Ученик еретика - Эллис Питерс

Брат Винфрид, смуглый и мускулистый, выпрямился во весь рост, чтобы выслушать распоряжения Кадфаэля, в руке у него был зажат пучок сорняков, который он только что выдернул из земли.

— Хорошо. На тех грядах надо полоть?

— Нет, не надо. Ты можешь отдохнуть, когда закончишь эти.

Но Винфрид был не из лентяев. Переполнявшая его жизненная сила постоянно требовала выхода, как пар в бурлящем котле. Кадфаэль похлопал Винфрида по плечу, предоставляя силача его кипучей деятельности, и пошел разыскивать аббата Радульфуса.

— Святой отец, — обратился к нему Кадфаэль, — рассказал ли тебе брат Ансельм, что мы вчера обнаружили, осмотрев шкатулку, доставленную из восточных земель Фортунате? И к какому выводу, хотя и небезоговорочному, мы пришли?

— Да. В таких делах я доверяю суждению Ансельма, и все же это только предположение. Похоже, в шкатулке хранилась такая книга. Жаль, что она исчезла.

— Отец аббат, я не уверен, что она утрачена. Есть основания думать, что, когда шкатулка только что была доставлена в Англию, в ней еще не было серебряных монет. Обнаружилась разница в весе и плотности. Так утверждает юноша, который привез ее с Востока, и это же заметил я, потому что держал в руках шкатулку в тот самый день, когда ее доставили в дом Жерара Литвуда. Уверен, — настойчиво добавил Кадфаэль, — обо всем этом необходимо поговорить с шерифом.

— Ты думаешь, — серьезно поглядев на него, спросил Радульфус, — что ваши наблюдения могут быть как-то связаны с делом, которое сейчас расследует шериф? Ведь это дело об убийстве. Какое отношение может иметь книга, пусть даже пропавшая, к такого рода преступлению?

— Отец аббат, когда убили слугу, все были уверены, что в убийстве повинен Илэйв, пожелавший отомстить за обвинение. Но вам известно, что это не так, Илэйв не убивал. Но кто бы еще мог убить его в связи с этим обвинением? Нет такого человека. Я уверен, что обвинение это вообще никак не связано с убийством. И все же какая-то связь с Илэйвом существует, с его возвращением в Шрусбери, точнее говоря. Все события произошли сразу же, как он вернулся. И нельзя забывать, что вернулся он не с пустыми руками. Он принес шкатулку, которая поначалу была тяжелой и казалась цельным куском дерева, а через несколько дней внутри нее зазвенели серебряные монеты. Это само по себе уже странно. А все странности, случившиеся в доме, где жил убитый, могут иметь отношение к делу.

— И потому их должно учитывать, — заключил аббат после нескольких минут молчаливого обдумывания слов Кадфаэля. — Хорошо, будь по-твоему. Расскажи обо всем Хью Берингару. Мы не станем гадать, какие он сделает из этого выводы. Сам я не могу сказать, что за этим стоит, но шерифу знать обо всем не мешает: вдруг это прольет на дело неожиданный свет и поможет осуществлению правосудия? Что ж, ступай к нему, если находишь нужным. Не торопись с возвращением, а я буду молиться, чтобы поход твой увенчался успехом.

Кадфаэль, не застав Хью дома, отправился в замок. Бодрой походкой, свидетельствующей как о жизнерадостности, так и о деловитом возбуждении, он подошел к крепостной стене и, пройдя аппарель, нырнул под арку ворот. Хью, заметив его, вышел навстречу.

— Кадфаэль! Ты подоспел вовремя. У меня есть для тебя новости.

— У меня тоже для тебя новости, — откликнулся Кадфаэль. — Если, конечно, это можно назвать новостями. Но, ценными для тебя окажутся мои сведения или нет, я хочу тебе их сообщить.

— А Радульфус согласен с твоим мнением? Тогда я услышу сейчас что-то стоящее. Пойдем и расскажем друг другу все, что у нас накопилось, — предложил Хью и повел Кадфаэля в караульное помещение, служившее заодно приемной. Там они могли бы уединиться. — Я как раз собирался заглянуть к нашему приятелю Конану, прежде чем отпустить его. Да, таковы мои новости. Понадобилось много времени, чтобы выяснить, где он побывал в тот день, но наконец мы нашли одного батрака, жителя Франквилля, который видел, как Конан направлялся на пастбище, к своему стаду, как раз перед вечерней службой. Значит, это не он убил Олдвина, ведь бедняга погиб примерно час спустя.

Кадфаэль уселся с медленным, протяжным вздохом.

— Что ж, значит, и его исключаем тоже. Ну и ну! По правде говоря, я и не считал его убийцей, но это другой разговор.

— И я не считал его убийцей, — невесело согласился Хью, — Но из-за пастуха я потерял несколько дней, разыскивая свидетелей, которые подтвердили бы его невиновность: дурак от страха перезабыл всех знакомых, встреченных им по пути на пастбище во Франквилле. И заметь, еще и лгал, на это у него хватило сообразительности. Но он не виновен и скоро будет свободен, как птица. Пусть Жерар возится с ним, а с меня хватит! — с досадой заключил Хью. Он сидел, опираясь локтем о маленький столик, за которым они беседовали с глазу на глаз. — Вообрази только! Он поклялся, что не видел конторщика с тех пор, как под воздействием упреков Фортунаты тот отправился в аббатство, чтобы отказаться от обвинения, и стоял на своем, пока мы не сказали ему, что последующие два часа он провел с Олдвином в пивной. Он признал это, но зато стал утверждать, что, посидев в пивной, они окончательно расстались. Впоследствии выяснилось, что и это ложь. Один из преследователей, разыскивавший в Форгейте Илэйва, рассказал нам остаток истории. Он видел, как оба пересекли мост и направились к аббатству, причем Конан обнимал Олдвина за плечи и что-то горячо говорил ему. И вдруг оба услыхали шум и крик ловли! Перепуганные, они решили, что это их разыскивают молодцы с дубинами, и спрятались в роще. Воображаю, насколько это поколебало решимость Олдвина, намеревавшегося признать неосновательность обвинения! Наверное, после исповеди мужество вернулось к нему, и если бы не смерть… И только сегодня Конан признался, что, выйдя из пивной, они не разлучились. Оба были здорово навеселе, полагаю. Конан возвратился к своему стаду, как только уверился, что Олдвин напуган настолько, что не двинется дальше.

— Итак, одним подозреваемым стало меньше.

— Этот был последним. И не жалею, что, как оказалось, недотепа непричастен к преступлению. По крайней мере, он не убийца, — уточнил Хью. — Хотя с самого начала подозрения против обоих молодых людей были весьма шатки. Но что же теперь?

— Теперь я расскажу тебе свои новости, которые кажутся мне еще более существенными после того, как Конан оказался вне подозрений. И потом, если не возражаешь, прежде чем ты отпустишь Конана, мы выжмем из него все, что известно ему о шкатулке, которую Илэйв принес Фортунате в качестве приданого. Той самой шкатулке, что старик Уильям послал ей, умирая, из Франции.

— Да, — задумчиво отозвался Хью, — о ней упоминал Джеван, объясняя, почему Конан хотел избавиться от Илэйва. Ему нравилась девушка, но он полюбил ее значительно горячей, когда она получила приданое. Так считает Джеван. Вот и все, что я знаю о шкатулке. Какое отношение может она иметь к убийству?

— С самого начала меня смущало отсутствие мотива для убийства, — признал Кадфаэль. — Месть, говорили все, указывая пальцем на Илэйва, но все прояснилось благодаря юному отцу Эдмеру. Конан, конечно, не хотел допустить, чтобы Олдвин отказался от своего обвинения, но и это кажется недостаточным основанием, чтобы убить. А теперь нам точно известно, что Конан вне подозрений. Но кого же мог так обидеть Олдвин, чтобы возникла хотя бы драка, не говоря уж об убийстве? Да на беднягу смотреть-то было жалко, а уж рассердиться и совсем невозможно. Он ни в ком не возбуждал зависти и никому не делал зла. Неудивительно, что все подозрения кажутся необоснованными. И все же он стоял у кого-то на пути, пусть даже не сознавая того. Поскольку смерть его не связана с обвинением Илэйва в ереси, я стал приглядываться ко всему, что творилось в эти дни в доме, ко всем делам, которые, возможно, только косвенно касались Илэйва или Олдвина, и тщательно входить во все подробности и перемены, которые самым неожиданным образом могли иметь отношение к столь внезапно случившемуся убийству. Итак, все тихо шло своим чередом, пока не вернулся Илэйв. Единственной новой вещью, что он принес в дом, была шкатулка. И даже при самом первом рассмотрении шкатулку эту нельзя назвать обыкновенной. И потому, когда Фортуната принесла ее вместе с деньгами в аббатство в надежде освободить Илэйва, я попросил ее позволить нам исследовать внимательно эту шкатулку. И вот, Хью, что мы обнаружили.

Кадфаэль подробно рассказал о золоте и пурпуре и о том, что шкатулка стала легче, что говорило об изменении содержимого. Хью, не перебивая, выслушал его до конца и наконец сказал неторопливо:

— Такая вещь, попав в дом, может стать искушением для любого человека.

— Особенно для того, кто понимает, что это дорогая и редкая вещь, — заметил Кадфаэль.

— Кто-то, наверное, открывал шкатулку и узнал, что в ней лежит, прежде, чем это стало известно всем, — предположил Хью. — Нам надо узнать, открывали ли ее, как только парень принес ее в дом. И если нет — то когда ее открывали впервые?