Там, где твое сердце - Людмила Зарецкая

«Может, полиции рассказать, пусть бы тряхнули эту Марину хорошенько, – размышляла она. – В конце концов, весь этот кошмар должен кончиться. Она же сказала, что готова признаться, если на нее надавят. Значит, моя задача сделать так, чтобы надавили. Я, правда, не знаю, как отнесется к моему частному сыску полиция. Могут ведь и разозлиться. Так что еще один вариант – дождаться, пока выпишут из больницы Димку Воронова. Он же тоже что-то знает, сам говорил, так что объединим информацию».

В раздумьях она выпила две чашки чаю и съела три ватрушки. Подошедший Олег приобнял ее за плечи.

– Ты где был? – спросила она. – Я тебя даже искать ходила, но не нашла.

– Я большой мальчик, так что не потеряюсь. Твои сыновья водили меня посмотреть на почти отреставрированную церковь. Им ни жить, ни быть хочется подняться на колокольню. Еле убедил, что, пока не снимут леса, делать этого не стоит.

– Вот чертенята, – засмеялась Лера, – я же с них слово взяла, что они и близко туда не подойдут, пока не окончатся работы!

– Так они твой запрет и не нарушили, они меня с собой позвали, – рассудительно заметил Олег. – Я им на своем спасательском опыте объяснил, почему надо немного подождать.

– И они согласились? – с сомнением спросила Лера.

– Закручинились, но согласились. У меня, знаешь ли, педагогический талант.

– Не сомневаюсь, – Лера благодарно прильнула щекой к его обнаженной коротким рукавом рубашки мускулистой руке. В меру загорелой, в меру волосатой. – А сейчас-то мальчишки где?

– Костер я им разжег на берегу, картошку в золе печь будут. Своя собственная-то вкуснее, чем за столом. Я им пообещал, что еще немного с гостями посижу и к ним вернусь. Будем встречать на реке рассвет.

– Как это? Всю ночь будете на берегу сидеть? – удивилась Лера.

– А почему нет? Палатку поставим, у меня в багажнике есть. Только мы тебя не возьмем, не обессудь. У нас мужские дела.

– Ладно, – Лера снова засмеялась и ткнулась носом в такую надежную, такую привычную мужнину руку.

И тут со стороны барского дома послышался полный ужаса крик. Потом еще один и еще. Кричала Татьяна Ивановна. Вскочив с лавки, Лера со всех ног бросилась туда. Следом за ней побежал Олег и оставшиеся за столом гости.

Татьяна Ивановна стояла посредине своего кабинета, бледная, дрожащая, обеими руками схватившись за горло. Оглянувшись на ворвавшуюся в комнату компанию, она молча показала на свой рабочий стол.

Лежащие на нем счета, договоры, архивные документы были залиты густой алой кровью, при виде которой Лере стало дурно. В луже крови с перерезанным горлом лежал довольно крупный павлин. В его разинутый клюв был вставлен деревянный бочонок от детской игры в лото.

– Пятьдесят пять, – пробормотал Олег, увидев бочонок.

– Да, как маме, – сказала Лера и тяжело упала в обморок на руки успевшего подхватить ее мужа.

В себя она пришла уже на улице.

– Где мама? – встревоженно спросила Лера Олега, вспомнив бледную как смерть Татьяну Ивановну, смотрящую на мертвую птицу.

– Полицию вызвала, пошла к воротам встречать, – спокойно ответил Олег, погладив ее по голове. – Очухалась? До чего ж вы, девушка, у меня такая впечатлительная?

– Слушай, это так жутко! – прошептала Лера, вспомнив безжизненный павлиний хвост, свисающий с края стола, приоткрытый, как в предсмертном крике, клюв и бочонок в нем, а также лужу уже начавшей сворачиваться крови.

Вскочив со скамейки, на которую ее заботливо опустил Олег, она порывисто потянула его за руку. – Пойдем к мальчикам, а? Их нельзя оставлять одних. Ты представляешь, что бы было, если бы эту птицу обнаружили они, а не мама?!

– Ничего приятного, но и ничего смертельного, – Олег пожал плечами. – Твои сыновья не такие кисейные барышни, как ты. Но ты права в другом: человек, который это сделал, не совсем нормален, поэтому детей лучше одних не оставлять. Неизвестно, что еще ему может прийти в голову. Как мы видим, фантазия у него богатая.

– Пойдем, – потянув мужа за рукав, Лера вдруг остановилась как вкопанная. На голубой рубашке, которую она собственноручно гладила сегодня утром в преддверии надвигающегося торжества, алело красное пятно. Кровь.

– Откуда это? – непослушными губами спросила она. Олег проследил за направлением ее взгляда.

– Вот черт! – беззлобно выругался он. – Вляпался-таки. А рубашка-то новая. Ладно, отстирается, наверное. Лер, ты чего? Там в кабинете все было кровью забрызгано. Я и задел край стола, когда тебя на руки подхватывал.

– Ладно, пошли дальше, – ужас потихоньку отступал, и Лера снова потянула Золотова за руку. Уйти к реке они так и не успели. Со стороны ворот показалась Татьяна Ивановна в сопровождении человека в штатском и полицейского с сержантскими погонами, а с другой стороны ко входу в дом подбежал один из кузнецов.

– Полиция приехала, да? – спросил он, хватая ртом воздух. – Это хорошо. Татьяна Ивановна, бог с ним, с этим петухом, пойдемте в маслодельню.

– Павлином, – машинально поправила Татьяна Ивановна. – Артем, зачем нам в маслодельню, что случилось?

– Там, там, – кузнец тяжело дышал, не в силах вытолкнуть из себя страшные слова. Лера вдруг поняла, что случилось что-то непоправимое. – Там Марина наша повесилась. На собственной косе.

Глава десятая

Восемьдесят девять шагов к истине

«Если хочешь, чтобы что-то было сделано правильно, сделай это сама».

Больше всего Леру угнетала несправедливость происходящего. Она вообще болезненно относилась к несправедливости. Первый муж то и дело, снисходительно улыбаясь, объяснял, что в этом мире справедливости нет вообще, а потому ждать ее могут только инфантильные и экзальтированные особы вроде нее, но Лера все равно каждый раз огорчалась чуть не до слез, когда сталкивалась с тем, что считала несправедливым.

Окровавленного павлина на столе в своем кабинете, трупа Марины и следственных действий в день рождения мама не заслуживала. А потому Лере было очень горько, что апофеозом с любовью задуманного и подготовленного праздника стали носилки, накрытые белой простыней, чужие люди с мрачными лицами, снующие между барским домом и маслодельней, и грязные отпечатки, оставляемые этими людьми на отскобленных добела половицах. К ночи пошел дождь, и грязь отпечатков была видна отчетливо. Так отчетливо, что Лере казалось, что она въелась намертво, эта грязь, если и не в половицы, то в душу точно.

Состояние мамы ее тревожило. Татьяна Ивановна была бледна и молчалива. Казалось, случившееся тяжким грузом легло на ее плечи, которые, всегда такие прямые, поникли под этой ношей.

Полицейский капитан, расследующий дело, расположился в кабинете Марины. Бывшем кабинете, в который уже никогда не войдет, шелестя длинными юбками, его хозяйка. Кабинет Татьяны Ивановны использовать было затруднительно. Правда, после того как все было сфотографировано, мертвую птицу убрали, залитые кровью документы выбросили, а стол отмыли (проделывая все это, уборщица баба Катя беззвучно ругалась себе под нос). Но капитан к тому моменту уже освоил невеликое пространство Марининого кабинета, а потому за начальнический стол перебираться не спешил.

Татьяна Ивановна за оскверненный стол тоже не садилась, не могла себя заставить, поэтому стояла у окна, прислонясь спиной к широкому деревянному подоконнику, и потухшими глазами следила за всеми, кто проходил по коридору.

Капитан опрашивал свидетелей, то есть участников праздника. Гостей на дне рождения Татьяны Ивановны было около тридцати человек, поэтому беседа (или это был допрос) затянулась за полночь.

Судя по лицу капитана, картина вырисовывалась довольно мрачная. Да чего там говорить, тухлая картина. Худо-бедно централизованно за столом под яблонями все сидели не больше часа. Да и то гости периодически отходили покурить, позвонить или в туалет. Через час все вообще пошло вразнос. Кузнецы уединялись в кузне, чтобы догнаться своим чудо-самогоном. К работникам усадьбы, живущим в поселке, приходила и уходила родня. Кто-то бегал на речку купаться. Кто-то, как Олег, разжигавший ребятне костер на берегу, отлучался, чтобы проверить, чем занимаются дети. Практически у каждого был момент, когда он оставался один, а значит, ни у кого, вообще ни у кого, не было алиби на момент убийства Марины. И абсолютно любой мог незамеченным шмыгнуть в барский дом и подбросить несчастного павлина.

В это время в усадьбу вполне мог проникнуть и кто-нибудь посторонний. Посетители частенько заезжали сюда по окончании рабочего дня, чтобы просто побродить по парку, саду или березовой роще. Это не возбранялось, и вход сюда был постоянно открыт. Правда, никто из сидящих за столом не видел чужих, однако это ни о чем не говорило. Туристы воспринимались здесь как часть пейзажа.

Откуда взялся павлин, тоже оставалось загадкой. Нигде поблизости не было павлиньей фермы, никто в поселке павлинов не разводил, информации о том, что птицу похитили из городского зоопарка, тоже не поступало.