Шейх - Анатолий Гончар

Глаза слезились, туман отступил, но для уставших глаз всё казалось затянутым серой дымкой. В глубине леса изредка мелькали зелёные призрачные фигуры, но Алексей не успевал выстрелить, точнее, успевал, но ему хотелось бить наверняка. К сожалению, никто не оставался в пределах его видимости на столь долгое время, чтобы он сумел сделать уверенный «на все сто» выстрел. Автомат, поставленный на одиночный огонь, ждал своего мига. Общая слабость от усталости, от потери крови, от боли в ране уже давно овладела Алексеем, ноги предательски дрожали, в глазах время от времени мелькали мушки. Он даже почти не обратил внимания на непонятную суету и стрельбу, вдруг начавшуюся на правом фланге противника. Он даже не смотрел туда. Его взор упёрся в ближние подступы к окопам. Плевать, что происходит там дальше, его рубеж начинается здесь, в семидесяти метрах от защищаемых им пацанов.

И вот, наконец, он увидел первые приближающиеся к нему фигуры. Прицел… так, выровнять мушку… дрожащая рука дёрнулась в сторону… не спеши, не спеши… спокойно, унять дрожь, на секунду задержать дыхание… спокойно… планово надавить на спуск… цевьё на бруствер… так гораздо лучше, а первый уже совсем близко… Почему они не стреляют? Хотят взять в плен? Нет уж, дудки… вот она… мушка в центре расплывающейся в глазах груди… Ну, держись, бородатый, сейчас… Бородатый? Но он же без бороды! Ещё один внимательный взгляд на лицо бегущего, и ужас, холодом объявший всё тело. Ужас от осознания едва не сотворённого. Алексей медленно, боясь шелохнуться и совершить ненароком страшное, разжал сжимавшийся на спусковом крючке палец, медленно поднял ствол, поставил автомат на предохранитель и, не в силах больше стоять, сполз на дно окопа. Автомат упал рядом.

В бегущем «боевике» Алексей в последнюю миллионную долю секунды сумел распознать Виталика — Виталия Аверина из группы капитана Гуревича.

Губы Алексея мелко дрожали, а по щекам текли слёзы.

Наверху творилось что-то невообразимое. Пару раз беспорядочно выпускаемые очереди прилетели даже сюда, на базу, взрывая землю недалеко от входа в землянку. Нервозное состояние европейской барышни невольно передалось «охранявшему» её Идрису. Не выдержав, он схватил «Кенвуд» и начал вызывать своего брата.

— Идрис! — неестественная хрипота в голосе Ибрагима выдавала в нём сильное волнение. — Уходи! — в горячке боя старший Келоев совершенно забыл о своём брате, ибо прежде полагал, что он в совершенной безопасности. Теперь же, когда всё резко переменилось… — Уходи скорее!

— А Келли? — явно не понимая происходящего, Идрис выпучился на чёрный прямоугольник радиостанции, будто на нём мог быть написан ответ на мельтешившие в его голове вопросы.

— К шайтану бабу, уходи сам, быстро! — чувствовалось, что Ибрагим спешит отделаться от этого разговора и заняться чем-то более насущным.

— Я понял, брат, я понял, и ты сам, тоже! — Идрис вдруг почувствовал, что вот чуть-чуть и расплачется. И без слов было ясно, что дела у боевиков идут хуже некуда, что Ибрагим остаётся там, наверху, единственно ради того, чтобы прикрыть отход ему, Идрису.

— Уходим! — глядя на Барбару, скомандовал младший Келоев. Он понял, что ему не хочется её бросать.

— А Роберт? — она назвала телеоператора настоящим именем. — А Сэм? Я не пойду без них!

Он схватил её за руку. Но она упёрлась с силой разъярённой кошки.

— Они убиты, они убиты! — Идрис не врал, он действительно был в этом уверен.

— Я не пойду! — она почти вырвала свою руку из руки боевика.

— Дура! — злость, вскипевшая в сердце Идриса, заставила его размахнуться и наотмашь ударить посмевшую перечить ему женщину.

— Нет! — уверенность в том, что лучше притвориться заложницей, росла в Барбаре каждую секунду.

Он рывком сдернул её с топчана и поволок на улицу.

— Мерзкая свинья! — ругалась Барбара, отчаянно сопротивляясь в тщетной попытке вырваться из его сжавшейся в замок руки.

Наверху раздался чей-то тоскливый визг-плач — так плачет маленькая, посаженная на цепь собачонка, но это была не собака, это взвыл потерявший последнего брата Аслан Бикмерзоев. Шедшая с горы волна страха окутала сопротивляющуюся Барбару. Смертельно раненый в душу Аслан взвыл вновь. Взрыв гранаты, подкатившейся ему под ноги, остановил вой на полуноте. И этот взрыв, и этот жуткий, прервавшийся вой заставили Барбару испугаться окончательно, испугаться до умопомрачения. Страх полностью сковал её тело. Сковал настолько, что она уже не могла сопротивляться. Тем более, Идрис уже больше не раздумывал: он стукнул её в морду ещё раз, перебросил через плечо и, не оглядываясь, поспешил прочь.

«Рабыня!» — решил он. — «Собственная рабыня. Рабыня — это гораздо лучше жены. Её можно и убить, и отдать другому, или, в конце концов, потребовать за неё выкуп. Хотя выкуп — это по нынешним временам хлопотно и опасно».

Итак, Идрис убегал от ставшей слишком ненадёжной базы, убегал по склону вдоль хребта, вдоль текущего вдаль ручья, до тропы, а затем вверх, и всё дальше и дальше от гремящих взрывов, от убивающих выстрелов.

И вдруг его начали вновь душить слёзы: брат — его родной брат — находился там, наверху, под чужими безжалостными пулями. Он остался умирать там… умирать, прикрывая его — Идриса — отход. Надо было бы вернуться и помочь брату, но Ибрагим сказал, что у отца и матери должен остаться хоть один сын. Идрис сглотнул подступивший к горлу комок и, сдержав слёзы, ступил на ведущую в глубину леса тропинку.

Сидевшему на правом фланге тыловой тройки Лёньке Чибисову ужасно хотелось пострелять. Неважно куда, неважно зачем. Он бы и сам не мог объяснить этого своего хотения. Может, это происходило потому, что он остался в тылу, когда все остальные ушли громить банду?! Может и так, но Лёха этого не знал. Он лежал в одном из откопанных противником окопов и с тоскливым видом пялился в окружающее пространство. За спиной гремел бой, а в Лёхиной душе царило полное равнодушие. Он то смотрел вперёд, то поворачивал голову направо, в сторону бегущей где-то там под ногами речушки.

— Вот скотина! — в сердцах воскликнул Лёнька, когда ему совершенно случайно попалась на глаза уже почти ускользнувшая, мелькающая среди деревьев фигура боевика. Сгорбившись, тот тащил на спине своего совершенно неподвижного товарища. — Щас я тебя, щас! — пообещал Лёня и, используя небольшой сук в качестве упора, начал целиться в убегающего бандита. Короткая очередь Лёниного автомата ничем не отличалась от десятков других очередей, звучавших неподалёку. Так что никто не обратил на неё внимания. Пули улетели вдаль, а боевик продолжал убегать. Лёнька вновь выругался, опять прицелился и снова нажал на спуск…

Нечто тёплое, почти горячее потекло по спине Идриса, заставив передёрнуть плечами от накатившего отвращения.

— Ах ты, сука! — взревел младший Келоев. — Обоссалась, блядь!

Он хотел скинуть Барбару на землю и погнать дальше пинками, но тут вдруг сообразил, что нижняя часть её туловища находится здесь — спереди. Страшная догадка всплыла в глубинах мозга бегущего, всплыла, чтобы уже через мгновение вылететь оттуда вместе с тем же самым мозгом, только теперь уже мёртвым и окровавленным, разбрызгиваемым по сторонам стремительно вращающейся пулей. Третья, хлестнувшая сзади, очередь догнала беглеца уже в падении. Пули вошли в бок и поясницу, впрочем, Идрис этого уже не почувствовал.

Крушинин не стал останавливаться на отдых, только ушёл с тропы вправо в лес и скомандовал перейти на шаг. Бой впереди подходил к концу, это было слышно и по постепенно затухающим, и по передаваемым сообщениям — голос Романова — радиста из группы капитана Гуревича, время от времени с радостью сообщал, что они ещё немного продвинулись вперёд, добивая отступающего противника, заставляя его откатываться к ручью.

Поэтому появление небольшой группы боевиков, спускающихся вниз по склону, стало для Крушинина полной неожиданностью. Хорошо, что такой же неожиданностью это явилось и для противника.

Шедший первым Довыдкин высадил в ближайшего боевика очередь раньше, чем тот успел выпустить из рук чьё-то безвольное тело и схватить оружие.

— К бою! — скомандовал Крушинин, впрочем, вполне понимая, что это уже совершенно необязательно, то есть практически бессмысленно — его спецы привычным образом уже рассыпались в разные стороны, короткими прицельными очередями прижимая к земле и охватывая полукругом растерявшегося противника.

К удивлению и пущей радости старшего лейтенанта всё было кончено быстро и как-то даже неинтересно — сам он только и успел, что выпустить пару не слишком прицельных очередей в мечущегося между деревьями бандита, как вдруг оказалось, что стрелять больше не в кого.