Злая Русь. Зима 1237 (СИ) - Калинин Даниил Сергеевич

Кречет, однако, спокойно среагировал на подковырку, с достоинством и честно ответив:

— Так придумки по большей части племянника. Я лишь предложил первый бой дать не у Рязани, а у Ижеславца, где крепость сильная, и леса обширные, и потому крепкий отряд можно спрятать. Все остальное Егор измыслил.

С удивлением качнул Юрий Ингваревич головой, а после резко встал и неожиданно громко, зычно заговорил:

— Выслушал я вас, вои, да вот что теперь скажу: отныне вы — старшие дружинники, мои верные гриди. И за служение ваше жалую обоих сотенными головами! Вот ваш воевода Елецкий, Твердислав Михайлович, под его началом даю вам поручение важное исполнить — то, что вы и задумали! Перекрывайте реку рогатками, замедляйте поганых сколько возможно, изматывая боями да обстрелами… Под свое начало получите по полсотни ратников Ижеславльских, Белгородских, Пронских да Рязанских! Хватит ли вам трех сотен опытных воев осуществить задуманное?

Мое сердце радостно застучало в груди, и я, в один голос с приободрившимся Кречетом, восторженно воскликнул:

— Да, княже!!! Грудью встанем, как спартанцы царя Леонида в Фермопилах!

Государь Рязани улыбнулся впервые за время разговора:

— Вот как? И про Леонида знаешь и его спартанцев? Больше их было, чем три сотни, но отход рати прикрывал именно этот отряд… Ну, видно сам Бог вас ко мне направил, вои…

После чего Юрий Ингваревич обратился уже к своим людям:

— А вы чего стоите? Освободите от пут моего старшего дружинника! Невместно моему гридю верному пред лицом князя стоять связанным, словно татю какому! А ты, Всеволод Михайлович, не серчай — придется простить тебе Егора за дерзость его. Сотенный голова большое дело исполнить должен, опасное — с малой дружиной воев ему придется сдерживать орду великую хана Батыя! Ну, а мы ее у Ижеславца дожидаться станем… Верно говорю, князь Пронский?

Отцу Ростиславы осталось лишь глухо, с явной, но как мне подумалось, показной неохотой прогудеть:

— Прощу, куда уж деваться.

Но после добавил уже чуть более грозно:

— На первый раз прощу!

Глава 18

Выдохнув облачко белого пара, я совсем по-мальчишески встряхнул снег ногой так, чтобы в воздух поднялись сотни искрящихся на солнце крохотных снежинок. Красота!

— Ну что братцы, готовы пролить кровь поганым?

Десяток — всего десяток! — Ижеславских витязей, судя по бледным, напряженным лицам, не шибко разделяет мой энтузиазм. Впрочем, нерешительности в их глазах я тоже не разглядел — лишь сосредоточенность и легкая отрешенность воинов, что с минуты на минуту рискнут жизнями, вступив в бой.

— Вот и хорошо! Значит так, мужи севера: тетивы натянуть, стрелы из колчанов достать, воткнуть в снег перед собой. Поначалу не высовываемся, коли дозор развернется и отправится назад, в бой не вступаем. А если нет — атакуем по моему приказу!

Дружинники — одни из лучших стрелков в своей полусотне — согласно закивали в ответ. А я вновь улыбнулся, осознавая, что бесконечное ожидание кончилось, и мы наконец-то встретимся с врагом — на моих условиях! Подумать только — мне удалось невозможное: Юрий Ингваревич отвел рать к Пронску, где дожидается владимирское войско! А в Ижеславце остался сильный гарнизон из трех тысяч ополченцев, что наверняка затормозит продвижение хотя бы части Батыевой рати. В окрестных же лесах у града спряталось пять сотен дружинников Ижеславских, Белгородских, да Пронских, с коими мы должны будем объединиться, отступив после арьергардных боев — и напасть на китайских осадных инженеров, когда те начнут строить пороки.

Кинув быстрый взгляд направо, где минут примерно десять назад в паре верст впереди поднялся в небо дым сигнального костра, я с удовлетворением посмотрел вниз, на двойной ряд вмороженных в лед рогаток — кстати, верхние их концы, обращенные на восток, мы еще и заострили! А всего в трех верстах выше по реке врага ждет точно такая же преграда — причем, прямо сейчас, завидев дымный сигнал, там должны начать топить лед до тонкой корки, после чего его присыпят снегом. Будет сюрпризец татарам, сунувшимся к преграде! За третьей же линией рогаток лед усеют «чесноком», у местных известным как железные рогульки — да польют его водой из проруби, вмораживая в реку… Еще один сюрпризец для Батыя! Посмотрим, насколько ворогам хватит этих препятствий — думаю, как минимум на день мы их выбьем в пределах этих десяти верст!

— Голова, смотри! Показался разъезд!

Благодарно кивнув внимательному дружиннику, я вгляделся в тонкую цепочку следующих по льду Прони всадников — скорее всего, половцев. Навскидку десятка два их — и минут еще примерно через десять они доберутся до нас…

— Ждем, братцы, скоро будут…

Когда половецкий разъезд (именно половецкий, судя по соломенному цвету волос и вполне себе европеоидным чертам лиц всадников) поравнялся с преградой, один из куманов спешился, и, настороженно озираясь по сторонам, подошел к преграде. Напряженными взглядами меряют оба берега и остальные степняки, достав луки и наложив стрелы на тетивы. Но нас они не видят — залегли мы в снегу, предварительно насыпав перед собой невысокий гребень, так, чтобы было непонятно, что он рукотворный. Да пробурили в нем несколько совсем крохотных смотровых окошек, чтобы следить за рекой…

Между тем, половец толкнул одну из рогаток, потом еще раз — уже сильнее. После навалился на нее всем весом — не помогло, надежно мы вморозили ее в лед Прони! Отойдя от преграды, степняк сказал что-то сотоварищам, после быстрым шагом вернулся к лошади, и тут же запрыгнул в седло. Еще парой секунд спустя разъезд развернулся в обратную сторону и быстро порысил назад.

— Что, отпустим?

Я кивнул в ответ на вопрос Петра, бывшего в десятке старшим.

— Пускай уходят. Два десятка — не столь и великая сила. Главное, что нас не заметили… Тетивы снимаем. И ты это, Петр — возвращайся к сотне и скажи Микуле, что пора выходить к реке. Пока не вернулись татары, да не заметили ратников на снегу…

Следующий час прошел в напряженном ожидании — я даже успел уже пожалеть, что не отдал приказ обстрелять разъезд! Но нет, пускай лучше так — наверняка ведь явится сюда не вся тумена разом, а отправят монголы вперед отряд сделать проходы в преграде, а лучше и вовсе ее убрать с реки. Вот тогда-то мы и приголубим поганых — а когда в передовой тумене узнают, что впереди идет бой, то наверняка изготовятся к сече, на что еще время потеряют…

Покуда ждали и своих, и татар, мы с воями успели плотно перекусить копченым салом и сухарями. Хоть и одет весь десяток в овчинные тулупы, подбитые шкурами, поверх кольчуг (не только от мороза спасают, но и дополнительная защита от стрел!), да все же продрогли крепко, огонь ведь не разведешь! А плотная еда в мороз — не самый худший способ согреться…

Пока же мы снедали, к реке под предводительством Микулы вышла из близлежащего леса на лыжах вся моя сотня. Заранее обговорив все с Кречетом да воеводой Твердиславом, мы решили покуда не концентрировать силы на одном участке, а каждый из отрядов расположить у «своей» преграды на реке. Но при этом после поэтапных столкновений, первые две сотни как раз и отойдут к третьей — пусть татарва гадает, сколько нас на самом деле!

Вои по предварительной договоренности не кучкуются в одном месте, а занимают позицию за гребнем высокого берега Прони, в три ряда на значительном удалении друг от друга — не менее пяти шагов. Также, как и мой десяток, ратники втыкают стрелы в снег — привычные русичам срезни, равно хорошие и на охоте, и против бездоспешных врагов. Небольшой запас граненых «бронебойных» стрел хранится отдельно — они предназначены или монгольским тургаудам, или хорезмийским гулямам…

— Ну что, сотенный голова, готов?!

Ко мне подобрался Микула, крепко хлопнув по плечу. Десятником в сотне я его так и не назначил — Ижеславские и Белгородские дружинники лучше знают своих, и когда я приказал воям поделиться на десятки, да выбрать среди своих «десятских голов», они сами довольно быстро определились, кого двинуть в «младший командирский состав». Но если в моем подчинении оказалась целая рота (если переложить на современный мне манер), то ротному обязательно нужен заместитель! Вот им как раз и стал надежный, как автомат Калашникова, елецкий дружинник. К слову, сам Микула остался вполне доволен своим назначением — и наоборот, я не увидел у соратника внешних признаков зависти или неудовольствия моим быстрым «взлетом»…