Самоубийство и душа - Джеймс Хиллман

Биологическими целями расширения и дифференциации можно пожертвовать в пользу концентрации. Для некоторых молодых одаренных людей горизонт со всеми его ослепительными возможностями сужается. Развитие сознания требует настойчивости и целеустремленности разума. Концентрация на собственной личности и ее судьбе развивает узкий луч видения и эмоциональную напряженность, которые никак не соответствуют паттерну биологической дифференциации или жизнеспособности человека, хорошо развитого физически, приводящего в действие все свои способности.

Анализ вовсе не является динамической психотерапией. Само слово «психодинамика» предает философию жизни, основанную на надежде и росте. Анализ часто ведет к условиям, в которых динамика изменений постепенно снижается, завершаясь стабильностью. Устойчивость такого рода алхимики представляли как Камень с неведомой способностью расти и становиться чем-то иным, но в сущности тем же самым. Простота подобного состояния сама по себе не пессимистична, но все же она оказывает давление на оптимистические ожидания.

Рост может оказаться развитием в направлении от мира. Аналитический процесс демонстрирует это явление в образах утраты, увядания, умирания. Но прибавляется столько же, сколько и теряется. Когда иллюзии проработаны, то часто остается гораздо меньше, чем надеялись, поскольку становление собой означает сведение именно к тому, чем человек и является, — к камню из обычной глины, точно так же, как любовь, обращенная только на себя, означает ограниченность восприятия реальности человеком и в равной степени его уникальность. Аналитическое развитие, особенно для пожилых людей, означает, по всей видимости, удаление от видимого в направлении невидимого. (И снова, разве не ребенок должен указывать нам на все существующее на свете?) Проблемы видимых результатов оказываются все более и более преодолимыми, даже в тех случаях, когда аналитическая работа делается еще более необходимой. В таком случае творческая способность полностью занята сотворением самого себя. Мы обсуждали эту тему ранее на традиционном языке, говоря о ней, как об утонченном теле, или о бессмертном алмазном теле, или о выстраивании собственной смерти. Такое развитие и творчество невозможно измерить биологическими стандартами; они в большей степени соответствуют паттернам духовного развития в религии, мистицизме и философии.

Именно поэтому аналитический процесс описывается точнее как качественное, а не количественное изменение. Алхимия представляет (что весьма тщательно задокументировал Юнг) самую ясную картину этого вида развития. Руда (наше обычное содержание) переплавляется для получения драгоценного металла; жидкости (наши смутные эмоциональные токи) очищаются до капли редкой эссенции; твердые массы (наши аморфные скопления) сводятся к своим элементарным составляющим. Это разделение происходит с помощью установления различий, ненужные шлаки отбрасываются. Или путем применения огня и соли (наших жгучих и горестных переживаний) излишки сжигаются, а ценные компоненты обретают вечное существование. Слишком крупное превращается в едва различимое, слишком тяжелое улетучивается, слишком подвижное отягощается свинцом, а слишком сухое обогащается дождем. Собранного урожая всегда оказывается меньше, чем злаков на корню. Аналитическая работа имеет тенденцию создавать меньшую в религиозном значении личность, в которой рост происходит вниз, внутрь и назад, в направлении духов предков и к зародышам семян, из которых мы появились на свет. Как говорит алхимия, аналитический процесс — это некая opus contra naturam.[25] Онтогенез[26] души вряд ли воспроизводит биологический филогенез,[27] даже если наш интеллект должен использовать биологические метафоры для подобных описаний. Следовательно, психическое развитие представляет собой, как это ни парадоксально, развитие, направленное против естественного существования, если естественную жизнь воспринимать слишком наивно. Развитие души должно было бы проходить через смерть, эту главную opus contra naturam. Нет, этот процесс не является развитием, скорее, как сказал Будда, "разложение свойственно всем составным предметам. Трудись усердно для своего спасения".

Поскольку надежда-ожидание и развитие не дают представления об аналитическом процессе, их противоположности — отчаяние и смерть — тоже не являются удовлетворительными метафорами. Или, вернее, до тех пор, пока мы рассматриваем анализ лишь как процесс улучшения, любые модели усовершенствования, трансформации, роста и развития будут казаться удовлетворительными. Но любые корневые метафоры такого рода вводят в заблуждение, когда выступают защитниками от непосредственного переживания. А непосредственное переживание — единственная пища души — является сердцем анализа, потому что именно переживание порождает сознание. Совершенствование, трансформация, рост и развитие требуют индивидуальных моментов непосредственного переживания, которое сходит на нет в разрушающей силе самого процесса развития.

Этот процесс слишком легко спутать с прогрессом, ибо прогресс достаточно просто маскирует сам момент переживания. Фактически любой момент может оказаться моментом смерти, вследствие чего весь процесс всегда сжимается в "здесь и сейчас". Не где-то в каком-то месте, не в будущем, но именно "здесь и сейчас", в любой момент эмоционально напряженного сознания.

Мы мало что знаем о сознании. После всех эпох и веков пребывания человека в этом мире мы все еще не можем сказать многого о главном событии в психической жизни. У нас есть заслуживающие доверия гипотезы о психологической основе и сенсорных связях сознания. Кроме того, мы имеем основания верить в то, что сознание потребляет энергию, что оно требует психологической напряженности или «направленности» и что оно связано с «реальностью». В противоположность ему мы используем слово «бессознательное», когда сталкиваемся с искажением реальности или с неосведомленностью о ней. Судя по тем очевидным фактам, которыми мы располагаем, нам кажется, что сознание усиливается, когда реальность переживается наиболее остро.

Данное предположение согласуется с описаниями большинства духовных практик, развивающих сознание путем тщательной фокусировки в призме внимания. Последнее (внимание) не является просто интеллектуальной процедурой. Это присутствие, ожидание или прислушивание к говорящей реальности, воплощаемое в образе Будды с его огромными, восприимчивыми ушами, вся вершина ума которого открыта для восприятия. Сознание обретает жизнь в анализе с помощью смелых столкновений с реальностью, парадигмой которой является встреча с реальностью смерти при самоубийстве. Прибытие туда, где сорваны все завесы, выражено в бесчисленных метафорах, связанных с развитием сознания: метания в тупиках и блуждания по лабиринту; движение странника вперед сквозь инфляции, депрессии и прочные заслоны; послойная очистка от шелухи каббалистической луковицы и т. п. Какой бы ни была метафора, ее цель заключается в том, чтобы пробиться к непосредственному переживанию реальности, к предметам в том виде, какими они являются. Мистическое сознание, даже химические "мгновенные видения" Олдоса Хаксли, нацелено на это живое проникновение, так что разделение на субъективную осознанность «здесь» и на объективную природу «там» исчезает. Жизнь и воображение соединяются в моменты синхронии.

Обходы, стены и заслоны — это те системы, которые мы создаем во избежание прямого контакта. Они являются тем ростом, который предотвращает развитие; панцирями, защищающими чувствительность от непосредственного обнажения. Ибо непосредственность является великим табу, и переживание становится косвенным. Пища души упакована. Человек больше не чувствует, что находится внутри собственной жизни, он где-то снаружи наблюдает за своей жизнью или выражает свои впечатления о ней словами. Он становится персонажем из фильма, автором собственных воспоминаний, частью семейного воображения, осуществляющей надежды, порожденные отчаянием других. Мать проживает жизнь через своих детей, а отец — через свою организацию (завод или контору). Контакт через сексуальность становится навязчивым, когда любая другая возможность контакта с обнаженной непосредственностью постепенно уменьшается. Душа хотела бы обнажиться перед другой в своем просторечии, но дело оборачивается всего лишь супружеской неверностью.

В наиболее утонченном виде переживание опосредовано самой психологией, ее героями, образами этих героев и их жизнью, ее методами и терминами. Человек становится отчетом об истории болезни, переводящим понятия из книги в процесс самоанализа, размалывающего эмоциональную непосредственность в пыль. Даже все общественно полезные виды досуга и социальной ответственности, дачные хобби, наряду с «высшими» устремлениями, такими, как религия, искусство и идиллия личной любви, могут помешать непосредственному переживанию настолько, что жизнь, приобретающую это качество, молодые называют «подделкой» или «липой». Те молодые, которые все еще способны к непосредственности, яростно сопротивляются заключению своего чистого видения в заранее изготовленные по шаблону ловушки, которые для них уже освободили взрослые. По этой причине мы назвали анализ непрерывным поражением и связали его с креативностью. Он обязан быть иконоборческим. Он действует, разбивая сосуды, в которые заключены пойманные в ловушки переживания, даже если это сосуды самого анализа.