XVII. Де Брас (СИ) - Шенгальц Игорь Александрович

Перед моим отъездом Атос ненадолго очнулся из забытья и позвал меня. Я тут же явился к его постели, с тревогой вглядываясь в благородные черты лица этого человека, сейчас заострившиеся, болезненные. Голос Атоса был слаб, и мне пришлось низко склониться к нему, чтобы расслышать то, что он говорит.

— Та вещь… я спрятал ее справа у камина в большом зале… там камень легко вынимается, а за ним просторное углубление… сверток внутри! — он закашлялся и долго не мог отдышаться, потом все же сумел продолжить: — Если меня не станет, распорядитесь этой вещью по своему усмотрению… я доверяю вам, барон, вы человек чести…

— Клянусь, друг мой, я все сделаю по вашей воле!

Арман удовлетворенно кивнул и тут же забылся тяжелым сном больного человека. Я в задумчивости вышел из его комнаты, но, как мне ни было любопытно, в зал не отправился и не стал вытаскивать сверток из тайника. Пусть лежит там и дальше. Кардинал Ришелье подождет.

Меня же в данный момент более всего интересовала судьба Ребекки.

Выехали мы рано утром, с первыми лучами солнца, и к позднему вечеру прибыли в Орлеан — один из самых знаменитых городов Франции, славный своей кровавой историей. Именно этот город в 1429 году спасла от английской осады Жанна д’Арк, знаменитая Орлеанская дева, и именно здесь во время Варфоломеевской ночи в 1572 году вырезали более тысячи гугенотов, не щадя ни женщин, ни детей.

Я вынуждено решил переночевать в городе, дабы утром со свежими силами отправиться на розыски усадьбы графа Рошфора. Уже примерно представляя себе, где находятся его владения, я все же хотел иметь немного времени на рекогносцировку. Граф был весьма известным человеком в округе, и нужное направление нам подсказал первый же встречный человек. Вот только сначала требовалось набраться сил, отдохнуть с дороги, и, как я не рвался вперед, но на эту ночь мы выбрали трактир поприличнее и сняли в нем две комнаты.

Трактир, в котором мы остановились, носил название «Бедная Жанна» — поэтому сразу было понятно, кому именно симпатизирует владелец сего заведения.

Лошадей приняли слуги, потом нам показали комнаты, где мы скинули плащи и шляпы, слегка освежились, умывшись чистой водой, а после спустились вниз отужинать.

Моя голова была настолько забита событиями последних дней, а так же тем, что мне еще предстояло сделать, что я совершенно не всматривался в лица людей, занимавших соседние столы, не слушал их разговоры, и вообще, на время выпал из действительности.

Слишком много всего случилось. И это требовало размышлений. Вдобавок ко всему эти сокровища катаров. Все, что связано с религией — смертельно опасно. Пусть это движение не существовало уже много сотен лет, а последнего адепта сожгли на костре еще в 1321 году, но ничего в мире не исчезает бесследно. Доказательство тому — полусумасшедший старик — хранитель невероятных артефактов. Во-первых, прав я или нет, является ли зверь потомком тех самых доисторических волков, или же произошел из совершенно другой линии, но старик сумел не дать угаснуть породе. А во-вторых, сокровища, запрятанные в пещере, лежали там сотни лет. И никто, ни одна живая душа не знала об их существовании. Старик был последним, и он обязан был унести эту тайну с собой в могилу или передать ее преемнику. Но преемник — молодой Монро предпочел наличные деньги и не пожелал связываться с древними тайнами. В чем-то я его прекрасно понимал… взгромоздить на свои плечи столь серьезные проблемы в юном возрасте захочет далеко не каждый. А сумма почти в сто тысяч ливров позволит безбедно жить в любой стране, любом городе. Но вот только вместе с замком он продал мне и наследие своей семьи. Я принял его и уже частично отработал на собственной шкуре.

И все же мои мысли постоянно сводились к Ребекке. Я ведь даже не знал ее. Да и говорили-то мы всего пару раз. Но ее образ, словно прибитый гвоздями к моему подсознанию, постоянно был перед глазами. Я желал ее, и я ее получу!

Еда не лезла в горло и, дабы развеяться, я вышел из трактира, и тут же на меня налетел, чуть не сбив с ног, молодой и наглый тип, расфуфыренный, как петух, весь в перьях, бархате и подвязках.

Совершенно на рефлексах, не задумавшись, я коротко ударил его в челюсть правой, и даже не стал добивать на излете коленом. Франт рухнул, как подкошенный, лицом вниз в лошадиный навоз и прочие естественные испражнения случайных прохожих, и моментально потерял весь свой лоск.

К нему тут же с причитаниями и оханьями кинулся закутанный в лиловый камзол толстячок, выудивший своего господина из желтой лужи, прислонивший его к стене напротив и попытавшийся привести в сознание.

— Жить будет! — констатировал я, с любопытством глядя на сие действие. — Я не бил насмерть, просто проучил…

— Благодарю вас, добрый господин, — толстяк, видимо, правильно оценил мою доброту и понял, что я при желании мог и убить, и вовсе не шутил, говоря, что лишь проучил наглеца. — Очень-очень-очень советую вам немедленно покинуть Орлеан! Искренне и от всего сердца! Как только Роберт очнется, он будет искать встречи с вами. И это кончится плохо для него, а потом и для вас — поверьте мне, добрый господин…

Я только хмыкнул в ответ и отправился на свою прогулку, не слушая далее причитания слуги. Меня мало интересовали душевные терзания молодого петушка, так же мне дела не было до его связей в городе — ведь именно на это столь явно намекал толстяк. С утра нас тут уже не будет, мы выедем из города еще до рассвета.

Вечерний Орлеан меня совершенно не впечатлил. Мрачно, сыро, уныло, тускло. Я даже добрел до площади, но все добрые люди уже отправились по домам, а пару случайных грабителей отпугнули моя рапира, пистолет и грозный вид. Я заметил их заранее, видел, как они кружат вокруг меня, прикидывая, стоит ли связываться с такой неудобной добычей. В итоге, видно, решили, что лучше поберечь здоровье, и пропали из виду.

Так что, слегка пошатавшись по городу, но так и не найдя ничего для себя интересного, я вернулся в трактир как раз в тот момент, когда внутри развертывалось побоище, достойное быть запечатленным на картинах известных мастеров.

Давешний молодой петушок привел с собой подкрепление в виде десятка грозных морд, молодых и не очень, вооруженных и агрессивно настроенных. Вот только нарвалась эта компания на д’Артаньяна, бывшего весьма не в духе после дневного конного переезда, и братьев Дюси, которым я запретил этим вечером злоупотреблять вином.

Я пропустил первую стадию битвы, когда из некоторых ртов вылетели лишние зубы, явившись как раз в самый разгар второй, когда дело почти дошло до крови.

Два столь же юных друга франта уже лежали под столами без движения и дожидались, пока их организмы решат, что уже можно оживлять тушки. Но все прочие бесцеремонно пытались теснить моих друзей к лестнице, ведущей наверх. И я видел, что либо гасконец, либо братья не выдержат, и пустят первую настоящую кровь, которая приведет к потенциальным смертям.

— Всем стоять, работает де Брас! — заорал я грозным голосом.

Удивительно, но все вокруг и правда замерли на несколько мгновений, которых мне вполне хватило, чтобы включиться в веселье.

Я сходу вырубил одного ударом эфеса в затылок, второму выстрелил в ногу — не смертельно, но он выбыл из игры, упав на пол и скуля от боли.

Теперь соотношение сил почти сравнялось. Нас все так же было четверо, а противников — шестеро. Но, учитывая, что из них половина были юнцы, со слегка проросшими над верхней губой усиками, то реальных врагов осталось лишь трое.

Этим я предложил, дабы не усугублять:

— Господа, идите с богом. Сегодня не ваш день…

По их лицам я видел, что они готовы согласиться и покинуть трактир, но, к сожалению, первую скрипку в этом оркестре играли петушок и его друзья.

— Убейте его! — голосок у франта срывался от волнения, но двое приятелей встали за его спиной, показав, что все серьезно. — Убейте!

Я только сейчас обратил внимание на лицо моего недруга. Молод, на вид не больше шестнадцати… да, я понимаю, что в это время взрослели рано. И все же — совсем сопляк. Боюсь, пресловутый Ромео выглядел примерно так же, если не хуже — наглым и при этом неопытным. Как вообще он умудрился прирезать Тибальта[17], не пойму… Впрочем, видно, что дворянин и привык держать оружие. Тело крепкое, но излишне тонкое. Руки и ноги — как палки, пока не окрепли достаточно. Шея — как у цыпленка. Господи, такого и убивать стыдно…