха. Вдоль берегов озера, забредя в черную воду, стояли могучие, многолетние яворы - сизо-черные стволы их поднимали курчавые шапки листьев на такую высоту, что они сравнивались с городом. Между яворами зеленеющими мертво чернели усохшие. Видимо, так окаменевают в вечной неподвижности умершие боги, если только боги могут умирать.

Какора равнодушно скользнул взглядом по озеру, взглянул на узкие мостки, ведшие к воде из низеньких ворот, тех самых, которые имела право открывать лишь Звенислава, загадочная женщина, которая, кажется, у радогощан обладала чрезвычайными полномочиями. Потом купец направил ухо снова в сторону города. Где-то неподалеку постукивали молоты, так, будто под одним из холмов скрывалось не менее сотни кузниц. Сивоок представил себе, как сидят в уютных, пропахших дымом хижинах мудрые деды и маленькими молоточками куют серебро и золото, выковывают такие гривны, как у Звениславы на руке, а рядом, в черных кузницах, среди зноя и красного пламени, кузнецы изготовляют мечи, куют их в две руки одновременно, и мечи эти должны быть непременно такими тяжелыми и широкими, каким был когда-то меч деда Родима.

- Переночуем, а на рассвете - айда, - совершенно трезвым голосом сказал Какора.

Сивоок сделал вид, что не слышит. Он стоял на валу, среди густой, не топтанной уже, видимо, множество лет травы, смотрел то на Яворово озеро, закованное в объятия лесов, то на город, с его лысыми пригорками-холмами и зелено-кипучими ложбинами, видел внизу, на зеленой мураве, Ягоду с ее маняще белыми ногами, слышал из-под земли звон невидимых молотов, которые ковали где-то тихое серебро, золото и режущее железо, был поднят над миром на этих валах, но и ощущал скованность в сердце, словно эти валы пролегали через самое сердце, и необъяснимая печаль толкала его за эти валы, за ворота, назад, в широкий мир, выйти, вырваться, выбежать, удрать. Вечная страсть к побегу. Откуда и от кого? Разве не все равно?

Но сказал совсем другое:

- Зачем нам торопиться?

- До окончания тепла нужно выбраться отсюда, - сказал Какора. - Должны быть в Киеве до первых холодов. Дорога трудная и длинная.

- Не знаю, пойду ли я, - ответил хлопец.

- То есть как?

- А зачем ты мне нужен? Лучука убил? Мы к тебе с добром, а ты - злом ответил?

- Не ведая.

- Такая у тебя душа нечистая. Не могу я с тобой.

- Заберу, - пригрозил Какора. - Присилую.

- Попробуй.

- А если нет - мечом ударю, как и твоего сопливого...

Он не успел закончить. В Сивооке закипело то непостижимое, что получил он в наследство от деда Родима, он подскочил к купцу, схватил его за корзно, встряхнул, а когда отпустил, тот полетел торчком и плюхнулся крестом в густую траву. Хлопец встал над ним, сторожко следя за каждым его движением. Когда правая рука купца потянулась к мечу, Сивоок молниеносно наклонился, отбросил руку купца, выхватив у него из ножен меч, и уже спокойно сказал:

- А теперь вставай.

- Так вот же и не встану! - в отчаянии заревел Какора.

- Лежи, ежели хочешь!

- И буду лежать, пока трава сквозь меня прорастет.

- Лежи.

- А ты в аду гореть будешь за то, что душу христианскую погубил.

- Бесовская у тебя душа, - сказал Сивоок и, не оглядываясь, начал спускаться с вала к Ягоде, которая уже обеспокоенно посматривала вверх.

Какора еще немного полежал, потом встал, почесываясь и сквозь зубы проклиная своего спутника, побрел следом за непослушным отроком.

Ягода стояла внизу с поднятым вверх личиком, казалась еще меньше, чем до этого, зато глаза ее словно бы увеличились до необозримости, заслонили Сивооку весь мир, он уже и не знал, ее ли это глаза или глаза далекой и наполовину забытой Велички или же просто зеленая сочная трава и таинственность лесных зарослей, которые манят его к себе, пробуждают какие-то еще неведомые силы в теле. А когда очутился возле Ягоды и увидел ее настоящие глаза, увидел, как они блестят в ожидании, в искушении всем женским, что только возможно и чего он еще не ведал, то застенчиво отвернулся и пробормотал:

- Глупый купец: боялся наткнуться на меч, когда будет спускаться, вот и отдал его мне...

- У него такое брюхо, что и наткнуться может! - засмеялась Ягода.

- Завтра трогаемся, - неизвестно для чего болтнул Сивоок.

Ягода молчала.

- На рассвете, - добавил он еще.

Ягода молчала.

- Потому как далеко до Киева.

Ягода не промолвила ничего.

- А дорога тяжелая.

- Ну и поезжай себе, чего разговорился, - небрежно сказала она изменившимся голосом.

- Переночуем и - айда, - словами Какоры сказал Сивоок.

- Ночуйте, - уже и вовсе холодно промолвила Ягода. - Поставьте шалаш на торжище да и спите. Тепло.

Тут к ним подоспел запыхавшийся Какора; он еще издалека махал руками, угрожал кулаками Сивооку, но хлопец не дал ему разбушеваться - протянул навстречу меч, рукояткой вперед, так что купец даже попятился от удивления.

- Не боишься? - вопросительно прохрипел он.

- Отчего бы должен бояться?

- Ну-ну, - вздохнул Какора. Но как только засунул меч в ножны, сразу же ожил и загорланил: - Гей-гоп! Теплу жону обойму!

Раздвинув руки для объятий, Какора неуклюже пошел на Ягоду, она вывернулась, бросилась бежать.

- Пошли теперь к Звениславе! - крикнула гостям. - Велела, чтобы привела вас к ней!

- В конце концов, купец должен быть купцом, а женщина - женщиной, пробормотал Какора, потом увидел Сивоока и добавил: - А молокосос молокососом.

...У Звениславы не двор, а цветник. Ничего, кроме цветов. Краски возможные и невозможные. Тут были цветы даже черные, не было лишь зеленых, да и то, видимо, из-за того, что хватало зеленых листьев. И хата у Звениславы тоже была вся в ярких цветах, снаружи и изнутри; и так напомнило все это Сивооку деда Родима, что ему даже захотелось спросить у старухи не знала ли она случайно Родима, но вовремя спохватился.

- Любо мне среди этого, - провел он рукой, и старуха улыбнулась, потому что редко ей встречались такие чуткие к красоте души.

- Красивый город, - добавил Какора, - но люд вельми странный.

- Почему же? - спросила Звенислава, приглашая гостей садиться за стол, за которым уже были яства и густые напитки в глиняных, радужной расцветки жбанах.

- А не меняют ничего!

- Видно, не хотят.

- Почему же не хотят?

- Потому как не верят.

- Купец - гость. Ему всюду верят.

- Да только не у нас. Тут доверчивых не осталось. Все ушли и не вернулись.

Второй раз слышал это Сивоок и никак не мог понять, что бы ато означало.