Плохая война - Борис Вячеславович Конофальский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Отчего вы сестру в гости никогда не зовете?
Вот уж чего не ожидал кавалер от жены, так это подобных вопросов. Никогда за ней не водилось особой любви к его сестре и ее детям. Поначалу он даже и не поверил, что правильно понял сказанное.
– Ну так что, позовете сестру на обед? Пусть будет к нам в гости, и пусть дети ее придут, – продолжала Элеонора Августа, видя, что муж не отвечает.
– Зачем вам это? – удивленно спросил Волков.
– От скуки. Мне даже и поговорить в доме не с кем, с одной Марией говорю, у госпожи Ланге все хлопоты и хлопоты, поп наш, и тот заходит только раз в неделю, вы в делах да войнах нескончаемых, так пусть, что ли, ваша сестра приходит.
– Так сами и позовите, – сказал кавалер, все еще удивляясь поведению жены.
– Позову, – кивнула Элеонора Августа. – А еще хочу знать, когда наш архитектор достроит церковь?
И опять Волков смотрел на жену удивленно: уж не затевает ли чего?
– Хочу к обедням ходить, – продолжала жена, снова берясь за рукоделие, – и причащаться как положено, исповедоваться в исповедальне, а не впопыхах, на скорую руку, как делает наш отец Семион, и не за нашим столом.
У церкви уже стояли стены, а те деньги, что кавалер дал на крышу, они с монахом решили потратить на часовню, что построили в честь невинно убиенного зверем брата Бенедикта. Как водится, собранных на часовню денег не хватило, и деньги церкви пошли на окончание строительства часовни. Кавалер ничего, совсем ничего не взял себе после победы над горцами, все отдал солдатам и офицерам. И сейчас, чтобы закончить церковь, ему нужно было тратить свое золото, которого и так оставалось немного, или залезть в то золото, что он взял у купцов. И то и другое было совсем не хорошо. Но он прекрасно понимал, что церковь нужно было достраивать, поэтому обещал:
– После Рождества Святого возьмусь за церковь.
– Да уж постарайтесь, а то мало того что живу в захолустье, живу в крестьянском доме, так еще и церкви рядом нет, помолиться негде, – говорила жена, продолжая рукоделие.
Опять, опять эта дочь графа упрекала его, что не такова у нее жизнь, как она хотела. Что ни балов, ни пиров, ни приемов у нее нет, что с любовником ее так круто обошелся, что другие соискатели расположения замужних дам не скоро подумают о ней. Кавалер искоса посмотрел на жену: мало было ему боли в ноге, так еще и это. Он снова отвернулся к огню и велел звать к себе Сыча.
Сыч явился на удивление скоро. Был трезв и серьезен. Он после тюрьмы был все время серьезен и почти всегда трезв.
– Что, экселенц?
– Не дает мне покоя этот барон, – негромко начал Волков.
– Я слыхал, вы ездили к нему сегодня.
– Ездил, и опять впустую. Этот чертов его родственник даже на двор замка меня не пустил. Говорит, болен барон, без памяти лежит который день.
– Думаете, врет? Скрывает что-то?
– Думаю, – кивнул кавалер, – но думами сыт не будешь. Ты займись-ка этим. Выясни, что с бароном.
Сыч поглядел в огонь, подумал и заговорил:
– Шубу вы мне хорошую подарили, не по росту, конечно, но теплую. Думаю, возьму с собой Ежа, возьму у вас телегу, крытую и с хорошим мерином, поеду в Мален, куплю тесьмы, лент, платков да пряников. А оттуда поеду в земли барона, поторгую, послушаю, что говорят мужики. Может, в замок меня пустят, может, доктора увижу. Думаю, что мое лицо в тех местах никто не знает.
Волкову эта идея очень понравилась.
– Хорошо придумал. Так и делай.
– На товары да нам с Ежом на прокорм понадобится серебришко… – добавил Фриц Ламме.
Волков смотрел на него, ждал, пока тот назовет сумму.
– На товары, думаю, десять монет надобно, да нам с Ежом еще пяток.
– Десяти будет довольно, – сухо ответил Волков.
– Маловато, – покачал головой Сыч.
– Довольно будет! – начал злиться кавалер. – Мне церковь достраивать не на что. Все деньги, что мошенник Семион взял у епископа на церковь, уже потрачены. Теперь мне из своих ее заканчивать.
– Хорошо, экселенц, десять так десять, – согласился Сыч. – Авось не пропадем.
* * *
Ужин уже подали, и нога, согревшись, уже не так болела, и жена была не зла, как обычно, а Бригитт так и вовсе весела и за столом не умолкала:
– Ленты сегодня лучшим вашим сержантам меряла.
– Ленты девицы носят, – поправил ее Волков. – Сержанты носят нарукавные банды, чтобы в бою и в строю сразу сержанта было видно.
– Да-да, банды примеряла, и они хороши, краски ярки, материи прочны, но вот у сержантов ваших одежда грязна очень, видно, они ее не стирают совсем.
– И в походе не до чистоты, а уж в бою так и вовсе, – пояснил кавалер.
– Так то в войне, а мы на ход собираемся, весь город придет на нас смотреть, – заметила Бригитт и с аппетитом принялась за куриный бок, жаренный с чесноком.
И вот в этом она права.
– Велю одежду стирать и мыть, доспех всем велю чистить, – кивнул Волков, тоже с удовольствием поедая курицу.
Ни он, ни Бригитт не видели, как к их разговору вдруг стала прислушиваться госпожа Эшбахт. Обычно ко всему безучастная, за столом молчаливая, а тут вдруг заинтересовалась.
– Велите, велите, а то шествие уже через два дня, – заметила госпожа Ланге.
Элеонора Августа оторвалась от трапезы, посмотрела на мужа, но спросила у Бригитт:
– И что это за шествие вы устраиваете?
– То не мы устраиваем, – ответила Бригитт довольно, словно хвастаясь. – То город в честь победы нашего господина над горцами просит его быть с шествием на Рождество. Город сам оплатит нам барабанщиков и трубачей, а мы будем шествовать от южных ворот до кафедрала, где епископ станет читать рождественскую мессу.
Волков вздохнул, понимая, что зря Бригитт болтает так много. И как в воду глядел, жена вдруг положила кусочек курицы, что держала в пальчиках, в тарелку, посмотрела на Волкова, и во взгляде ее читались удивление и даже обида.
– Господин мой, отчего же вы не говорили мне, что город просил вас провести шествие? Почему же я ничего не знаю о вашем шествии?
Волков сам удивляется, в свою очередь. И он, и его господа офицеры, и Бригитт неоднократно говорили об этом, тут же, в этой зале, за этим столом, в присутствии
