Казначей общака - Евгений Сухов

Сходняк продолжался.

Часом ранее корону законного примерил тридцатилетний положенец Ахмет Альметьевский. Вопреки ожиданию, за принятие его в орден избранных высказалось подавляющее большинство воров. Кроме рекомендаций, предоставленных на сход, пришло несколько поручительств от очень уважаемых людей, известных всему воровскому миру: Алексея Лопаты и Саши Крутого, чалившихся в Белом Лебеде. Они писали о том, что положенец является не случайным человеком и своими делами сумел доказать, что достоин называться законным: вспомнили, что год назад, будучи в заключении, разморозил зону, когда администрация попыталась поместить вора в пресс-хату, и всегда находил тропу для переправки грева.

Счастливый Ахмет, получивший корону, расслабленный, сидел в кругу друзей и обещал по случаю торжества устроить шикарный мальчишник.

Святой появился в тот самый момент, когда обсуждалась стратегия на ближайший год. Московские и питерские воры предлагали активно внедряться в нефтяной бизнес – практически безопасный и приносящий немалые доходы. Сибирские законники, традиционно стоящие на старых позициях, незлобиво журили столичных представителей и советовали не лезть во фраерские дела, напоминая о том, что рэкет – основная статья доходов пополнения общака. Вор должен помнить о том, что он обязан стоять над событиями и стричь «капусту» с огородов бизнесменов.

Рафа, продолжавший председательствовать, едва взглянув на Святого, понял, что произошло непредвиденное.

– В чем дело, Святой? – его монголовидные, чуть раскосые глаза остановились на застывшем в дверях Герасиме.

Святой неприязненно подумал о том, что с таким строгим прищуром лучше работать следаком и громыхать по столу кулаком, требуя немедленного признания.

Вслух Святой сказал иное:

– У могилы нас поджидал снайпер. Андрея Грека положил сразу… потом остальных. Нас только двое осталось. Я и еще один парень из охраны.

Новость была встречена настороженным молчанием. Кто-то чертыхнулся в середине зала, а в углу один из сибиряков отозвался крепким междометием.

– А снайпер куда делся? Вы его взяли? – произнес Рафа.

– Я подстрелил его, – помедлив, признался Святой, – пацан совсем, лет двадцать.

Вокруг свои – не сдадут!

– А где Барин?

– Ушел Барин, – выдохнул Святой, – могилами ушел. Нельзя его достать было.

Рафа подозвал кого-то из своих людей, вполголоса коротко отдал ему какие-то распоряжения и снова повернулся к сидящим в зале:

– Ладно, об этом позже поговорим. Кажется, ты, Святой, при Барине был? За общаком присматривал?

Нехороший холодок пробежал внутри Герасима и нашел себе покой где-то под ложечкой. За грудиной неприятно заныло.

– Было дело, – кивнул Святой.

– С кем ты здесь?

– Глухой… Волына. А в чем, собственно, дело, Рафа?

– Кажется, Волына тоже в общаковской братве успел побывать. Что же ты друга своего не называешь, Шамана? Он ведь тоже хранитель? – укорил Герасима Рафа.

Встретившись с Баскаковым взглядом, Герасим отвечал:

– Шаман появился позже… Он не при делах.

– Ну-ну… непростое дело, – сердито заговорил Рафа, – ментярой буду, не простое! Подумать нам надо сообща, бродяги, что и как. Но чует мое сердце, еще немало кровушки вокруг общака прольется. Вы бы, хранители, вышли отсюда, нам тут с братвой кое-что перетереть нужно. Никто не возражает? Ну вот и ладненько.

– Как скажешь, Рафа, ты у нас нынче за старшего, – скривился Шаман и, поднявшись, раскованной походкой направился к выходу.

– Сколько ждать-то? – отважился на вопрос Святой.

Рафа терпимо улыбнулся:

– А ты куда-то торопишься? Нет… Вот и отлично. Это уж как решим. Мы ведь не на партийном собрании.

В коридоре было пустынно. Весь персонал гостиницы, проинструктированный администратором, попрятался куда-то в служебные помещения. Только у лифта да у самой лестницы маячили четыре фигуры со стрижеными затылками. Таков порядок.

Сход решал их судьбу, и от осознания невозможности повлиять на события на душе становилось тоскливо. Святой случайно столкнулся взглядом с Волыной – неужели такой же откровенный страх был запечатлен и на его собственном лице? Герасим попытался расслабить лицевые мускулы. Кажется, это ему удалось, ненадолго он даже обрел душевное равновесие.

Так же скверно чувствовал себя и Глухой. В обычные дни он едва ли не срывал макушкой люстры, но сейчас выглядел потерянным, будто усох наполовину.

– Что же с нами будет? – поднял Глухой глаза на Святого.

– А что еще с нами может быть, – бодро отозвался Шаман, хоть и слегка поникший, но все же с дьявольской искринкой в глазах, – могилу поедешь рыть на кладбище. А ты, Святой, что думаешь делать-то? – И, удивленно разинув рот, протянул: – Да ты никак молитву читаешь?

Святой открыл глаза, улыбнулся и спокойно ответил:

– Тебе показалось, Шаман.

– Странным ты стал каким-то, Святой. Даже порой не знаю, с кем я все-таки разговариваю: с монахом или с вором. А если убьют, что тогда?

Святой не дослушал. Отошел в сторонку, хотелось уединения. В правом кармане пиджака у него находился образок – подарок игумена Гурьяна. Отыскав его, он с силой сжал иконку и почувствовал, как углы, едва не протыкая кожу, сердито впились ему в ладонь.

Если все-таки порешат, жаль, что не сумел сдержать слово перед игуменом и не отыскал похищенную икону.

Святому подумалось о том, что качки, маячившие в конце коридора, уже знают об их опале, и если кто-нибудь из них надумает покинуть территорию гостиницы, то они свирепыми бультерьерами бросятся в погоню.

Дверь открылась. В проеме показался Рафа.

– Заходите, – пригласил он. Голос равнодушный, интонаций не разобрать. Да и по лицу не определить. – Мы решили. А тебя, – он посмотрел на Глухого, – чтобы я больше не видел. Если не хочешь нажить для себя больших неприятностей. Ты не вор!

Шаман, стараясь сохранить во взгляде безразличие, прошел первым. За ним – Святой. Волына прокрался в зал боком, как всегда, чуть выставляя вперед правое плечо.

– Мы признали вас виновными, – объявил Рафа. – Вы должны были охранять общак и не уберегли его… И не надо мне втирать, что вы имели дело только с наличностью! – взмахнул он руками, предвидя возражения. – Вы должны были предусмотреть все! – Законные молчали, и тишина казалась почти концертной, какая случается только перед взмахом дирижерской палочки. – Мы приговариваем вас… к пощечине. Бить буду я, так решили все.

Рафа снял массивный золотой перстень, зачем-то рассмотрев его со всех сторон, бережно опустил в карман.

Первым подошел Волына. Вид убитый, ни на кого не смотрит. Защищаться не полагалось. Подобная самодеятельность воспринимается как слабость, удары судьбы нужно сносить достойно.

– Подними голову, – сдержанно попросил Рафа, – а то могу и фейс поранить. А мне не хотелось бы забрызгаться кровью.

Взгляды законных были прикованы к Волыне. Одни взирали с интересом – не каждый день вора награждают пощечиной, другие – с показным равнодушием, дескать, и не такое приходилось лицезреть, третьи – с жалостью.

После наказания пощечиной корона с вора не слетает, да и внешне все остается вроде бы прежним, но вор становится другим. Про такого говорят «битый». А следовательно, часть былого авторитета теряется безвозвратно. Подобное испытание дано выдержать не каждому. Следующее наказание бывает более жестоким, таковы правила, но менее унизительным. Чаще всего провинившиеся законные о нем даже не подозревают – палач, назначенный сходом, дождется своей жертвы где-нибудь в подъезде. Сунет впотьмах под ребро заточку и с чувством выполненного долга уйдет.

Волына подчинился. Глаза закрывать не полагалось (могут воспринять как проявление слабости), и он встретился со взглядами законных, которые навсегда запомнят его унижение.

Не размашисто, но очень хлестко Рафа ударил его по подставленной щеке.

Волына сел на свое место. С шумом откупорил бутылку водки и, не обращая ни на кого внимания, единым духом выпил полбутылки.

Вторым был Шаман, он злобно усмехнулся:

– А мне что прикажешь делать? Голову повернуть или наклониться?

– Я тебя и так достану, – пообещал Рафа.

Пощечина получилась хлесткой и сильной.

– Ну спасибо, уважил, – притронулся Шаман к щеке, на которой мгновенно обозначились красные следы пальцев.

Улыбка блуждала на его лице кривая, некрасивая, виноватая, но он об этом не думал.

Сдержанно шагнул вперед Герасим.

– Святой, тебя мы решили простить. Не из уважения к твоему недавнему сану, а просто потому, что деньги исчезли в твое отсутствие. Хорошо, что ты здесь, ты нам поможешь во всем разобраться.

Святой выглядел растроганным:

– Не ожидал.

– Все путем, бродяга, мы просто так не наказываем, – высказался Паша Магаданский, ослепив присутствующих блеском золотых коронок.

Битые уже сидели за своими столиками и хлестали водку. Шаман старательно делал вид, что ничего страшного не случилось. Он вообще не умел разыгрывать драму. Но каждый из законных знал, что отныне их будет разделять прилюдная пощечина. Даже при душевном разговоре никто из них не позабудет установившейся разницы.