Три года - Владимир Андреевич Мастеренко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И многие узнали её жёсткую, властную руку. Может быть, чересчур? — иногда спрашивала она себя. И сама же отвечала — нет. Нет, потому, что от самой себя она требовала в сто крат больше, чем от других. Была всегда одинаково строгой и уверенной, чтобы другие могли брать пример, хотя и появлялось желание опять упасть на колени, зарыдать, забиться, чтобы в слезах найти облегчение…
Паня, Павлуша, сынок!.. Пойми, не тебя будут бить сегодня — меня. Твоя ошибка — мой грех. Значит недосмотрела, значит мало требовала. Тяжело тебе сейчас, но так нужно. Для того, чтобы ты стал настоящим человеком, чтобы я могла гордиться тобой. Для товарищей твоих, для Катюши…
Ольга Николаевна взглянула на Катерину. Та сидела неподвижно, потупившись, как и Павел, держа в руках исписанный листок.
Девушка, девушка! Трудно и тебе, а ты знаешь, как трудно мне? Для тебя — любимый, для меня — сын. Станешь матерью — поймёшь…
Ольга Николаевна стукнула карандашом о стол, привлекая внимание Катерины. Девушка, вздрогнув, подняла ресницы, и Ольга Николаевна мигнула ей: не пора ли начинать? Катерина рывком встала со стула:
— Товарищи!.. Собрание комсомольской организации колхоза «Красное знамя» считаю открытым… На повестке дня один вопрос…
— Погоди, — остановила её Ольга Николаевна, — зачем же сразу повестку? Ты что, собрания разучилась вести?
Катерина непонимающе взглянула на Ольгу Николаевну и спохватилась:
— На учёте в первичной организации состоит…
Когда был избран президиум, Катерина схватила бумажку опять:
— На повестке дня — вопрос о безответственном поступке члена ВЛКСМ, тракториста…
Катерина остановилась и глотнула воздуха. Она всматривалась в листок, на котором, очевидно, была записана её речь.
— Тракториста… — повторила Катерина и вдруг, скомкав листок, швырнула его под стол. — Девушки, Ольга Николаевна, ребята! Я всё думала и придумать не могла, как назвать, что Павел сделал. Он… он, как враг поступил…
Павел откачнулся к стене, словно от удара. Громкий шепоток пронёсся по комнате.
— Ещё стахановцем его считали! — бросил парнишка из второй бригады.
— Я предлагаю, — торопилась девушка, будто боясь, что не хватит слов, — из комсомола его исключить…
Павел вскочил с лавки.
— Исключить?! Это нельзя! Как это — исключить? — бессвязно заговорил он. — Ведь мне… Да я… Кто же я буду, если вы исключите?! — вырвался вопль из груди парня.
— Ты просишь слова, Павел? — ровным тоном спросила Ольга Николаевна. — Дадим ему слово, товарищи?
— Дать! — раздался чей-то одинокий голос.
— Я не враг, нет! — вздохнул, точно всхлипнул, Павел. — Да если бы кто колхозу что-нибудь… — стиснул он кулаки так, что кровь отошла из пальцев, — я его, подлеца, сам бы задушил…
Павел разжал кулаки:
— Я хотел, чтобы лучше было… Я не за премией — мне хлеб чтобы скорей убрать… Когда трактор стал, ребята, — Павел впервые посмотрел в лица товарищей, — во мне как жила какая оборвалась!
— Тебе разрешили ускорять обороты мотора?
Это спросила мать.
Павел снова поник:
— Нет…
— Смотри туда, Павел! — с шумом отодвинула стул женщина, указывая за окно. — Там пшеница, которую ждёт страна. Почему она ещё на полях? Почему стоит комбайн, когда пришли лучшие дни? Это твоя вина, Павел…
Ольга Николаевна оперлась на стол:
— Всю ночь не спали в деревне. Старики, инвалиды пошли жать, а назавтра, без отдыха — опять на работу… Кто виновник всему? Ты, Павел…
Женщина откинула за ухо прядь волос:
— Ты говоришь, что не враг колхозу. Верно, — все тебя знают… Но разве, нарушив дисциплину, ты… на деле… не играл на руку тем, кого наши успехи страшат? Твоя затея всё равно кончилась бы плохо. Почему?.. Потому что ты решил сделать всё один. Пусть бы даже трактор пошёл. Допустим, что, хотя ты многого и не знаешь, сумел придумать что-то новое… Но ведь комбайн, который ты вёл, не смог бы косить на такой скорости… А?
Павел тихо промолвил:
— Так я же… только попробовать…
— Ты до сих пор ничего не понял… ничего не понял. Павел, — с горечью сказала Ольга Николаевна. — Пробовать, когда тебя не раз предупреждали люди во много раз опытнее и старше! Ты не ребёнок, которому можно простить кое-что по неразумению, — голос женщины опять стал жёстким. — Ты комсомолец, Павел, и мы тебе ничего не простим…
Павел всё стоял у стены, и даже из другого конца комнаты Виктору видно было, как бьёт его мелкая дрожь. Виктор не находил себе места. То ему хотелось выбежать из комнаты, то он порывался вскочить и что-то объяснить, и сам же осаживал себя — никакие объяснения не помогли бы Павлу. Ничьи последующие выступления, в которых тоже немало было резких слов, ни путаный рассказ парнишки из второй бригады, который повторил, как он скакал в деревню, когда случилась авария, и как Константин Лукич велел собирать народ, — парнишка снова бросил Павлу: «Ещё стахановцем считался!», но закончил всё неожиданным выводом: «А насчёт, чтоб исключить, это подумать надо, куда ж ему, правда, тогда?» — ничто не произвело на Виктора большего впечатления, чем две первых коротких речи — Катерины и Ольги Николаевны. Да что они, бесчувственные, что ли? Мать и любимая девушка первыми уничтожают Павла. Виктор пытался поставить себя на место парня, а на место Ольги Николаевны — свою мать. Из этого ничего не выходило, — мать умерла, когда Виктор был ещё совсем мальчишкой. Тогда он подставлял на место Катерины Валю. Милая, далёкая Валя, как бы ты повела себя в таком случае?.. И Виктор ёжился от холодка, бегущего по спине, потому что вдруг убеждался, что и Валя повела бы себя точно так же, разве что не комкала бы исписанный листок и нашла бы другие слова, может быть… может быть, ещё более колючие и злые…
Постановили: вынести строгий выговор, ходатайствовать, чтобы Павел был снят с должности тракториста…
Комната опустела — последним, ступая на цыпочках, ушёл Павел, — и остались только двое — Виктор и Ольга Николаевна. Женщина сидела, чуть сгорбившись, и сразу перестала быть похожей на грозного судью, которым была она несколько минут назад. Виктор осторожно промолвил:
— Простите, Ольга Николаевна…
— За что? — вскинулась женщина.
— Я тоже виноват перед всеми вами…
Выслушав Виктора, Ольга Николаевна сидела некоторое время, в раздумье прикрыв глаза.
— Значит, — сказала она, наконец, — и ваш промах обсуждался сегодня на собрании?
— Да…
— Вы поняли, что совершили ошибку?
— Понял…
В наступившей тишине стало слышно, как где-то далеко ворчит мотор автомашины.
— Скажите, — спросила Ольга Николаевна, — кто вам… Почему вы так расстроились, когда Бородин говорил об этом бойце?
— Потому что… это, кажется, мой отец…
— Кажется? Но разве…
— Он не жил с нами, давно…
— Но вы уверены? Бывают ведь совпадения.
— Нет, — покачал головою Виктор. — Всё сходится… И он — должен быть таким,
