Отравление в шутку - Джон Карр

— А в данном случае? — спросила Джинни. Ее гнев иссяк, и она с любопытством смотрела на Росситера, который уставился в пол.

— Твой отец потерял все свои деньги. Его семья отбилась от рук. Он всегда был невротиком, и это стало давить на него. Конечно, я не уверен, но думаю, в голове у него внезапно всплыло то, что беспокоило его всю жизнь. Он смеялся над этим, но над дьяволами смеяться опасно — это их только раззадоривает… Вы говорите, он отломал руку у этой статьи?

— А вы не такой дурак, — заметил Том.

— Няня умерла, прежде чем я появилась на свет, — сказала Джинни. — Но я слышала о ней. Она была настоящим пугалом. Я всегда думала об Окаянной Дженет,[40] когда кто-то упоминал о ней.

Они говорили медленно, с каким-то жутким бесстрастием. Даже Мэри погрузилась в молчание. Том, казалось, черпал мужество из того факта, что никто его не ругал. Он оживился и стал многословным.

— Няня держала отца под каблуком, пока он не пошел в школу. Мне открыл все старик Марлоу, который с ним дружил. Она вырастила отца, но пугала его самыми жуткими угрозами. Я видел, как он вел себя, когда я рассказывал истории о привидениях, и понимаю, откуда у меня любовь к ним. Отец не юрист, а актер вроде меня. Вот почему я его любимец и он примет меня назад, как только я захочу вернуться, слышите? — Том с торжеством посмотрел на нас. — Ты говорила об Окаянной Дженет… Именно история о призраках помогла мне понять, чего он боится. Однажды вечером я рассказывал историю под названием «Зверь с пятью пальцами». Отец был при этом — он побледнел и покрылся потом. А когда я потом спросил у него, в чем дело, он объяснил мне…

Том поежился. Мы находились в белой комнате с розовыми портьерами, но я видел перед собой портрет няни, висящий в библиотеке.

— Папа был ребенком, когда сделал это, — снова заговорил Том. — У него случился приступ гнева, и он отбил руку у этой статуи топориком…

— Топориком? — невольно вскрикнул я.

Том кивнул. И громко высморкался, вытерев нос полинявшим рукавом.

— А няня сказала, что однажды ночью рука придет и задушит его.

— Но ведь это случилось в детстве! — с отчаянием воскликнула Джинни.

— Судья почти не вспоминал об этом, пока дьяволы не начали его тревожить, — сказал Росситер. — Но это крепко застряло у него в голове благодаря заботам няни. Потом он потерял деньги, семья стала распадаться. А затем начал употреблять морфий…

— Как давно? — спросил я.

Росситер неловко переминался с ноги на ногу.

— Мне не хочется говорить об этом, но вы наверняка знаете, что человек начинает принимать морфий не в инъекциях, а в порошках, как успокоительное. Он не вводит его подкожно, пока…

— Пока? — подсказал я.

— Пока морфий в порошках не утрачивает эффект… Конечно, все это догадки. Я не пытаюсь никого оскорбить. Думаю, судья начал принимать морфий, когда лишился денег и стародавние гоблины стали возвращаться. Потом он поссорился с Томом, и это его доконало. Вспомните, как он себя вел, и вы поймете, что это единственно возможное объяснение.

Ветер за окнами усиливался. Росситер бродил по комнате, опустив голову.

— Лучше бы я никогда в это не ввязывался, — пробормотал он.

После долгой паузы Джинни заговорила странным тоном:

— Значит, та ночь, когда Том валял дурака, была единственным случаем появления руки?

— Да. Остальные случаи были плодом воображения судьи и результатом морфия.

— Но Мэри видела…

— Нет, — хриплым голосом прервала сестру Мэри. Мы повернулись к ней. — Я солгала, — продолжала она. — Я слышала, что Джефф занимался полицейской работой, и боялась, что он явился сюда играть в детектива. Поэтому хотела выведать, что он об этом думает, не рассказывая ему лишнего. В ту минуту, когда я увидела тебя, Джефф, я подумала, что папа сам послал за тобой, и испугалась скандала…

Я вспомнил ее перепуганное лицо в холле, когда она впустила меня. Джинни переводила взгляд с сестры на меня.

— Выходит, эти убийства не имеют ничего общего с рукой?! — воскликнула она.

— Боюсь, что нет.

— Но каков же мотив…

Росситер повернулся. Его лицо было бледным.

— Я вынужден рассказать вам, — отозвался он. — Мотивом были деньги.

В моей голове шевельнулось ужасное подозрение — вначале неясное, но постепенно обретающее форму, как лицо, полускрытое занавеской. Джинни отшатнулась, прижав руку ко лбу.

— А где… Мэтт? — запинаясь, спросила она.

Мэри вскрикнула. Росситер тяжело шагнул вперед, и светильники звякнули. Казалось, они отбрасывают яркое пламя, озаряющее наши тайные мысли. Рояль походил на массивный лакированный гроб в этом белом морге.

Потом я осознал, что кто-то кричит. Это был зов, негромкий, но настойчивый и словно приближающийся к нам, как темная фигура в сумерках.

Пробежав мимо меня, Росситер распахнул дверь гостиной. Теперь мы четко слышали голос. При тусклом свете бра на стенах холла мы увидели на верху лестницы сиделку в ее белой униформе.

— Пожалуйста, пусть кто-нибудь поднимется сюда! — Она старалась не повышать голос, но в нем было слишком много ужаса. Ее белая рука на перилах походила на мраморную… — Миссис Куэйл пошла в ванную, и я не могу до нее докричаться. Возможно, нам придется взломать дверь.

Белые пальцы дергались. Убийства подорвали и нервы сиделки. Какой-то момент Росситер стоял неподвижно, глядя вверх, — его причудливая тень падала поперек холла. С растрепанными волосами и широченными плечами он походил на викинга. Его голос глухо прозвучал в коричневом склепе холла:

— Убийца где-то бродит…

В библиотеке послышались грохот и крик. Росситер метнулся к двери, словно намереваясь сорвать ее с петель. Я находился позади него, когда он открыл ее.

Только один газовый рожок горел желто-белым светом. Судья Куэйл с окровавленным лицом стоял за столом. Он непонимающе посмотрел на нас, потом его глаза скрыл поток крови. Прежде чем упасть, он указал на статую Калигулы. За ней что-то шуршало. Кто-то там прятался…

Росситер твердым шагом направился к статуе. Под моими ногами хрустели осколки бутылки бренди, которой воспользовались как оружием. За статуей Калигулы скрывался убийца.

Склонившись вперед, Росситер протянул руку в тень.

— Лучше выходите, миссис Куэйл, — сказал он. — Ваша работа окончена.

Эпилог

ЧАСЫ ЗАКАНЧИВАЮТ БИТЬ

Часы пробили восемь. Эхо замирало на тихих венских улицах. В голове у меня на мгновение ожили зловещие образы из написанных мной страниц, которые теперь лежали под рукой у Росситера. Хотя бой часов прекратился, воздух еще трепетал, словно от чего-то давно минувшего и проклятого…

— …Например, — продолжал Росситер, глубоко затянувшись сигаретой, — когда вы говорили, что судья Куэйл мог отравить себя с целью отвести подозрения, вы должны были понимать, что вероятность этого ничтожна. Гиосцин действует почти моментально. Только безумец мог принять его, надеясь, что кто-то это обнаружит и спасет его. Более того, судья не стал бы отравлять сифон, рискуя убить ни в чем не повинного гостя — вас, — что бы произошло, если бы вы выпили содовую. И даже если бы убийцу не останавливали соображения морали, он бы воздержался от этого, так как нуждался в присутствии постороннего, который поднял бы тревогу и спас его от действия принятой им дозы.

С другой стороны, — продолжал Росситер, — вполне вероятно, что старуха могла принять мышьяк, дабы отвести от себя подозрения. Этот яд действует медленно, его симптомы безошибочны, а поскольку Туиллс постоянно наблюдал за ее состоянием, она бы практически ничем не рисковала. Но обратите внимание, что миссис Куэйл вовсе не шла на риск, сразу заявив Туиллсу, что ее отравили. Это выглядело не слишком естественно и впервые привлекло к ней мое внимание.

Он глотнул кюммель.

— Я знаю, что она страдала периферическим невритом. Мы перейдем к этому вскоре. А сейчас, хотя я не ясновидящий, попробуем взглянуть на мышьяк и гиосцин с точки зрения отравителя. Если у вас имеется шесть гран быстродействующего, смертельного и труднораспознаваемого яда, зачем связываться с таким сомнительным средством, как мышьяк? Гиосцин был бы куда надежнее. Нам известно, что убийца должен был знать все это, подслушав разговор судьи Куэйла и Туиллса. Туиллс упомянул, что мышьяк — «самый болезненный, но наименее опасный» из всех ядов. Зачем же убийце было использовать его, если он действительно намеревался избавиться от того, кому дал мышьяк? Более того, украв достаточное количество гиосцина, чтобы убить всех в доме, зачем идти на риск, воруя мышьяк из буфетной, где кто-то находится почти целый день, который трудно спрятать и который даже вполовину не так эффективен, как гиосцин?

Росситер развел руками при свете, падающем на мраморную крышку нашего столика. Я не мог видеть его лицо, но буквально ощущал морщинку между его бровями.