Танец в ритме дождя - Елена Ткач

– Так-так… – бормотал он себе под нос, – Бетховен, Вагнер… Моцарт – нет, Моцарт сейчас не годится… – Он обернулся к Вере, которая изо всех сил старалась казаться естественной и непринужденной, но это ей плохо удавалось: – А что желают дамы? Русскую классику? Чайковский, Рахманинов? Нет? А может, Штраус?

Ольга захлопала в ладоши – кажется, идея с музыкой пришлась ей по душе…

– Браво, Клаус! Это именно то, что нужно! У нас праздник сегодня, не так ли? Штраус! Штраус, и только он! Да здравствует вальс!

Веренц согласно кивнул, и вскоре комнату заполнили ликующие звуки. Штраус торжествовал, наслаждаясь своей любовью к миру, исполненному красоты и гармонии. Но каким диссонансом звучало его торжество… Хотя все старательно делали вид, будто ничто не омрачает столь славный вечер, в сердцах и гостей, и хозяев затаился страх. И тревога. Мотивы этой тревоги у каждого были свои – особенные. И сердца их еще сильнее замирали от боли, окутанные волнами музыки. Она, как бы по контрасту, подчеркивала и выявляла ту напряженную атмосферу, которая воцарилась здесь – в этих людях, в этой комнате… И напряжение все нарастало. И каждому было ясно, что неминуем взрыв!

12

«Ну вот, я и получила то, что хотела! – думала Вера, вертя в пальцах рюмку. – Вот тебе и близкий человек, вот тебе и подруга! Предала меня с пол-оборота… А мне урок – не будь дурой! Да кто еще пустился бы на край света, чтобы спасти ту, от которой надо было бы бежать сломя голову… Наплела с три короба… мол, прощай, молись за меня! Драконы, угрозы… Да она тут как сыр в масле катается! Французские коньяки, камины, серебряные подносы, фарфор… А у тебя в доме обои отклеиваются и потолок в ванной рушится, льет на голову… Серьги свои продала, чтобы спасать эту… а!»

Рука ее дрогнула, и коньяк выплеснулся на пол, но Вера этого не замечала. Ее положение усугублялось тем, что она не понимала общего разговора, – говорили по-французски, а она по этой части – ни бум-бум… Правда, этот смурной господин Веренц («Тоже мне дракон, – хмыкнула про себя Вера, – да он и мухи не обидит!») тоже не знал французского, и ради него разговор часто переводили на немецкий. Ольга иногда обращалась к ним с Алешей по-русски. Вера поняла, что делала она это в основном для нее, но, заметив, что Вера погружена в свои мысли и не расположена принимать участие в разговоре, оставила свои усердные попытки и окончательно перешла на французский.

«Вот и к лучшему, – со злостью решила Вера, – мило улыбаться и острить, когда с тебя заживо сдирают кожу, не стану. Не приучена! Ну хороша-а-а балерина! Так и льнет к Алешке, так и вьется… Только что руки ему не целует! И он тоже хорош! Мог бы ведь как-то исправить эту гнусную ситуацию – так нет, сидит как пришитый, по-французски что-то бормочет… Ах, дура ты, дура! Ну как ты могла поверить полупьяным бредням этой фифочки?! Она ведь всю ночь спиртное хлестала. Вот и понесло ее под настроение – на пьяную голову чего не придумаешь! Впрочем, я тогда от нее не отставала… В общем, расслабились бабоньки! И вот результат. Прав был Алешка – нечего сюда соваться. Но как же мне быть теперь? Положим, на эту-то мне плевать, а вот он… Сколько можно прощать его выходки! Ну что он молчит? Почему всем не скажет то, что мне говорил: что никакая она ему теперь не жена, что она его пять лет и в мыслях не поминала – ни звонка, ни весточки. Он тоже, как дурак, тогда пустился ее искать. Обеты давал… Ох, таких дураков – днем с огнем поискать! Вот она – загадочная русская душа, попросту дурь беспробудная! Мы не в реальном, мы в выдуманном мире живем. Только все путаем. Господи, паршиво-то как! Что ж мне делать, а? Что делать?»

Но ответа на этот сакраментальный русский вопрос Вера не находила. Погруженная в свои терзания, она не замечала, что Алеша поминутно бросал на нее тревожные взгляды. Хозяйка посадила его за столом возле Ольги – ну как же, жена! И он не мог ни коснуться Вериной руки, ни шепнуть ей хоть полслова на ушко… Только в отличие от Веры, которой душевная боль, пронзившая всю ее, как отравленная стрела, мешала оценить обстановку, он чувствовал, что в этом доме что-то не так. Слишком напряжены были хозяева, и внезапный приезд гостей не мог настолько выбить из колеи этих явно уравновешенных и вполне светских людей… Тут дело было в другом. Но в чем? Он пытался проанализировать скрытые причины всеобщей подавленности, которую все присутствовавшие старались затушевать под личиной радушия и вежливого гостеприимства. Всем удавалось превосходно играть свои роли, кроме, пожалуй, двоих: Веры и Веренца.

У Алеши сердце сжималось, когда он смотрел на Веру, – вот бы, кажется, схватил ее в охапку, нарушая все правила хорошего тона, и на руках унес – унес отсюда… И пускай бы ему пришлось нести ее так всю ночь – по незнакомой местности, в темноте, по дорогам чужой страны – да это пустяк! Он всю жизнь готов носить ее на руках – эту безгранично любимую безрассудную женщину, чья щедрая самоотверженность сделала ее еще ближе ему и родней!

«Ты потерпи, моя милая! – заклинал он ее в душе. – Потерпи еще капельку. Клянусь, я ни разу в жизни больше не подставлю тебя под удар! Я совсем истерзал твое сердце… твое смелое маленькое сердечко, которое я не променял бы на целый мир… Ты – весь мир для меня, родная! Сколько же красоты в тебе, моя чистая, моя золотая душа! Я ведь мальчишка по сравнению с тобой. Только ты не бойся – я вырасту, я стану большим, громадным, я буду великаном, твердо стоящим на этой земле, головой упирающимся в небеса… Я подарю тебе все земные радости, всю нежность, всю теплоту души, на которые только способен человек. Я отогрею твое замученное, твое уставшее сердечко, бьющееся, как птаха в силках… Я напою тебя собственной кровью, если у нас не будет воды, я отогрею тебя своим дыханием, если не будет огня… Я люблю тебя! Тебя одну – и с каждым днем, не переставая удивляться тебе, я люблю тебя сильнее, чем прежде…»

Собрав всю свою волю, Алеша пытался поддерживать светскую беседу, вместо того чтобы, опрокидывая стулья, ринуться к Вере, обнять ее, что-то ей объяснить… Вслух сказать все то, что рождалось в нем, – все, что говорило его болезненно сжавшееся, сгоравшее от любви к ней сердце… Какая-то властная сила удерживала его на месте, быть может, это была интуиция? Или некий знак свыше, запрещавший ему сломать затеянную Ольгой игру? Он терялся в догадках.

Только одно было ему очевидно: игра эта затеяна неспроста. Пытаясь внутренне отстраниться, он окидывал мысленным взором всех, в том числе и себя, собравшихся за столом, и видел, что картина эта фальшива. Взаимоотношения ее персонажей неестественны. Все явно ждут чего-то. Или кого-то? С каждой минутой Алексей все больше убеждался, что Вера оказалась права, примчавшись к Ольге на помощь. Ей явно что-то угрожало. Да, похоже, и не только ей – хозяева, как ни старались болтать и шутить, были скованы так, будто над ними нависла незримая опасность. Но от кого или от чего она исходила?.. Да, тут было над чем поломать голову.