Надменный индюк - Эмилия Марр

принять не удалось, но сделать вид-то я могу. Тем более, красными глаза бывают так же и после душа, а не только от слёз.

Открываю дверь, в глаза стараюсь ей не смотреть.

– Извини, я не показала тебе вторую душевую. Пойдём, – говоря это, прохожу мимо неё.

– Стой! – неожиданно выкрикивает Соня, и я замерла. Воспользовавшись моим смятением, она подбежала ко мне со спины и крепко обняла. – Не поворачивайся. Не уверена, что скажу это тебе в глаза.

Я и шелохнуться не могла, настолько крепко она в меня вцепилась.

– Там, в Майами, я возненавидела тебя всей душой настолько, насколько может это сделать четырнадцатилетний ребёнок. С каким презрением ты со мной разговаривала, как надменно смотрела на меня, и в каждом слове сочился яд! Будь ты змеёй, уже после первой нашей встречи в больнице обнаружили бы труп школьницы из России. Но это всё мелочи, я всегда слышала гадости от одноклассников, так как моя мама была справедливым учителем и ставила оценки за знания. Мне было не впервой столкнуться с агрессией в мой адрес. И я бы забыла обо всех твоих словах, если бы ты остановилась на этом. Но ты, – Соня переводит дух, набирает побольше воздуха и продолжает, – ты не понимала слова «стоп». Ты ворвалась в палату, где в коме лежала моя мама, как раз в тот момент, когда я пела для неё в надежде, что мамочка услышит и очнётся. И, не подбирая слов, начала осыпать её проклятиями…

Снова пауза.

На моих глазах слёзы, горло распирает от желания прочистить его и убрать этот ком, который не даёт нормально дышать. Но я молчу. Я заслужила услышать это всё.

Соня снова делает глубокий вздох, явно борясь со слезами, которые так и норовят брызнуть из её глаз.

– Моя мама не услышала моих песен, всё, что она смогла услышать перед своей смертью – это твои проклятья. Ты винила её в смерти своего отца, в том, что твоя мама в коме, в том, что она неумеха, говорила, чтобы она сдохла, а не лежала тут. После твоего ухода её с трудом, но реанимировали. Я тогда так сильно испугалась. Мне строго-настрого запретили заходить к ней в палату. Они боялись, что ещё одно такое событие, и её сердце не выдержит. Но я не уходила и тогда, переехала и сидела в коридоре, боясь издать один ненужный звук и потревожить этим маму. Но тебе было всё равно, ты видела только своё горе, не замечая других. После того, как ты пришла к ней в палату второй раз, раскидывая все медицинские столы и стулья на своём пути, не беспокоясь о шуме, – руки Сони стиснули меня ещё сильнее, буквально выдавливая весь воздух из моих лёгких, она переводит дух и снова продолжает: – Как ты визжала тогда. Ты словно с ума сошла, я не видела ещё таких людей – с бешеными красными глазами. В них не было ничего, кроме пламени ненависти. И ты хотела сжечь им нас обеих. Ты помнишь, что ты тогда сказала?

Я делаю глоток, горло пересохло, из меня не выходит и звука, только слёзы градом капают из глаз. А она всё молчит, продолжает ждать ответа.

Тогда я машу головой, в знак отрицания. Я действительно не помню, что несла тогда на эмоциях.

– Ты оттолкнула меня от двери, чтобы я не мешала тебе пройти в палату. И войдя: кричала только одно слово: «Умри! Умри! Умри!»

Не выдерживаю и начинаю отцеплять её руки от себя, я больше не могу это слышать, я только стала успокаиваться, приходить в себя.

Соня борется со мной. Хоть она и худенькая, как тростинка, но рост её почти как у меня, а сил явно больше, потому что у меня ничего не выходит, и я всё так же нахожусь в её крепких объятиях.

– Всё! – не выдерживаю и пытаюсь теперь достучаться до неё. – Я поняла тебя. Да, я была очень жестока в отношении тебя и твоей мамы! Я… Мне нет оправдания.

Ноги становятся ватными, и я просто опускаюсь на пол, Соня так же опускается вслед за мной.

– Хватит, Соня, прошу. Я всё поняла. Я очень виновата. Не знаю, сможешь ли ты когда-нибудь меня простить… Ты не заслуживала такого обращения. Отпусти меня, пожалуйста, – каждое слово даётся мне с большим трудом. Вытираю слёзы и произношу их, еле разлепляя губы.

– Я должна тебе всё сказать, я столько раз это себе представляла. Нашу встречу… Всё пошло совершенно по другому пути… Но так даже лучше. Дослушай. Только не поворачивайся. Хорошо?

Киваю. Это малое наказание за те страдания, которые испытала эта девочка из-за меня.

– Тебе тогда вкололи успокоительные и увели, а я могла лишь сожалеть о том, что у меня в руках нет ничего, что позволило бы мне тебя убить. Признаться, на следующий день я даже взяла вилку с подноса в столовой с желанием воткнуть тебе её в горло. Я знала, что палата твоей мамы была в конце коридора, там всегда было много людей. Да и ты постоянно там пребывала. И когда я уже пришла к вам, то обнаружила вашу палату пустой. Я похолодела. Я действительно испугалась, что не смогу дать тебе почувствовать хотя бы каплю своей боли от твоих слов. И когда начала метаться по больнице в поисках тебя и твоей мамы, одна медсестра мне пояснила, что…

Знаю, что она скажет. Этот день я не забуду никогда.

– Я узнала, – с нажимом произносит Соня, – что твоя мама умерла накануне. И поняла, что вся твоя истерия произошла из-за этого. И хоть я и понимала, что ты была не в себе от боли потери, но всё равно в душе не могла оправдать твоих действий и слов.

Я уже не могла себя сдерживать, уткнувшись в свои ладони, содрогалась и ревела от пребывающих слёз.

Не знаю, сколько времени прошло, но в себя я пришла, всё так же расположившись сидя на полу.

Руки Сони по-прежнему обвивали мою талию, с разницей лишь в силе сцепления. Сейчас это скорее поддерживающие объятия, нежели цепкие, не дающие уйти от возмездия.

Поднимаю голову и, продрав горло, спрашиваю:

– Это ещё не всё?

– Нет, – скорее понимаю, чем слышу её ответ.

– Хорошо, продолжай. Я успокоилась.

– Моя мама умерла, пережив твою всего на несколько дней. Тогда мне было всё равно, но потом я проанализировала и поняла, что мне очень помог твой дядя, полностью оплатив счёт за больницу. У нас с мамой, учительницей