В интересах государства. Орден Надежды (СИ) - Хай Алекс

Ну хотя бы про книжку он не спросил.

— Я сказал, что Денисов представляет угрозу для нашего дела.

— Ага, и что мне нужно от него избавиться, — огрызнулся я. — Может я, конечно, слишком привык к творящемуся вокруг меня безумию, но под “избавиться” я понимаю “убить”.

Мустафин слегка пожал плечами.

— Он знает дорогу до одного из убежищ и сможет ее показать. Он видел моего помощника и знает, что за ним следили. Он видел смерть моего помощника, видел, что он уничтожал улики. Полагаю, не стоит объяснять, насколько это опасно для Эльпиды.

— Но убивать его незачем, — настаивал я. — Можно стереть память.

— А ты справишься, Михаил? — Приподнял бровь куратор. На его лице играла насмешливая улыбка.

— Полагаю, вы плохо осведомлены о моих способностях.

— Отнюдь. И поэтому должен тебя предостеречь. Полное стирание отдельных элементов памяти и дальнейшее замещение пустот искусственными воспоминаниями — очень тяжелая задача. Этому посвящено отдельное направление в специализации менталистов. И этому искусству они учатся месяцами, а затем годами оттачивают мастерство.

— Знаю, — отозвался я.

— В таком случае ты должен понимать, что есть последствия применения силы, что будут пострашнее быстрой смерти. И раз уж ты у нас такой гуманист, взвесь все как следует. Я не одобряю лишнего кровопролития, но порой это самый гуманный выход.

Ага. Охренеть какое человеколюбие.

Денисов не заслужил от меня ножа в спину. Меня и так немного мучила совесть из-за того, что я использовал его в своих интересах и не рассказал правду о гибели Меншикова и остальных. Но я делал это не столько для того, чтобы спасти свою шкуру, сколько для того, чтобы помочь Аудиториуму замять скандал. Потому и разыгрывал весь этот маскарад, хотя, по моему мнению, Константин уже заслужил право выяснить правду.

И вряд ли он бы стал мстить за гибель княжичей. Меншиков и остальные оказались жертвами собственных глупости, тщеславия и амбиций. На их слабостях грамотно сыграли, а Афанасьев просто столкнул нас лбами — и тоже погиб за это.

Денисов же не желал смерти ни мне, ни Ронцову. И сейчас должен был пострадать из-за собственных принципов. Говорил же я, что они не доведут его до добра…

— Я все же попытаюсь решить вопрос без кровопролития, — заявил я, глядя Мустафину прямо в глаза. — Если не удастся, тогда придется взять грех на душу.

И то, если Род позволит. Я не хотел портить родовую карму убийством невинного человека. Да, с большой натяжкой можно было подвести эту мокруху как работу на благо, но я и сам в это не верил. А если сам не веришь, то и родичей не убедишь. Они чуяли обман и слабость за версту.

Мустафин кивнул.

— Хорошо. Но я тебя предостерег, и ныне совесть моя чиста. — Он указал мне на мешок. — Собирай вещи, мы возвращаемся. Мне еще предстоит навестить твоего товарища.

— Еще вопрос.

— М?

— Когда… Когда дело должно быть сделано?

— Пока он не начал говорить. Долгоруков в Москве, вернется послезавтра. Если Денисов распустит язык, то к его возвращению…

— Успею, — оборвал я. Много говорить об этом не хотелось. — Значит, вот ваше испытание. Замараться в крови и пойти против совести?

— Всякий, кто служит кому-то или чему-то, со временем сталкивается с необходимостью пожертвовать чем-то ценным, — вздохнул Мустафин. — Это сложный выбор. Ставить дело выше собственных чувств — обязанность всякого, кто желает стать частью Эльпиды. Впрочем, не обольщайся. В любой структуре, будь то Тайное отделение или служба Аудиториуму, требуют того же. Мы всегда будем чем-то жертвовать, Михаил.

Ага. И Денисов не стал жертвовать. Денисов пошел на поводу у совести, но так ли ему это помогло в итоге?

— А чем пожертвовали вы? — дерзнул спросить я.

Куратор нахмурился, обжег меня тяжелым взглядом, но я выдержал.

— Об этом в другой раз, — ответил он и снял непроницаемый купол. — Поторопимся.

Мы вышли на берег Малой Невки. Отсюда были хорошо видны огни вечернего Петрополя. Город щедро украсили к Рождеству — мост обвивало такое количество светящихся гирлянд, что, казалось, над водой парила волшебная дорога. Ряды фонарей тянулись по всему Каменноостровскому проспекту, но с острова я видел лишь ряды светящихся точек. Потеплело, повалил мягкий пушистый снег, и в городе воцарилась почти сказочная атмосфера.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Почему-то именно сейчас мне вспомнилась Оля. Это были мои собственные воспоминания, еще из старого мира. Когда я повел ее на новогоднюю ярмарку, угощал здоровенными свежими пряниками с кучей глазури, поил крепким сладким чаем. Помню, купил тогда ей игрушку — плюшевого щенка с голубым бантиком на шее. С ней она уехала в больницу тогда, в последний раз…

— Михаил?

Я вздрогнул от голоса Мустафина.

— Что, Савва Ильич?

— Тоскуешь по дому? Ты на этот город глядишь как волк на лес.

— Можно и так сказать, — уклончиво ответил я. Вот уж перед кем я не собирался изливать душу, так это перед куратором. — Ничего, скоро каникулы. Повидаемся.

— Если справишься с моим поручением, возможно, на каникулах появится новое задание.

— Многовато у меня становится факультативов.

— Ты сам изъявил желание, — усмехнулся куратор. — Или уже передумал?

— Нет.

Я ускорил шаг. Промерз до хруста инея между булок, но холодный воздух и снег хотя бы привели меня в чувство. Видимо, родовая магия давала определенные преимущества и в исцелении — я излечивался от повреждений немного быстрее остальных. Это объясняло, почему Денисов терял сознание, а я мог держаться на ногах. И все же мне хотелось поскорее оказаться в тепле.

Ужин я уже и так пропустил, так что придется перебиваться припасенным в заначке сухпайком и кипятить чай в конце коридора. А перед этим меня точно поймает Сперанский и отчитает за очередной прогул и подставу с докладом.

Наконец мы вернулись к корпусам — Мустафин направился прямиком к Домашнему.

— Денисова перевели в наш лазарет, — пояснил он. — Я связался с лекарем. У твоего друга серьезное отравление химическими веществами. Лежит под капельницей.

— Как он?

— Усыпили, продержат без сознания какое-то время. Он бредил.

— Слышал, при отравлении такое бывает.

А еще Мустафин мог приказать усыпить Денисова из опасения, что тот начнет болтать. Мало ли какой бред может нести человек с интоксикацией, но куратор явно хотел перестраховаться. Хитер, зараза. Вовсю пользовался отсутствием ректора в Аудиториуме. И угораздило нас с Константином забраться в катакомбы именно в этот момент…

— Зайти к нему можно? — спросил я.

— Лучше завтра. Утром, пораньше. В восемь как раз будет пересменка у дежурных. Там есть зазор в пятнадцать минут, когда они передают друг другу дела в кабинете.

Я кивнул. Намек понял. Значит, нужно пробраться в момент пересменки, пока Костя еще пускает слюни под капельницей и пока врачам не до пациентов. С учетом того, что поместили его в Домашний корпус, то пробраться в лазарет труда не составит. В крайнем случае можно попробовать очень аккуратно отвести глаза свидетелям на низком ранге. Разберемся.

Когда мы вошли в большой холл, Мустафин кивнул мне.

— Утром после завтрака зайди ко мне. От тебя потребуется объяснительная, и будут еще кое-какие формальности.

— Конечно.

“О том, где были, ясное дело, никому не болтать”, — добавил он ментально.

“Разумеется”.

“И постарайся уложиться в срок”.

Мустафин развернулся и бодрым шагом направился к лестнице, что вела в общее крыло. Я же скользнул взглядом по стендам в поисках новых объявлений.

И новости не заставили себя ждать.

— Дерьмо, — выдохнул я, увидев список должников.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

И хотелось бы обозвать Сперанского нехорошими словами, но он был прав. Доклад читал только от своего лица, меня сегодня на защите не было, поэтому я оказался в списке “хвостатых”. Не сдам тему до тридцатого декабря — не уеду на каникулы.

В Аудиториуме с этим было строго, особенно для первокурсников. Проштрафился и набрал долгов — лишаешься привилегии на отдых.