Миры Роберта Хайнлайна. Книга 17 - Роберт Хайнлайн

— Даже мозг великого Либби не обладал сложностью разума Минервы. Большинство людей мыслят линейно. Я никогда не слыхал о гении, способном заниматься более чем тремя делами сразу.

— Пятью.

— Да? Значит, вы встречали больше гениев, чем я. Но я не знаю, сколько ветвей сразу может использовать Минерва; мне просто еще не приходилось видеть ее перегруженной. Давайте спросим ее. Минерва, ты уже построила логику для поиска чего-нибудь «новенького» для старейшего?

— Да, Айра.

— Опиши нам ее особенности.

— Предварительная матрица является пятимерной, однако для некоторых гнезд, вне сомнения, потребуются дополнительные измерения. Следует отметить, что перед дополнительным расширением я располагаю отдельными гнездами для категорий в количестве трехсот сорока одной тысячи шестисот сорока. Для проверки исходное число в троичной системе записывается так: один-два-два-один-ноль-ноль-один-два-два-один-ноль-ноль-ноль. Распечатать десятичное и троичное выражение?

— Не надо, Занудка; в тот день, когда ты ошибешься в вычислениях, мне придется уйти в отставку. Ну что, Лазарус?

— Число гнезд меня не волнует. Главное — что в них находится. Жемчужного зернышка в навозной куче еще не обнаружилось, Минерва?

— Формулировка вопроса не позволяет дать конкретный ответ. Следует ли распечатать категории, чтобы вам было удобно?

— А? Нет! Их же больше трехсот тысяч, и каждая определяется не меньше чем дюжиной слов! Мы по колено увязнем в бумаге. — Лазарус задумался. — Айра, что если попросить Минерву напечатать все это, прежде чем стереть из памяти? Пусть будет книга. Огромная — десять или пятнадцать томов. Можешь назвать ее «Разнообразие человеческого опыта», автор… э-э… Минерва Везерел. Получится как раз та штуковина, о которой тысячу лет спорят профессора. Я не шучу, Айра; подобный труд следует сохранить. Я думаю, он-то действительно представляет собой кое-что новое. Для существа из плоти и крови подобная работа чересчур велика. И я сомневаюсь, что компьютеру, наделенному возможностями Минервы, уже случалось выполнять подобный перебор по Цвикки.

— Минерва, тебе это нравится? Хочешь сохранить свои заметки и сделать из них книгу? Предположим, тираж составит несколько сотен копий… полноразмерных, в красивых переплетах. Сделаем и микрокарты для библиотек на Секундусе и где угодно. И для архивов. Я могу попросить Джастина Фута написать предисловие.

Я преднамеренно обращался к ее тщеславию. Тем же, кто полагает, что компьютеры лишены человеческих слабостей, скажу, что они мало имели дела с этими так называемыми машинами. Минерва всегда обожала похвалы, и мы окончательно сработались с ней лишь после того, как я это понял. Чем еще можно угодить машине? Оклад повысить, отпуск продлить?.. Глупо.

Но она удивила меня снова, ответив столь же застенчивым тоном, что и яхта Лазаруса, однако соблюдая все формальности:

— Мистер исполняющий обязанности председателя, могу ли я надеяться получить ваше разрешение на то, чтобы на титульном листе значилось «Минерва Везерел»?

— А почему бы и нет, — ответил я. — Можешь вообще подписаться просто «Минерва».

— Не будь тупицей, сынок, — забрюзжал Лазарус. — Дорогая, я хочу, чтобы на первой странице значилось «Минерва Л. Везерел». «Л.» — это Лонг, потому что ты, Айра, в беззаботные юные дни породил дочь от одной из моих дочерей на одной из пограничных планет и только недавно удосужился занести сей факт в архивы. Я засвидетельствую регистрацию, поскольку случайно оказался свидетелем указанного события. А в настоящее время доктор Минерва Л. Везерел убралась черт знает куда — собирать материалы для своего очередного великого труда — и потому интервью не дает. Айра, мы с тобой можем снабдить издание полной биографией моей выдающейся внучки. Согласен?

Я ограничился коротким «да».

— А тебя, девочка, это устраивает?

— Да, конечно, Лазарус. Дедушка Лазарус.

— Не зови меня дедушкой. Но взамен я потребую экземпляр номер один с подписью: «Моему деду Лазарусу Лонгу с любовью. Минерва Л. Везерел». По рукам?

— Это для меня честь и радость, Лазарус. Надпись будет сделана письменным шрифтом. Я могу модифицировать почерк, которым подписываю за Айру официальные бумаги, так, чтобы получилось по-своему.

— Отлично. Если Айра будет хорошо себя вести, можешь посвятить ему весь труд и подарить экземпляр с надписью. Но первый экземпляр мой. Во-первых, я старше, а во-вторых, идея принадлежит мне. Но, что до исследований, Минерва, — я не собираюсь читать этот двадцатитомник. Меня интересуют только результаты. Итак, скажи, что-нибудь уже удалось для меня подыскать?

— Лазарус, я сразу отвергла более половины матрицы, поскольку архивы свидетельствуют, что действия эти вам знакомы. Сюда же я отнесла то, что вам едва ли захочется сделать.

— Оставь! Как сказал морской пехотинец: «Если я этого еще не делал, придется попробовать». И что же я, по-твоему, не захочу делать? Перечисли.

— Да, сэр. Это подматрица из трех тысяч шестисот пятидесяти карманов. Все заканчиваются фатальным исходом с вероятностью более девяносто девяти процентов. Первое: исследовать внутренние области звезды…

— Исключи, оставим эти хлопоты физикам. К тому же мы с Либби уже один раз проделали это.

— А архивах это не отражено, Лазарус.

— В архивах много чего не отражено. Давай дальше.

— Модификация вашей наследственности с целью создания клона, способного жить в морских глубинах.

— Не уверен, что настолько интересуюсь рыбьей жизнью. А каков исход?

— Вариантов три, но, если учесть общий эффект, вероятность летального исхода равна единице. Подобных людей — псевдоамфибий — уже выращивали; жизнеспособная форма напоминает огромных лягушек. Шансы на выживание подобного создания в условиях Секундуса составляют пятьдесят процентов в течение семнадцати дней, двадцать пять процентов — для тридцати четырех, и так далее.

— Мне кажется, я сумел бы улучшить этот результат. Однако я никогда не испытывал склонности к русской рулетке. Что там еще?

— Можно пересадить ваш мозг в тело модифицированного клона, потом вернуть обратно… Если вы выживете, конечно.

— Не надо. Если жить под водой, то уж не в виде лягушки. Лучше стать акулой, пусть самой тупой, но громадной. Кстати, если бы жить под водой действительно было так сладко, все давно уже были бы там. Что дальше?

— Три варианта, сэр: затеряться в n-пространстве в корабле; без корабля, но в скафандре; то же, но без скафандра.

— Сотри все. Первые два мне пришлось испытать, даже вспоминать не хочу. Третий же — просто глупый способ задохнуться в вакууме, весьма неприятный к тому же. Минерва, Всемогущий во Всем Величии Его Мудрости, — понимай, как можешь — даровал человеку возможность почить с миром. А раз так, если тебя никто не принуждает к этому, глупо выбирать самый тяжелый способ. Поэтому исключи попадание под гусеницы машины, саможертвоприношение и все дурацкие способы умереть. Отлично, дорогая, ты убедила меня в точности своих оценок. Так что исключи все девяностодевятипроцентные вероятности — сотри их. Меня интересуют новые, не испытанные мной ситуации, в которых вероятность выживания составляет более пятидесяти процентов и может быть увеличена — если человек сумеет не растеряться. Вот тебе пример; я никогда не падал с водопада в бочонке. Внутри него можно устроиться так, чтобы оказаться в относительной безопасности; тем не менее, пустившись в плавание, ты будешь более беспомощным. А посему — дурацкое это дело, если только ты не пытаешься спастись подобным образом от худших неприятностей. Любые гонки: автомобильные, лыжные, скачки — и то куда интереснее, потому что в каждом случае нужна сноровка. И еще — мне не нравится подобная разновидность опасности. Рисковать собой ради острого ощущения — это занятие, достойное юнцов, которые не допускают, что действительно могут погибнуть. А я прекрасно знаю, как это бывает. И потому есть много таких гор, на которые я просто не полезу. И если я не угодил в ловушку, то всегда выберу самый легкий, простой и безопасный путь. Не стоит предлагать мне такие ситуации, где элемент новизны состоит только в опасности. Что здесь нового? Рисковать следует лишь тогда, когда не можешь избежать риска. Ну, что еще найдется в твоей коробочке?