О бедном вампире замолвите слово - Ирина Боброва

Папа маленькой Греты работал патологоанатомом.

— Смотри, Гретулька, — говорил он трехлетней дочке, — вот это срезы. Посмотри в микроскоп, как интересно. А вот здесь, посмотри, привезли удавленника. Видишь, стрингуляционная полоса на шее — от веревки. Эту вот девушку зарезали, шестнадцать проникающих ножевых ранений. А вот еще, вот! Посмотри…

Грета смотрела. Смотрела на трупы, как на что-то обычное, обыденное. В пять лет девочка твердо знала, что трупы — это естественно, это то, к чему все живое в конце концов придет. В семь лет она заходила в отделение патологической анатомии при городском морге и здоровалась с пластмассовым скелетом, стоящим в коридоре, как с давним знакомым. В девять, принеся папе обед, спокойно сидела на стуле в покойницкой и жевала булочку, ожидая, пока освободится посуда.

Грета выросла, расцвела и, зная о смерти все, торопилась жить. Она никогда не задумывалась о том, что такое душа. В ее сознании прочно зафиксировалось, что тело — это и есть человек, что умирает тело, а разговоры о душе с ней вести было некому.

Мама Греты — очень уважаемая женщина — работала на заводе главным инженером. Зарабатывала она достаточно, больше папы. Благодаря маминым связям в тринадцать лет девочка съездила в Артек, но вспоминать об этой поездке она не любила. Тогда Грета с большим нетерпением ждала встречи с матерью, хотелось скорее рассказать ей о новых друзьях, о том, как интересно было в горах, каким бурным бывает море. Мать, встретив свое чадо в аэропорту, сразу же завела разговор о том, как трудно достаются деньги и сколько сил ей пришлось приложить, чтобы достать путевку. Грета чувствовала себя виноватой, расходы матери на ее отдых она восприняла как укор, но одновременно с этим в душе зрела обида. Когда подъехали к дому, она уже не могла сдержать слез.

— Ну и что опять сырость развела? — поинтересовалась мама.

— От радости, — прошептала Грета.

Несколькими днями позже, собираясь в школу, Грета особенно тщательно выбирала блузку.

— Мам, как я в этой вот? — и она покрутилась перед матерью.

Та нахмурилась и, поджав губы, сказала:

— Не понимаю, почему тебе так не терпится выставить напоказ вторичные половые признаки?

Грета замерла, не понимая, о чем говорит мать, потом, взглянув на бретельки новенького бюстгальтера, просвечивающие через капроновую блузку, недоуменно воскликнула:

— Мам, так это же твоя блузка! Ты ее в десятом классе носила…

— Да, — хихикнула мама и, пробормотав: «Вот молодая дура-то была», снова уткнулась в книгу.

Радостное нетерпение, с каким Грета Сайбель ждала первого сентября, улетучилось. Она сняла мамину блузку и надела простую ситцевую кофточку. В школе поделиться с одноклассниками впечатлениями о летнем отдыхе тоже не получилось.

— А я в Артек ездила, — похвалилась девочка подругам.

— Врешь! — сказала отличница Юлька. — Туда только за хорошую учебу посылают или за подвиги. А ты троечница, и по русскому у тебя две двойки, и на подвиги у тебя смелости не хватает!

— Ага, у нее даже с урока сбежать — кишка тонка, — рассмеялась Лидка-волейболистка, затягивая ремешок на старенькой юбочке. — А ты, Юлька, большая уже, а все в сказки веришь! — Не по годам развитая спортсменка ехидно улыбнулась и поинтересовалась: — Путевку-то мама поди достала?

Грета ничего не ответила. В тот день она впервые сбежала с уроков. Сбежала в единственное место, где ее слушали внимательно, не обзывали дурой, не перебивали, — в морг. Папа куда-то отлучился, и девочка, пройдя в покойницкую, присела на краешек высокого стула. Она посмотрела на трупы и начала рассказывать о поездке, о новых друзьях, о празднике, каким стали для нее в этом году каникулы.

Грета Сайбель думала, что знает о смерти все, и потому торопилась узнать жизнь. К вещам девушка относилась трепетно, ценила их, дорожила ими, сожалея о том, что, когда она станет пахнущим формалином трупом, со всем своим добром придется расстаться. В могиле не нужны ни красивые наряды, ни драгоценности, ни деньги. Она жила жадно, ни в чем себе не отказывая, старалась взять от жизни все и сейчас.

В этом они с Захаром Зюзей были похожи. Познакомилась с ним Грета давно, еще до смерти отца. Недоброкачественная опухоль давала папе-паталогоанатому полное право выбрать самую удобную полку в родном морге, где, вскрывая трупы, он провел лучшие годы своей жизни. Грета, зная, что отец не протянет больше полугода, начала присматривать квартиру, на которую после его смерти обменяет жилье. Подруга познакомила девушку с человеком, которого отрекомендовала как отличного специалиста в области недвижимости, не обремененного совестью. Риелтор, маленький, конопатый, ушастенький парень, сразу предложил денежной клиентке ну очень интересный вариант: купить квартиру в том же доме, где находилось их с папой жилье, а потом две либо соединить в одну, либо обменять на большую жилплощадь.

— Там алкаш больной живет, он долго не протянет, — говорил Зюзя. — Мы его кормим, поим, чтобы он в квартиру нашего человека прописал. Наследников нет, так что достанется нам хатка на халяву и продам тебе, Гретик, ее с большой скидкой.

У Греты сразу возникли подозрения — слишком уж дешево достанется ей такой лакомый кусок. Узнав номер квартиры, девушка рассмеялась. Ай да папа, ай да молодец! А она еще не могла понять, кто так щедро снабжает папашу выпивкой и продуктами!

— Зюзя, ты сколько денег на этого пьяницу потратил? Много уже?

— Ну да, порядочно, — кивнул риелтор.

— Так вот, дорогой, можешь с этими деньгами попрощаться. — Грета улыбнулась.

— Не понял…

— Это моя квартира. Я в ней прописана, а алкаш, которого ты кормишь, — мой папа.

— У-у-у-у-у… Во гад!

— Гад, Захарушка, ты, а мой родитель — молодец мужик, хорошо лоха развел.

Риелтор расстроился, плечи поникли, улыбка сползла с побледневшего лица, на глаза навернулись слезы. Он был похож на ребенка, которому дали подержать красивую игрушку и, когда он обрадовался своему счастью, отобрали. Что-то дрогнуло в сердце суховатой, сдержанной блондинки, и она пожалела Захара Зюзю. И до сих пор жалеет.

Грета достала из сумочки телефон, долго вертела его в руках, размышляя, стоит ли еще раз звонить любовнику. Обычно она не баловала Захара вниманием, это он всегда был пунктуальным и являлся на свидание вовремя. Блондинка набрала номер любовника, долго слушала длинные гудки и уже было собралась нажать на сброс, как веселым женским голосом спросили:

— Кто тама?

— Гиппопотама, — буркнула Грета, — дай Зюзе трубку.

— А он… эта… в зюзю уже… Не может подойти, — ответили ей. По голосу Грета поняла, что дама тоже приближается к тому состоянию, в котором уже находится Захар. В трубке послышался звон стекла, потом, видимо, упало что-то тяжелое.

— Киска, кто там?

Грета слушала пьяный голос любовника и удивлялась своему равнодушию. Еще двумя часами раньше она бы закатила скандал, а потом бы горько плакала из-за неверности Зюзи. Но сейчас только изогнула бровь, услышав ответ Зюзиной подружки.

— Да твоя старуха, — сказала девица и, хихикнув, добавила: — Захар, она правда думает, что ты на ней женишься?

— Да на ней последний бомж жениться не станет. Такая стерва, не то, что ты. Иди сюда, лапочка…

Грета несколько минут слушала пьяные смешки, вздохи, реплики, потом написала сообщение следующего содержания: «Выхожу замуж за последнего бомжа. Прошу больше не беспокоить» — и отправила эсэмэску бывшему любовнику.

Затем, прошептав: «Нет в жизни счастья… и в смерти его нет… нет, не было и не будет ни здесь, ни там», она снова посмотрела в зеркало. Отражение будто раздвоилось. Стекло потемнело, и, заслонив прекрасный образ Греты, из его глубины выглянула страшная морда демоницы: злые красные глаза с поперечными зрачками, мерзкие клыки, завернутые вверх, к свиному рылу, жесткая, стоящая дыбом щетина на рогатой голове…

Грета Сайбель замерла, на минуту забыв о том, что уже дважды видела эту морду — в шкафу у поэтов и в кабинке туалета, но растерянность быстро прошла. Девушка, обратив внимание на затаившуюся в глазах демоницы тоску, спросила:

— Что, тоже хреново?

— Угу, — кивнула страшная харя в зеркале и, рыдая, прохрюкала: — Нет в жизни счастья…

— Нету, голубушка, — согласилась с ней блондинка, — ни здесь, ни там нету… Ладно, бог с ним, с Зюзей, но замуж действительно пора…

— Никто не берет, — прорыдало страшное отражение.

— Сама возьми, руки вон какие загребущие, с когтями. — Грета вздохнула, впервые в жизни подумав, что с окружающим миром все в порядке, что реальность серьезна и не опускается до шуток с зеркалами и шкафами. — Да, мозги порой играют странные шутки, впору к Груздеву обращаться, — пробормотала она. — Дожила Греточка до галлюцинаций. Пошла-ка я отсюда…