История моих животных - Александр Дюма

Росный Ладан оставался у хозяина шесть лет; за эти шесть лет он объехал Италию и кое-что выучил по-итальянски, Испанию — и немного заговорил по-испански, Англию — и кое-как выучил английский, наконец, он обосновался во Франции и здесь действительно хорошо выучил французский.

Дитя озера Амбра, он наслаждался бродячей жизнью, напоминавшей жизнь его предков, царей-пастухов, и выглядел так внушительно, что я всегда утверждал и продолжаю утверждать: он происходил от завоевателей Египта. Так что, если бы это зависело только от него, он, вопреки поговорке славного короля Дагобера, никогда не покинул бы своего англичанина, это англичанин его покинул. Это был великий путешественник, он повидал все. Он видел Европу, Азию, Африку, Америку и даже Океанию; он осмотрел все в этом мире и решил посетить другой. Каждое утро в семь часов он звонил, вызывая Росного Ладана. Однажды утром он не позвонил. В восемь часов Росный Ладан вошел к нему в спальню и нашел его висящим под потолком на шнурке от колокольчика.

Этим объяснилось, почему он не позвонил.

Англичанин был щедрым и даже позаботился, перед тем как повеситься, оставить сверток с гинеями для Росного Ладана; но Росный Ладан не был бережливым. Настоящее дитя тропиков, он любил все блестящее, лишь бы оно сверкало, и ему было безразлично, медь это или золото, стекло или изумруд, блестка или рубин, страз или бриллиант; поэтому он потратил свои гинеи на то, чтобы покупать все блестящее, пропуская между покупками по несколько глотков рома, потому что Росный Ладан очень любил ром, о чем забыл сообщить мне Шеве, без сомнения подумавший, что я и сам это замечу.

Когда Росный Ладан — не скажу, что проел: бедняга был довольно слабым едоком — промотал свою последнюю гинею, он понял, что пора искать новое место.

Он был красивым, приветливым, с ясным взглядом и открытой улыбкой и вскоре нашел нового хозяина. Этот новый хозяин, оказавшийся французским полковником, увез его в Алжир. Там Поль почувствовал себя почти что дома. Алжирцы говорили на его родном языке или, вернее, он говорил на родном языке алжирцев, но более чистом и изысканном, поскольку он изучал арабский в первоисточнике его. Он провел в Алжире пять лет, и в эти пять лет милость Господня коснулась его, он был окрещен, получив имя Пьер, несомненно с тем, чтобы, как его святой покровитель, обрести возможность отречься от Бога трижды.

К несчастью, выбирая это имя, Росный Ладан забыл, что его носил и хозяин. Полковник, не желая иметь слугу, которого звали бы так же, как его самого, лишил Росного Ладана имени Пьер и назвал его Полем, подумав, что ему должно быть приятно перейти от покровителя, держащего ключи, к покровителю, держащему меч.

Когда истекли пять лет, о которых мы уже рассказали, полковник получил отставку; он вернулся во Францию, чтобы выразить несогласие с приказом, но приказ был подтвержден, и полковник, оказавшись на половинном содержании, объявил Полю, что, к великому своему сожалению, должен с ним расстаться.

Между полковником и англичанином было досадное различие, состоявшее в том, что полковник, оставаясь в живых и нуждаясь в своих деньгах до последнего дня, дал Полю только сумму, причитавшуюся при расчете, и эти деньги (33 франка 50 сантимов) быстро просыпались сквозь смуглые пальцы Поля.

Но во время службы у полковника, который был тонким гурманом, Поль приобрел полезное знакомство — с Шеве. Вы видели, как Шеве рекомендовал мне его, сказав, что это превосходный слуга, единственный недостаток которого — терять все, что ему дают.

Где-то, чуть выше, я говорил уже, что Шеве забыл предупредить меня о пристрастии Поля к рому, и прибавил, что Шеве подумал, будто я и сам смогу это заметить.

Так вот, Шеве переоценил мою проницательность. Конечно, время от времени я видел, как Поль встает на моем пути в положение на караул, вытаращив глаза с пожелтевшими белками; я замечал, как он отчаянно прижимает мизинец ко шву своих штанов — эту изящную и вместе с тем воинскую позу он приобрел, когда служил у полковника; я слышал, конечно, как он смешивает английский с французским, испанским и итальянским; но, поглощенный своей работой, я почти не обращал внимания на эти внешние изменения и был по-прежнему им доволен; следуя рекомендациям Шеве, я ничего не доверял ему, кроме ключа от погреба, который Поль, изменив своим привычкам, не потерял ни разу.

Итак, я оставался в неведении относительно роковой склонности Поля до тех пор, пока внезапное обстоятельство мне ее не открыло. Отправившись как-то на охоту, где собирался задержаться на неделю, я неожиданно вернулся на следующий день и, вернувшись, как обычно, позвал Поля.

Поль не откликнулся. Я позвал Мишеля — он был в саду. Я позвал жену Мишеля, Огюстину, — она отправилась за покупками. Я поднялся в комнату Поля, опасаясь, что он повесился, как его прежний хозяин.

Я успокоился, бросив на него взгляд: Поль пока что совершенно расстался с вертикальным положением и принял горизонтальное. Одетый в парадную ливрею, он лежал на постели, застывший в неподвижности, словно его забальзамировали по методу г-на Ганналя. Признаюсь, если я и не поверил, что он забальзамирован, то мог бы подумать, что он скончался. Я окликнул его — он не ответил; я потряс его — он не пошевелился; я поднял его за плечи, как пьеро поднимает арлекина, он не согнулся ни в одном суставе. Я поставил его на ноги и, увидев, что ему совершенно необходима поддержка, прислонил к стене.

Во время этой последней операции Поль, наконец, проявил признаки жизни: он попытался заговорить и открыл глаза, в которых видны были одни белки; наконец ему удалось издать нечленораздельный звук, а затем он довольно нелюбезно поинтересовался:

— Почему это меня поднимают?

В эту минуту у двери комнаты Поля послышался шум. Это Мишель, услышав из дальнего конца сада, что я его зову, поспешил ко мне.

— Что с Полем, — спросил я у него, — он помешался?

— Нет, сударь, но он пьян.

— Как это пьян?

— Да, сударь; стоит вам отвернуться, как у него уже в зубах горлышко бутылки.

— Как, Мишель, вы это знали и не сказали мне?

— Я служу у вас садовником, а не шпионом.

— Действительно, Мишель, вы правы. Хорошо, но что теперь делать с Полем? Я не могу весь день держать его у стены.

— Если вы хотите протрезвить Поля, это очень просто.

Вы помните, что у Мишеля всегда находилось средство в любых затруднительных обстоятельствах.

— Что же надо сделать, Мишель, чтобы Поль протрезвел? Черт возьми! Поль, постарайся стоять у стены!

— Вам надо только взять стакан воды, добавить в него восемь или десять капель щелочи и заставить Поля это выпить. Поль чихнет и протрезвеет.