Гипноз и «чудесные исцеления» - Мария Рожнова

И затем, успокоившись, продолжал развивать начатую им мысль:

— Да, непостоянство, как все более и более выясняется, самое характерное, что отличает психическое сокоотделение от простого пищевого рефлекса. Однако вглядимся внимательнее: так ли уж и здесь все прихотливо и подвержено случаю? Оказывается, нет. Вот, например, у Дружка слюногонное действие оказывает только походка Василия. А вот попробуйте выйти сейчас в коридор вы, молодой человек, — обратился Павлов к студенту, — и подойдите затем к двери, никакой слюны при этом у Дружка не выделится, заранее и твердо могу сказать.

Студент вышел и спустя некоторое время вернулся. При звуке незнакомых шагов за дверью Дружок насторожил уши, но в пробирке, прикрепленной к слюнной фистуле, не появилось ни капли слюны.

— Вот видите! — в глазах Ивана Петровича светилось веселое торжество. — А в чем причина? Шаги Василия, который обычно ухаживает за Дружком, стали для него сигналом, предвестником пищи. А все другие походки о еде не сигнализируют. Ясно теперь, почему к стуку ваших башмаков, — обратился Иван Петрович к студенту, — слюнная железа Дружка осталась совершенно хладнокровна.

— Да-а-а, — протянул один из сотрудников, — догадлив Дружок.

— Попрошу разъяснить, что вы под этим понимаете? — вскинулся Павлов.

— Мне кажется, Иван Петрович, догадаться — это значит по одним признакам понять о других, например, видя распускающиеся почки мы все понимаем, что…

— Началась весна, — прервал его Павлов. — Хорошее объяснение, нечего сказать! А слово «понять» вы мне растолкуете словом «догадаться». Нет, господа, так мы с вами далеко не уйдем. Эта словесность лишь мешает нам. Я не только о вас говорю, — примирительно обратился он к сотруднику, объяснявшему слово «догадаться», — все в этом грешны. Вот я сам только что пускался в рассуждение о хладнокровии Дружка. Тогда как дело наше, физиологов, — изучать ход течения внутренних процессов, лежащих в основе тех или иных внешних реакций, и для этого, прежде всего, всегда и везде стараться выяснить условия, вызывающие возникновение этих реакций. Сегодня, господа, я счастлив тем, что могу сообщить, что опытами доктора Толочинова уже точно определено основное условие, вызывающее появление психического слюноотделения. Этим основным условием является повторное совпадение действия случайных, посторонних раздражителей, например запах мяса, вид кормушки или тот же звук шагов служителя, с последующим кормлением. Только после нескольких таких сочетаний эти, казалось бы, не имеющие непосредственного отношения к слюнной железе раздражители начинают сами вызывать ее работу — гонят слюну.

Психическое слюноотделение есть ответ организма на внешнее воздействие, осуществляющийся при участии высших отделов нервной системы, причем эта реакция подчиняется определенному правилу — закону. Следовательно, у нас есть все основания считать эту реакцию рефлексом… Конечно, этот рефлекс сложнее тех, с которыми физиологи имели до сих пор дело, так как собака с ними на свет не рождается. Они появляются лишь после повторного воздействия определенных условий. Поэтому в отличие от первых простых рефлексов я предложил бы наши рефлексы назвать сложными, Или условными… Простые можно было бы тогда называть также безусловными, подчеркивая тем самым их большее постоянство.

Он снова с удовольствием и расстановкой, как бы призывая присутствующих вдуматься в смысл этих слов, произнес:

— Условные рефлексы. Вот ими мы теперь и займемся. Что для нас как физиологов является здесь особенно важным и решающим? — продолжал Иван Петрович. — Наши опыты, как я сейчас об этом сказал, доказали, что факт, который всеми вполне законно относился раньше и продолжает относиться теперь к области психики, к высшим проявлениям деятельности мозга, отныне, и также на вполне законном основании, следует одновременно относить к явлениям рефлекторным, а именно к сложным, условным рефлексам. А раз это так, то их можно изучать нашим исконным физиологическим объективным методом. Вы понимаете, господа, какие эго нам открывает перспективы? Метод держит в руках судьбу исследования. Величайшие победы естествознания это победы объективного метода. Итак, мы получаем возможность остаться на нашем верном, никогда не обманывавшем наших надежд пути — изучать явления с их внешней стороны, такими, какими они представляются наблюдающему их извне.

И без всяких искажений — гаданий, догадок, домыслов!

Мы знаем теперь, насколько эта уверенность ученого оправдалась, знаем, каким могучим оружием оказался метод условных рефлексов, отвоевавший у живой природы самые сокровенные ее тайны, раскрывший основные законы деятельности мозга и в их числе решивший загадку сна и гипноза. Исходную точку этих исследований Павлова и его сотрудников принято считать началом новой эры в изучении психики, эры, которую советские ученые, да не только советские, но и передовые ученые многих стран называют павловской.

Читателю, вероятно, хочется поскорее узнать, какой же оказалась разгадка внутренних механизмов гипноза и внушения, до работ И. П. Павлова и его учеников долго остававшаяся неуловимой, хотя на поиски ее было затрачено немало упорных усилий многих талантливых исследователей. Но мы вынуждены просить читателя еще немного потерпеть. Дело в том, что наш рассказ о сущности гипноза не будет понятен, если читатель не познакомится прежде, хотя бы очень общо и кратко, с теми основами учения о высшей нервной деятельности, которые самым непосредственным образом относятся к гипнозу и внушению.

Орган высшей нервной деятельности — кора больших полушарий головного мозга. В ней сосредоточено управление жизнью всего нашего организма, в ней замыкаются те нервные связи, которые образуются при выработке условных рефлексов. «…Нам может казаться, — говорил Иван Петрович Павлов в одном из своих последних выступлений, — что многие функции у высших животных идут вне влияния больших полушарий, а на самом деле это не так. Этот высший отдел держит в своем ведении все явления, происходящие в теле».

Свое ведущее положение в организме большие полушария приобрели не случайно, а благодаря высокой возбудимости, тончайшей чувствительности составляющих их нервных клеток к малейшим раздражениям. Вокруг нас и внутри нашего организма ежеминутно совершаются тысячи изменений (меняется освещенность, раздаются новые звуки, происходят тончайшие сдвиги в составе крови и т. п.), которые, воспринимаясь чувствительными нервными окончаниями, поступают в высший отдел мозга, вызывая возбуждение в его нервных клетках. И как результат этого возбуждения, мозг направляет сигналы, побуждающие те или иные органы нашего организма изменить свою деятельность, — усиливается или уменьшается объем дыхательных движений, меняется состав пищеварительных соков, интенсивность работы сердца и т. д.

И. П. Павлов (1849–1936)

Но высокая восприимчивость нервных клеток мозга, хотя и является очень ценным биологическим свойством (ведь это именно она обеспечивает ту точность и быстроту приспособления к среде, которая отличает человека и высших животных), имеет свою обратную сторону — обладая столь тонкой чувствительностью, мозговые клетки очень ранимы и хрупки. Как говорил Павлов, им присуща «стремительная функциональная разрушаемость, быстрая утомляемость».

Это проявляется, например, в том, что воздействие чрезмерно сильных или слишком длительных (даже если они слабые или средние по своей силе) раздражителей вызывает в клетках мозга не возбуждение, а прямо противоположный нервный процесс — торможение, когда внешние проявления их деятельности угнетаются. Так, если у собаки выработать условный слюногонный рефлекс на звонок, то слабый звон вызовет у нее меньшее отделение слюны, чем сильный. Но если звук слишком громок, величина ответной реакции станет стремительно уменьшаться. При оглушительном звоне рефлекторный ответ исчезает, то есть из клеток мозга приказа, побуждающего слюнные железы действовать, не поступает. Но это отнюдь не означает, что соответствующие мозговые клетки никак не реагируют на это сверхсильное раздражение. Нет, они отвечают на него, но не возбуждением, а торможением. Процесс торможения охраняет чуткие, ранимые мозговые клетки от чрезмерного перенапряжения, которое может быть для них губительным. За время этого внешне бездеятельного состояния внутри нервной клетки идет активный, жизненно важный процесс — клетки восстанавливают свой нормальный состав, свою работоспособность.

Очень важны для понимания того, с чем мы хотим познакомить читателя дальше, следующие данные исследований И. П. Павлова и его последователей. Все, что ослабляет нервные клетки мозга, все, что понижает их работоспособность, — болезнь, отравление (наркотиками, ядами), переутомление, волнение, нервное потрясение — все это увеличивает их подверженность торможению. Для ослабленной нервной системы раздражители, бывшие прежде сильными, становятся сверхсильными, или, как говорят физиологи, запредельными.