На Крыльях Надежды : Проза. Избранное - Прохор Озорнин

- Но мало того, что ты пытаешься подорвать веру в нашего всемилостивейшего Патриарха, ты еще пытаешься свернуть отроков его с пути истинного! Ты говоришь: “... а все обычаи, и обряды, и ритуалы исчезнут, как будто бы их никогда и не было раньше ... и люди будут молиться в сердце и устремляться в сердце - и выражением устремления станет любовь ...”. Как могут исчезнуть священные ритуалы, если они заповеданы нам нашим Патриархом, если они заповеданы нам нашим отцом как способ постигнуть его и приобщиться к его вечной благодати?! - его преосвященство уже почти кричал. - Это невозможно, это просто немыслимо! Это настоящая ересь, сын мой! Мало, мало того! Ты подрываешь доверие к нам, скромным служителям нашего отца! Ты только задумайся над тем, что ты говоришь ... “... а вещи этого мира исчезнут и пропадут, и никогда уже не будут важны для вступающего в царствие Отца ... и никогда не были важны, ибо преходяще сущее это, и как вступаем в него без ничего, кроме огня сердца своего, так и уходим ни с чем, кроме него. И тогда все поклонения, и ритуалы, и вещи, используемые для них, и всевозможные земные культы становятся не важны ...”.

Это немыслимо! Все те священные ритуалы, которые мы проводим для них - все это величайшие дары, заповеданные для нас, ими мы помогаем нашим последователям. Мы очищаем их Души, мы как служители Отца искупаем их грехи, мы спасаем их! Как же можно не признавать это, как же можно отвергать благодарность наших братьев, которая даруется нам ими в своей смиренной щедрости?! Но ты, ты говоришь - “ибо только любовный огонь сердца способен искупать грех, но никакие не ритуалы, ни вещи, не прочие земные ценности ... ибо они есть преходящее и только огонь сердца и духа вечен ...” - это истинное непонимание смысла вещей! Наш Отец дал нам право искупать грехи детей наших, что по смирению своему являются к нам - и мы служим великую службу, помогая им освободиться от этого груза, а ты ... ты! ... - его преосвященство так разгневался, что уже чуть ли не задыхался, - ты позоришь весь род наш, всю службу нашу, все достижения наши! И последнее - “... ибо Отец наш живет не вовне, но в каждом из нас ... и он есть Бог, и он есть – любовь ...”. И он есть - Патриарх! И он есть - вовне, ибо только он свят, а мы грешны, и Бог не живет в нас! - и только он милостью своей может спасти наши Души, но не мы сами! Он!”, - преосвятейшество уже стоял во весь рост и кричал.

Я все еще не мог оправиться от удивления, смущения, растерянности ... именно тогда это сомнение вновь шевельнулось во мне.

- Я посмотрю до конца твою рукопись ... сын мой - и скажу тебе мое решение через десять дней. Но не рассчитывай, что я дам тебе возможность ее распространить после существенной ... доработки ... да и, возможно, распространить вообще. Кроме того, мы проведем дознание с твоим ... гхм ... учителем, да и с тобой, думаю, тоже, - и он холодно воззрился на меня. - А пока ступай с миром, ... сын мой, - преосвятейшество вновь овладел собой. - Ступай с миром.

В растерянности, в смущении я вышел из храма. Это был, воистину, день печалей.

Выходя из церкви, я заметил, как к какому-то моему брату, только что вышедшему из церкви, подошел кханджи - так называли плененных людей-изгоев, коих теперь становилось все больше и больше с тех пор, как два года назад наша Святая империя начала Священную Войну. Мы относились к ним с великой ... милостью ... некоторым из них разрешали жить в городах, только вот жить им было, по-видимому, очень тяжело - однако в выступлениях Патриарха никогда не поднималась эта тема.

Этот кханджи подошел к этому моему духовному брату и стал, по-видимому, что-то просить. Тогда, не долго думая, этот человек, на лице которого некогда была сиятельная улыбка, пнул его ногой так сильно, что кханджи отлетел в сторону, кубарем покатившись по лестницам ...

Все это я уже видел, когда флайнер - один из видов транспорта, изобретенных приближенными нашего Наместника, работающий на энергии солнечного светила, - увозил меня прочь. И я ничего уже не мог поделать ...

Боль, огромная боль всколыхнулась в моей душе тогда, - сочувствие к этому маленькому выброшенному, отброшенному, отопнутому! - брату заполнило сердце ...

Именно тот момент породил эти мучительные и нестерпимые сомнения во мне.

* * *

У меня было десять дней до того, как мне снова придется встретиться с его преосвященством Алексием II по вопросу моей рукописи - и я не хотел их терять.

Боль, громадная неописуемая словами боль, - она рвала и крошила мое сердце. Я не понимал - я не мог понять! - как, как мои братья могут быть такими ... такими ... бесчеловечными. Как они могут быть такими жестокими - как? почему? за что?

Вся благодать ушла, осталась только боль. А за ней пришли сомнения.

Я и раньше слышал про Священную Войну - про великую войну, про праведную войну. Помню, как Патриарх выступал перед всеми, как возвышенно он говорил о том, с какими недочеловеками, не верящими в Отца, нам приходится бороться, с какими убийцами ... с какими грешниками. Он говорил, что, убивая их тело, мы спасаем их Души ... тогда я верил в это - я не мог не верить моему Патриарху! - а теперь ... после случая с этим кханджи ... я засомневался.

Час за часом, день за днем сомнение росло - я уже не мог спать, я метался ночью в каком-то кошмарном бреду. Мне виделись сотни этих кханджи - мне виделись легионы облаченных в белую одежду святых братьев, убивающих их одним ударом с криками “За Патриарха!”, тут же осеняющих их знаком креста - и идущих все дальше, дальше, дальше ...

И тогда я просыпался, не в силах больше видеть это. И тогда я размышлял.

Через десять дней я вновь пришел к его преосвященству - и никакого восторга в моих глазах не было. В его глазах, впрочем, тоже.

- Мы нашли твоего ... учителя, сын мой, - и его преосвященство в который уже раз поперхнулся. - И просмотрели до конца твою рукопись. А теперь слушай наше решение! - и он торжественно поднял руку. За распространение ложных сведений, за попытки отвести детей нашего Патриарха с пути истинного, за попытки привести их в лоно Антихриста, - человек по имени Хрис приговаривается к заключению в катакомбы Собора Патриарха навечно, вплоть то того дня, когда Антихрист придет за ним дабы забрать его черную Душу! Приговор подписан самим Высочайшим Патриархом и обжалованию не подлежит!

Я обомлел. Хрис, мой учитель, давший мне столь много в той духовной школе - он приговорен к заключению! Никогда, никогда, никогда я еще не слышал ни об одном случае подобного заключения ... а теперь ... при мне ... прямо на моих глазах ... как это возможно?!

- Вывести грешника! - раздался голос преосвятейшества.

И тогда они - несколько мускулистых человек в белых рясах - вывели его. Я не узнал его - я бы не узнал его, встреться мы вновь при других обстоятельствах - он совсем не был похож на образ того Хриса, который я помнил с детских лет. Он ужасно постарел и еле волочил ноги, так что четырем помощникам приходилось очень сильно подталкивать его - на лице его была видна кровь. “Пытки?“ - мелькнула у меня мысль.

- Учитель, Хрис! - я закричал изо всех сил, стараясь перекрыть шум непонятно откуда взявшегося ветра.

Он обернулся. На искромсанных высохших губах его появилась слабая улыбка.

- Петр, сынок мой, ты ли это? Они тоже поймали тебя, да? Прости меня, сынок ... прости ... я должен был предвидеть, что это произойдет.

- Учитель, но почему?! Почему все так произошло? Неужели все то, что нам говорили - все это ложь?!

Было видно, что Крис вновь улыбнулся своими не слушающимися губами.

- А вот теперь, сынок, ты и пробудился, - ответил он, - и в это же мгновение рев нахлынувшего ветра заглушил все прочие звуки.

Я видел, как четверо людей уволокли моего учителя куда-то за здание, - я хотел было ринуться ему на помощь, но меня тут же схватили трое таких же людей в рясах.

- Не дергайся, браток, - улыбнулся один из них.

Когда через несколько секунд передо мной вновь появилось его преосвятейшество - я уже не был удивлен.

- А тебя, сын мой ... тебя мы вынуждены будем отправить на ... чистку, дабы твой разум вновь стал святым и никакой бес не закрался в него! - и он улыбнулся. - Взять его! За Патриарха!

Весь мой мир в одно мгновение рухнул. Все, чему я верил, все, на что я надеялся - все стало ничем. Все было напрасно. Когда мои ... братья ... схватили меня - я не сопротивлялся. Это было уже ни к чему.

“Да будет на все воля Божья”, - успел подумать я, прежде чем увесистая деревянная дубинка одного из белых братьев опустилась на мою голову ...

26.05.2005

Знак Пути

Грязь. Слякоть. Сырость. Запах тления. Капающая с потолка вода.

Здесь всегда было так. Никто не собирался ремонтировать этот подвал, а жильцам дома это было не важно, совсем - неважно. Им были не важны и не нужны и они, не нужны - практически никому.