Детство и отрочество в Гиперборейске, или В поисках утраченного пространства и времени - Татьяна Янковская

На следующий день Аня узнала, что позвонил к ней домой Рэбер, и в учительской с ним был Фихте. Ане говорили раньше, что Рэбер чувствует себя оскорбленным, что он, ариец, должен находиться в одном классе с еврейкой. Но у него мать цыганка, какой же он ариец?! Он и похож больше на мать. Но главное не в этом – пусть сколько угодно считает себя арийцем – а в жестокости, проявленной по отношению к ее родителям. Папа узнал в справочном телефон Рэбера. Мужчина, снявший трубку, выслушал папу и сказал, что у него нет сына. Соврал, или это другой Рэбер, непонятно.

Дедушка предложил отправить Аню в Ленинград, чтобы она там окончила школу. Они рассказывали про английскую школу, где училась Соня, про замечательную туристическую секцию во Дворце пионеров, в которую она записалась, какие у нее там хорошие товарищи. Они ходили с палатками в зимний поход на лыжах (им сделали на заказ специальные палатки с печками), а летом пойдут в поход по Южному Уралу, где Аня никогда не была. Дед и раньше предлагал ей переехать, но Аня не захотела уезжать от родителей, расставаться с Гиперборейском, а теперь, когда всего полтора года осталось до окончания школы… В следующем полугодии у них будет практика по КИПу на калийном комбинате, как с этим быть, непонятно. Ясно, что здесь она сможет получить золотую медаль, а там будут новые учителя – как то они к ней отнесутся? В знаниях своих она была уверена, но уже убеждалась не раз, как много зависит от учителей. Попадется какая-нибудь Курица или Валентина Ивановна, а времени остается так мало… И ведь не все ребята такие, как Рэбер и Динарка. Вот недавно Астахова, взяв Анину худую кисть своей пухлой ручкой, сказала: «Фу, Анька, какие у тебя рабочие руки! И подбородок двойной». «А у тебя тройной», – сказал стоявший рядом Гришка. Аня была рада заступничеству, пусть и по мелочи, ведь сама бы она ничего подобного сказать не могла, говорить людям неприятное противно ее натуре. Гришка хороший и очень независимый, единственный в классе в комсомол не вступил. Аня комсомолка и хотела этого, но Гришку уважает за то, что он поступает так, как считает нужным, хоть это и непросто – идти против большинства.

60

Еще в начале года было решено в зимние каникулы поехать всем классом в Ленинград. Те ребята, которым родители разрешили поехать, несколько раз ходили на железнодорожную станцию разгружать товарные вагоны, чтобы заработать на поездку. Аня работала вместе со всеми – она обязательно поедет тоже. Они будут ночевать в спортзале на матах в одной из ленинградских школ, и Аня сходит на пару дней к деду с Симой, повидается с ними и с Соней. Их сопровождали Эвелина Семеновна и Сергей Прокофьевич. Настроение от поездки было окрашено «Рыжей девочкой» – ее пели везде по радио, и они сами ее напевали: пам-па-ру-ра, па-ра-ру-ра-ру-ра. Аня рада была, что поехала с ребятами, но зимой в Ленинграде было не так хорошо, как летом. Дни короткие, утром и вечером темно, и город обдавал холодом и отчуждением. Может быть, это груз истории, чужих судеб, который летом на свету улетучивается? Интересно, может ли такой город стать для кого-то совсем-совсем своим? В Гиперборейске все по-другому, хотя он на той же широте. Там рядом могучая природа, у которой современность отвоевала себе небольшую площадку. Природа вечная, поражает своей огромностью, но груза ее не ощущаешь – наоборот, она утешает, лечит. Груз вечности не так тяжел, как груз истории.

Их поездкой заинтересовалось местное гиперборейское телевидение, предложили сделать передачу. В студию отправили Аню. Она взяла с собой акварели города, которые нарисовал после поездки Серега Иванов, и показала их, рассказывая о путешествии. Родители смотрели передачу у знакомых, дома у них телевизора не было – они специально не покупали, чтобы Аня не тратила время на сидение перед ящиком, хотя почти у всех в классе телевизор был. Аня выступала в форме с белым передником, наверно, в последний раз: в одиннадцатом классе им разрешат вместо формы носить в школу темные платья, и Аня уже заказала свое в ателье. Последний раз она уложила косы сложной корзиночкой, прикрепив сбоку большой белый бант: в конце учебного года она неожиданно для всех подстриглась. «Раньше ты ходила, как королева, а теперь – обыкновенная девочка», – сказала, встретив ее на улице, учительница литературы Марья Макаровна. В ответ на Анин рассказ об этом мама вспомнила своего школьного военрука по фамилии Сирота-Казанский, который сказал ей: «Вместо того чтобы подавать пример другим, вы плететесь за расхлябанной толпой». Почему учителя любят делать такие заявления, как будто они на сцене? А на уроке военного дела он диктовал им определения: «Человек, посоженный на лошадь, – конница. Человек, ссоженный с лошади, – пехота». А у Ани в школе все учителя к ученикам обращаются на ты, и у них нет военного дела, как в тридцатые годы, – интересно почему? Зато у мамы в школе не было домоводства.

Учебный год уже закончился, и 10 «Б» договорился встретиться у лодочной станции в парке на пруду. Войдя в парк, Аня издали увидела шедшую навстречу Марью Макаровну рядом с молодым мужчиной. Они быстро свернули в сторону, сделав вид, что не заметили Аню. Значит, это правда, что Макара гуляет со своим бывшим учеником? Ей уже под сорок, замужем никогда не была. Если бывают некрасивые женщины, то это она: круглые очки на квадратном лице, чуть сутулая, плоская сзади фигура без талии, почти никогда не улыбается. Маленький воробышек на высоченных каблуках. Очень внимательно смотрит. Но что-то в ней привлекает, и дело не в том, что Аня любит ее предмет. Макара их учит думать, требует «свои мысли» в сочинениях. Недавно она задала им учить наизусть «Деревню» Пушкина. Накануне в школе был концерт, и никто не успел выучить. Это ведь не «Зима! Крестьянин, торжествуя…», которая сама запоминается.

– Жданов!

– Я не успел выучить, после концерта поздно пришел.

– Это не отговорка! Третьякова!

– Не выучила. Трудно очень запоминается, Марья Макаровна.

– Клюнд!

– Не учил.

– Да вы что, сговорились? Хазанова!

Видно, надеялась на Аню, как на палочку-выручалочку, зная, что она легко стихи запоминает. Но она полностью стихотворение не помнила. Могла бы, конечно, начать читать, Макара бы подсказала. Но Аня, как и все, не учила его, и потому не знала его целиком.

– Я тоже не выучила.

– Садись! Единица! – Лицо Марьи Макаровны стало багровым. – Поднимите руки, кто выучил?

Ни одной руки.

– Всем до одного ставлю единицы!

А на следующий день, подойдя к Ане в коридоре, сказала, что была не права, просит простить ее и говорит, что единицы в журнале стерла. Вот это да! Кажется, никогда еще учителя не просили у учеников прощения. Это требует смелости, как и то, что она на виду у всего города встречается с бывшим учеником на пятнадцать лет моложе ее.

Все уже собрались на берегу, когда подошла Аня. Тут реакция была совсем другая, чем у Макары или у встретившего ее школьного завхоза, который даже прослезился: «Такая коса была!» Девочки трогают Анины волосы, говорят, что ей очень идет, мальчики в состоянии восхищенного шока. В прошлый раз, когда они катались на лодках, Аня была в лодке с Коротких и Крымовым, и она ждала, что они снова ее позовут, но они не позвали, и когда Рэбер крикнул «Аня, давай со мной!», она села с ним, хотя он ей не нравился своим недобрым нахальством и конфетной красотой. Он извинился тогда перед ней за свой дурацкий звонок, но забыть такое невозможно. На середине пруда все лодки сошлись, стукаясь носами и бортами, ребята начали обливать друг друга водой. Все веселились, но было немного не по себе: а вдруг лодка перевернется? Аня встала, чтобы перейти на корму, и со всех сторон в нее полетели брызги, белое платье с мелкими розочками и длинным рядом пуговиц в тон цветам, застегнутых на воздушные петли, совершенно промокло. «Ева», – громко сказал Рэбер.

На другом берегу к ним присоединился Леша Ковалев, приплывший на своей лодке с Зырянки, где жила его семья в собственном доме. Было непонятно, что делать – купаться еще холодно, в лес идти не хотелось – и Белова предложила вернуться и пойти к ней домой потанцевать. Лодки стали отплывать одна за другой, и вдруг Аня поняла, что остается одна. Проситься в лодку к Рэберу она не хотела и окликнула Крымова с Коротких, но они молча продолжали грести, удаляясь от берега. В чем дело? Обиделись, что она поехала с Рэбером, а не с ними, как в прошлый раз? Но какая разница, с кем плыть? Нет, разница, конечно, есть, ну так почему же они ее не позвали? Ковалев, увидев, что Аню оставили на берегу, вернулся и предложил ее отвезти. Она села в его тяжелую лодку с высокими бортами. Леша сказал, что отвезет ее в парк, а потом вернется домой. Она не так хорошо знала Лешу – он пришел в класс недавно, редко участвовал во внеклассных мероприятиях, но хорошо учился, много знал, а главное, хорошо соображал. Явно был самым толковым среди мальчиков в классе и казался взрослее других, хоть и был на год моложе всех. Вот и сейчас он повел себя как взрослый, как настоящий товарищ, а другие… Ей было обидно до слез, но она сдержалась при Леше.