Ди-Джей - Александр Берник
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Черты лица крупные. Особенно выделялся мясистый нос и пухлые щёки. Губы, напротив, выглядели худосочными. Но это могло быть результатом натянутой фальшивой улыбки, от которой сам рот аборигенки казался через чур большим для её маленькой головы.
Пухлости и мягкости прослеживались во всём теле. Сразу видно, тётеньку голодом не морили. Ни сказать, что заплыла жирком, но рёбра, в отличие от Диминого тела, не прослеживались. Вот только это на грудях почему-то не сказалось. Титьки у аборигенки были так себе. Ни нулёвка, но и до второго размера не дотягивали. К тому же оканчивались странными образованиями, соединяя в нечто единое — соски с ареолами. Эдакий большой конусообразный сосок на пол груди.
Дима производил осмотр в режиме ошпаренной кошки, и только закончив с напарницей и перейдя к обзору накрытого на земле стола, неожиданно вспомнил, что он «ведущий», да ещё к тому же посланник Божий, которому так тупо вести себя не подобает. Да и свет, исходящий от него, как от сказочных чудовищ, подсказывал, что молодой человек из далёкого будущего тут не просто так, а о-го-го ещё как.
Он тут же состроил на физиономии царскую, ну или божественную надменность. Зачем-то раскинул руки в стороны, мазнув наигранно презрительным взглядом по коленопреклонённой толпе и попытался с ленивой небрежностью сесть напротив наряженной в бусы аборигенки в ту же позу, что и она. Но моментально сообразил, что он не йог. И ему до него далеко. Поэтому после никчёмных потуг по скручиванию одеревеневших конечностей в морской узел, попросту прилёг на бок, опираясь на руку, посчитав эту диванную позу вполне величественной.
Джей ничего не рассказала о самом ритуале: что, как, почему и поэтому светящийся посланник такой-то Матери понятия не имел, что надлежит делать по их сценарию, а своего он ещё не написал. Это исчадье разврата только запугивало чуть ли не ежеминутной опасностью пребывания наверху. Но в данный момент он скорее был сконфужен, чем напуган. А выданная ученику для ритуала напарница, дура, как назло потупила глазки на свою «мохнатку», замерла и, кажется, совсем перестала дышать.
Так продолжалось с минуту. Ничего не происходило. Тётка сидела, заклинившись на своей волосатой кормилице. Светящиеся чудища стояли каменными памятниками. Народ внизу давил колени в землю, порождая такую же статичную картинку, как и всё остальное. И только Дима суетливо вертел башкой, лихорадочно соображая, как же это всё запустить с паузы на воспроизведение.
— Слышь, — наконец, не выдержав, на блатной пацанский манер зашипел божественный засланец, наезжая на напарницу по-русски, но без матов, заранее зная, что местная порно звезда в нём ни бельмеса, — ты давай уже делай чо-нибудь. Я тут чо ли за тебя пахать буду?
От его шипения женщина вздрогнула и медленно подняла на гостя с небес обезумевшие глаза, переходя из простого оцепенения в онемение на грани приступа слабоумия. Дима даже не ожидал, что инородная, а значит, непонятная для неё речь произведёт такой фурор. И пока та не успела предпринять чего-нибудь пагубного, он использовал самый распространённый в таких случаях интернациональный разговорник — жестикуляцию.
Посланник, скорчив рожу, мол, давай сама, немаленькая уже, принялся активно махать светящимися вичками рук над накрытым столом, изображая толи фокусника, толи дирижёра.
Как ни странно, но это сработало. Тётка тут же ожила, расплелась из своего лотоса и торопливо, но с профессиональной сноровкой принялась неистово потчивать явно проголодавшегося полубога. Притом, в отличие от распорядка, не раз упомянутого Суккубой, она пыталась его накормить всем и сразу, наплевав на очерёдность подачи блюд.
Ученик не забыл о советах училки. Поэтому из всего предложенного взял только глиняную миску с бульоном, объёмом с полкастрюли, с плавающими в ней двумя большими кусками варёного мяса. Демонстративно небрежно выловил пальчиками один шмат, и выбросил за спину с видом, мол, подобная гадость ниже его божественного достоинства.
Неожиданно сзади раздался леденящий душу шелест очнувшегося асура. Глухой, но до жути страшный стук захлопывающихся каменных челюстей и хруст перемалывающих жерновов. Дима, тут же осознав, что выброшенным куском мяса нечаянно угодил прямо в пасть чудовища, оживив осветительную статую, со страха чуть не сиганул через стол и обслуживающую его голую аборигенку к деревянной лестнице и дальше вниз, так сказать, поближе к народу и под его прикрытие. Но вид ещё больше перепуганной напарницы, моментально свернувшейся в позу эмбриона и замершую на земле без признаков жизни, остановил его бегство.
Почему-то эта демонстративная женская беспомощность, вместо первичного порыва бежать, неожиданно вызвала в нём желание защитить, и Дима, по непонятным для него внутренним убеждениям, броском кинулся через стол, не придумав ничего лучшего, как попросту накрыть тётку собой. Будто монстр — это разрыв гранаты.
Напряжённое тело женщины вздрогнуло, натужно простонало грудным голосом и тут же размякло, раскрываясь и топя в своей мягкости, трясущееся ни то от страха, ни то уже от похоти напружиненную плоть юноши.
В башке у Димы творился полный кавардак. Он уже ничего не соображал. Стереотипные поведенческие переключатели трещали, подобно реле на древней телефонной станции при наборе номера. Тело само всё делало. Притом никакой логики в его неадекватном поведении абсолютно не прослеживалось.
Да и о какой логичности можно говорить, когда Божий посланник своими действиями не только не походил на разумного человека, но даже до безмозглой скотины недотягивал. Со стороны этот олигофрен больше напоминал сексуально озабоченное, мелкое и крайне пакостное исчадье преисподней. Что-то типа чёрта с одной извилиной, и то в районе паха.
Бешеные, беспрестанно мечущиеся глаза, не способные на чём-либо сфокусироваться. Распахнутый рот со стекающей струйкой слюны, как у расслабившего кишечник в штаны дебила в приступе обострения заболевания. Быстрое и рваное дыхание, почему-то с присвистом, словно он не по обморочной женщине ползает, лапая её обмякшее туловище, а марафон на ней бежит где-то уже на второй половине сорока двухкилометровой дистанции.
Детородный орган напрягся до мучительно болезненного состояния и норовил вот-вот лопнуть, по крайней мере, по ощущениям. Похоть захватила в плен последнюю извилину мозга Димы, пытающегося избавиться от её липких объятий жалкими потугами осознания аморальности своих действий.
Помимо одурманившего разум вожделения, где-то там, в той же голове накатывал девятый вал воистину
