Четверо слепых мышат - Паттерсон Джеймс

Глава 71

На следующее утро нью-йоркские газеты были полны сообщениями об убийстве в Ист-Сайде[22] четырех девушек по вызову, хозяйки заведения и охранника. Убитые женщины были вьетнамками и таиландками, и именно по этой причине я переговорил с детективом, ведущим в Манхэттене следствие. На данный момент полицейское управление Нью-Йорка практически ни на шаг не продвинулось в расследовании этого отвратительного злодеяния. Я подумывал о том, чтобы съездить в Нью-Йорк, но и другие вещи тревожили мой разум, требуя внимания.

Существовала безусловная зацепка, важнейший след, который я даже не начинал как следует разрабатывать. Этой зацепкой был так называемый Пехотинец. Кто же, разрази меня гром, он такой? Или она? И чего ради этот Пехотинец рассылает свои электронные послания? О чем пытается поведать мне эта таинственная личность?

Оуэн Хэндлер назвал мне несколько имен, и я попросил Рона Бернса проверить некоторые из них. Больше всего заинтересовал меня Тран Ван Лю, бывший разведчик армии Республики Вьетнам[23], ныне проживающий в Соединенных Штатах.

Это был знатный улов. Оказалось, что Тран Ван Лю сидит в камере смертников в городе Флоренс, штат Колорадо. Он был признан виновным в убийстве девяти человек в городах Ньюарке и Нью-Йорке. Я немало слышал о федеральной тюрьме во Флоренсе и даже бывал там однажды.

А вот и сенсационное открытие номер два. Там же, в той же самой тюрьме, обретался Кайл Крейг, мой крест, моя кара. Кайл Крейг также ожидал смертной казни.

Тюрьма особого режима во Флоренсе являлась учреждением класса «супермакс» – одним из самых современных пенитенциарных комплексов, оснащенных по последнему слову. Подобные заведения имеются теперь в тридцати шести штатах. Камеры смертников помещались тут в так называемой зоне особого режима, своего рода тюрьме внутри тюрьмы. Внешне она представляла собой песочного цвета здание с повышенными мерами безопасности внутри и снаружи. Это несколько утешало, коль скоро там содержался Кайл Крейг – ведь Кайл относился к тюремным мерам безопасности не иначе как с высокомерным презрением.

Двое вооруженных до зубов охранников препроводили меня в отсек, где содержались смертники. Пока мы шагали по пустым, освещаемым лампами дневного света коридорам (кроме нас, тут никого не было), я совершенно не слышал обычного, характерного для тюрем хаотичного, невнятного гула. Впрочем, мыслями я был далеко, находясь под впечатлением утренних событий.

Надо сказать, что в Колорадо я прибыл лишь около полудня. На домашнем фронте все было гладко, и я надеялся двинуться в путь быстро и без помех и возвратиться в Вашингтон этим же вечером. Нана, однако же, не упустила своего шанса. Прежде чем выпустить из дома, она усадила меня напротив и рассказала одну из своих неизменных притч. Она назвала ее «Повестью о тысяче камушков»[24].

– Эту историю, Алекс, я услышала по Национальному государственному радио. Это правдивая история, и я пересказываю ее тебе, как сама слышала. Якобы действительно жил такой человек, где-то на юге Калифорнии, неподалеку от Сан-Диего; я верю, что так оно и было. Он имел семью, хорошую семью, и работал очень усердно – по многу часов в день и по многу выходных подряд. Знакомо звучит, правда?

– Знакомо, вероятно, множеству людей, – отозвался я. – И мужчинам, и женщинам. Впрочем, продолжай, Нана. Итак, жил-был неподалеку от Сан-Диего этот работящий человек со своей прекрасной семьей. Что же с ним приключилось?

– Ну так вот, история гласит, что у этого человека был любящий дедушка, который обожал и его, и его семью. Он заметил, что внук его трудится слишком усердно, и тогда он сказал внуку о мраморных шариках. Вот что он придумал. Он подсчитал, что средняя продолжительность жизни мужчины примерно семьдесят пять лет. Это составляет три тысячи девятьсот суббот. Три тысячи девятьсот суббот даны человеку для того, чтобы играть, пока он еще мал, а когда станет старше и мудрее – для того, чтобы проводить время со своей семьей.

– Понимаю, – сказал я. – Или наоборот – для того, чтобы играть, когда становится старше и мудрее. Или чтобы читать наставления всякому, кто согласится слушать.

– Ш-ш, молчи, Алекс. Слушай дальше. И вот дед вычислил, что его внуку, которому было сорок три года, осталось прожить примерно тысячу шестьсот шестьдесят суббот. Приблизительно, по статистике. Что сделал дедушка? Он купил два больших кувшина и наполнил их красивыми, как кошачьи глаза, мраморными шариками. И отдал своему внуку. И сказал, что каждую субботу ему надлежит вынимать из кувшина ровно один такой камушек. Только один, просто в качестве напоминания, что ему осталось вот такое-то количество суббот и что они бесценны, как настоящее сокровище. Подумай об этом, Алекс. Если, конечно, найдешь время, – завершила рассказ Нана.

И вот как раз была суббота, а я пребывал с визитом в городе Флоренс, штат Колорадо, в суперсовременной тюрьме повышенной безопасности. Я не думал, что теряю этот день даром, вовсе нет. И все-таки притча Наны запала мне в душу.

Это мое последнее криминальное дело. Должно стать последним. Венец карьеры детектива Алекса Кросса.

И, направляя стопы к камере смертника Тран Ван Лю, я постарался сосредоточить все свое внимание на этом тяжелом и загадочном деле. Возможно, этот заключенный способен сделать так, чтобы потеря нынешнего бесценного камушка не прошла даром.

Во всяком случае, хотелось на это надеяться.

Глава 72

Тран Ван Лю было пятьдесят четыре года, и он поставил меня в известность, что бегло говорит на вьетнамском, французском и английском языках. Его английский был превосходен, и я невольно подумал, что он больше похож на преподавателя колледжа, чем на преступника, осужденного за несколько убийств. Лицо Лю, с длинной седой козлиной бородкой, украшали очки в золотой оправе. Он был философичен – похоже, в отношении всего на свете. Но являлся ли он Пехотинцем?

– Номинально я буддист, – изрек этот человек, сидя передо мной в камере площадью семь на двенадцать футов. Больше половины пространства здесь занимали кровать, табурет и вделанная в стену столешница для письма. Все предметы крепились к полу и стенам при помощи литого бетона, так чтобы заключенные не могли их сдвинуть или разобрать.

– Я проведу для вас исторический экскурс, – сказал он. – Мысленно вернусь в прошлое.

– Вполне подходящее место для начала повествования, – согласно кивнул я.

– Я родился в общине Сон Трак, в провинции Куанг-Бинь, к северу от демилитаризованной зоны. Это одна из беднейших провинций в стране, но они все бедны в большей или меньшей степени. Я начал работать на семейном поле, когда мне исполнилось пять лет. Все мы были вечно голодны, несмотря на то что выращивали продукты питания. По-настоящему мы ели всего один раз в день – обычно батат или маниоку. По иронии судьбы весь рис мы отдавали помещику. Лояльность и патриотизм существовали только в отношении своей семьи – включая предков, – своего клочка земли и своей общины. Идея национального самосознания отсутствовала, стремление к национальной независимости не приветствовалось – как чуждое представление, принесенное с Запада Хо Ши Мином.

В 1963 году моя семья перебралась на Юг, и я завербовался в армию. Альтернативой этому была голодная смерть, и кроме того, меня воспитали в ненависти к коммунистам. Я проявил себя прекрасным разведчиком и был рекомендован в Школу разведчиков. Она была создана при Командовании по оказанию военной помощи Вьетнаму[25] и находилась под началом Сил специального назначения армии США. Таково было мое первое знакомство с американцами. Поначалу они мне понравились.

– Что изменило ваше мнение? – спросил я Лю.