Это вам не хухры-мухры - Дмитрий Андреевич Сандалетов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тем временем за мной собиралась очередь, но почему-то она не торопилась и не толкалась, – она взирала. Взирала на нас с каменными лицами! Ей (очереди) почему-то был интересен наш разговор.
– Ладно! – смутился я многолюдью, – Дайте мне что-нибудь куриное, и я уйду, – Можете крылышко завесить или куриную лапку! Мне все равно!
– Да как же я тебе ее отпилю!? – почему-то повысила голос тетя Даша.
– Вот ножик на столике лежит, – указал я ей, совсем расстроенный.
– Да отрежьте вы ему лапу! Бесплатно! – посоветовали сзади.
– Без ноги у меня курицу никто не возьмет! – запротестовала тетя Даша.
– Бесплатно мне не надо! У меня деньги есть! – возмутился я.
– Еще? – в надежде встрепенулась тетя Даша.
– Нет, те, что в вашей тарелочке, – показал я пальцем.
– О..оо , что же мне с тобою делать – простонала она, но тут ее взгляд остановился на дяде Феде, который, очнувшись, с невозмутимым видом таскал в подсобку картонные коробки с куриными яйцами.
– Вот! – радостно указав мне на яйца, произнесла тетя Даша: – Вот, Димочка, яйца у меня в продаже есть, они тоже куриные! Может быть, купишь?
– Давайте десяточек, – устав спорить, согласился я, – яйца, конечно, хуже курицы, из них бульон не сваришь, да ладно!
– Десяток не получится, – приуныла тетя Даша.
– Как!? Опять!? – возмутился я, испугавшись что, придется делить и яйца.
– Ты не волнуйся, тут тебе на три яйца денежек хватает. Придешь домой деточка, маму с папой угостишь – яичницей.
Я раздраженно на нее посмотрел! Неужели она считает меня за дурака, да тут одному еле хватит, не то, что маме с папой.
– Заверните! – не слишком вежливо сказал я и, взяв кулек, под улыбки и перешептывание учителей, гордо удалился.
Я только начал гордо удаляться, как у выхода из столовой столкнулся с Серегой из братова класса. Он учился в четвертом классе, мог запросто дать мне в лоб и я его уважал.
– Ура! Яйца! – восхитился тот, воззрившись на кулек, – Подари мне одно!
– С какой стати! Самому мало! – подумал я, пряча кулек за спину.
– Подари! Я тебе такой фокус покажу! Закачаешься!
Любопытство, победило сомнения – и я протянул ему самое грязное яйцо.
– Смотри, – сказал он, увлекая меня на улицу, – Видишь этих противных девчонок, сейчас они у нас запрыгают!
– Алле Гоп! – закричал он, угрожающе размахивая куриным яйцом – Ленка и Светка дуры. Вот вам подарочек!
Яйцо, ударившись об асфальт, разорвалось как бомба.
– Недолет! – сказал Серега, оборачиваясь ко мне за следующим яйцом.
– Дурак Сигарев, идиотина! – закричали на него девицы.
– Хлоп! – скончалось второе яйцо.
– Промахнулся! – весело подмигнул мне Серега и протянул руку за последним.
Но я не собирался возвращаться домой без покупки и показал ему комбинацию из трех пальцев: – Фиг тебе! Мне оно самому нужно!
– И вообще нехорошо кидаться в девочек! – неуверенно сказал я.
– Глупости это все, – авторитетно заявил Серега, – Да и зачем тебе одно яйцо, все равно для яичницы мало.
– Я его сварю и съем! – не согласился я, под одобрительные крики подбегавших девиц.
Серега бросился удирать, а я трепетно донес до дома свою первую в жизни покупку.
Я вошел в дом, налил в ковшик воды, положил в него яйцо и сварил.
ОНО ОКАЗАЛОСЬ ТУХЛЫМ!
Колбаса
За ужином я давился надоевшим бутербродом и укоризненно поглядывал на папу, уткнувшегося носом в интересную книжку.
Сомневаясь, замечает ли он меня, я стал ложкой со скрежетом гонять чай в стакане, но, не добившись внимания раздраженно позвал его: – Пап!..А пап!
– Чего тебе? – нехотя оторвался он от чтения.
– Вечно ты меня по вечерам колбасой кормишь. Надоело!– высказал я ему накипевшее и швырнул бутерброд собаке. – Ну, никакой фантазии! Правильно мама говорит, что ты ленивый.
Папа вздохнул и вновь уткнулся в книжку, но, видимо, мои упреки задели его за живое, так как через минуту он захлопнул книгу и, поднявшись, заглянул в холодильник.
Вскоре на плите в сковороде скворчала в масле картошка, а я хищно поглядывал на большой маринованный огурец, надеясь, что им ни с кем не придется делиться.
И вот я, вопреки всем указаниям диетологов, утверждающих, что ужин надо отдать врагу, за обе щеки уплетаю поджаристые золотистые ломтики и хрумкаю огурец.
Папа при этом с интересом наблюдает, как я уничтожаю содержимое тарелки, а затем, чему-то улыбнувшись, начинает свой рассказ:
– Вот смотрю я на тебя, Димка, – сытого, умытого, в чистой рубашке, и думаю, как много в жизни изменилось.
Тебе колбаса надоела, собаке ее скармливаешь. А знаешь ли, сын, что со мной приключилось в далекие послевоенные годы, когда голод крепко схватил нашу семью за горло? Конечно, и другим тоже было тяжело, но нам особенно, так как было нас у мамы четверо ребятишек – мал мала меньше. А отец мой, твой дед, не вернулся с войны.
Мама в то время работала медсестрою в детском саду, а ходили туда такие же голодные и неухоженные дети, так как места вокруг были глухие – таежные, и повсюду, куда ни кинешь взор стояли суровые вековые леса, да окутанные колючей проволокой заборы.
Ты уже слышал, сын, о сталинских лагерях, так вот это они и были. Много в них народу сгинуло, но тогда я об этом не задумывался, да и не знал.
А мама моя, твоя бабушка, сам знаешь, человек открытый, душа нараспашку, что только не делала, чтобы поднять, прокормить нас.
Была у нее удивительная способность, с растениями разговаривать. Бывало, пошепчет над цветком, и к дню рождения он точно расцветает.
Так вот, насадила она на своем огороде картошку, тоже о чем-то с ней разговаривала, много ухаживала, и уродилась та на славу, с огромными питательными клубнями.
Ни у кого такой не было! Маме бы промолчать, так она на работу принесла, радостью поделилась.
И в ту же ночь у нас всю картошку вырыли. Хоть плачь!
А тут еще младшенький из нас захворал от голода. Вот и ходили мы по лесам в поисках прошлогодней брусники да клюквы.
Как-то забрел я на территорию воинской части. Если там и была охрана, то я ее не заметил. По всей видимости, это был хозяйственный двор, и дисциплина у солдат хромала. По крайней мере, на меня никто не обращал внимания, и я беспрепятственно расхаживал среди каких-то невысоких построек, гаражей и складов.
И вот до меня донесся божественный запах похлебки. Где-то рядом стояла полевая кухня, и дымок, исходивший от нее, медленно вился к голубому небу.
Мой рот сразу наполнился голодной слюной, а в животе засосало под ложечкой.
Мне было двенадцать лет, и я надеялся, что меня покормят. Но, подойдя к грубо сколоченному столу, я наткнулся на столь же грубого офицера.
Увидев, что повар, пожилой солдат, протягивает мне
