На круги своя - Август Стриндберг

В довершение всего местность, где он жил, была сплошь покрыта светлым сыпучим песком, который к разгару лета до того разогрелся, что не успевал остыть за ночь. Это сперва вернуло его воспоминания к мешочкам с горячим песком, которыми крестьяне лечат воспаление легких. Потом, после того как он долго копался у себя в памяти, всплыла строка из Дантова «Ада», где распластанные богохульники лежат на горячем песке, но, поскольку он не думал, что знает доброго Бога, у него возникла мысль, что и ему простят хулу.

Побродив с неделю по глубокому песку, он заметил, каких адских мук требует необходимость сделать один шаг вперед и полтора назад, необходимость поднимать ногу, чтобы продвинуться дальше, а того пуще — чтобы ощутить, как ты проваливаешься в землю подобно той девочке, которая наступила на хлеб. Нигде не находить точки опоры, не иметь возможности припустить со всех ног наперегонки с мыслями, а вместо того влачиться как жалкий старец — вот это была мука так мука. И жара, которая никак не слабела; комната его пылала огнем среди дня, и даже ночью, когда он лежал у себя в постели совершенно нагой, его обжигал жар раскаленной крыши.

Казалось бы, близость моря должна поглотить эту жару, но и море словно стакнулось со всеми прочими стихиями. Дело в том, что он с молодых лет любил во время купания бросаться головой в волны, не ползать же ему по дну. Но и здесь снова и снова повторяющийся сон играл с ним злую шутку. Во сне его мучила картина, что он изнемогает от жары и должен искупаться; сейчас перед ним было настоящее море, но до того мелкое, что броситься в него не представлялось возможным, а когда он все-таки заходил, оно оказывалось настолько мелким, что и окунуться нельзя.

Вот какое здесь было купанье!

«Я что ж, приехал сюда, чтобы увидеть, как становятся явью все мои дурные сны?» — спрашивал он себя.

И он был прав! Илмаринен с каждым днем становился все более назойливым, интересовался, когда наконец приедет его жена, и, после того как миновало четырнадцать дней, решил, что жена его бросила. Это конечно же весьма обрадовало друга Лаис, словом, получился ад по всем статьям. Ибо в положении отвергнутого мужа есть что-то унизительное.

Отношения с Англией тоже приобрели столь угрожающий характер, что теперь ему и самому было непонятно, женат он или разведен. Письмо известило о немеркнущей любви, ужасах развода и муках тоски. Они были как Геро и Леандр, каждый — по свою сторону моря, и, если б она умела плавать, быть бы ей давным-давно здесь, у Леандра, рискуя, что ее хладный труп прибьет к его берегу. Следующее письмо поведало, будто она намерена открыть театр в Лондоне, а теперь ищет средства под это начинание, и это при том, что она не могла раздобыть денег даже на пароходный билет.

Третье письмо сообщало, что она заболела. Письмо было полно горьких упреков мужу, который покинул свою больную жену в нужде и в чужой стране (о том, что она и сама достаточно богата, в письме не упоминалось).

Четвертое она написала из монастыря, где в детстве жила у английских монахинь, где ее воспитывали и где теперь она вновь отыскала свою юность и невинность, проклинает греховность мира и адские муки супружеской жизни.

Отвечать на это разумными письмами было совершенно невозможно: письма лились как из ведра, разминувшись по дороге, и потому, стоило ему отправить ей нежное, ласковое письмо, как к нему, в ответ на его предыдущее, приходило злобное, исполненное досады, и наоборот. Получалось какое-то идиотское недоразумение, и, когда он оборвал эту переписку, она засыпала его телеграммами.

Целый месяц длился этот сумасшедший дом, он даже начал с тоской припоминать часы, проведенные в Гамбурге, — время неописуемой прелести, если сравнить его с теперешним.

И тут — словно его вынули из виселичной петли — пришло письмо от невестки, которая приглашала его на отцовскую виллу возле Оденсе. Жена его в Лондоне получила такое же приглашение, и, следовательно, им предстояло свидание.

Готовый ко всему, даже и к самому худшему, он начал этот этап своего жизненного пути, на котором ему предстояло пережить наиболее курьезную из всех своих метаморфоз. Ему, отринувшему статус отца и супруга, предстояло снова сделаться ребенком, внедриться в чужую семью, снова обрести отца и мать, которых он потерял уже много лет назад. А если его замешательство становилось только сильней, так не от того ли, что его тесть и теща уже семь лет жили в разводе, однако теперь, в связи с замужеством дочери, надумали встретиться. Словом, он становился связующим звеном, но, поскольку и дочь их, иными словами его жена, была в разладе с отцом, данной встрече предстояло пройти под знаком двойного примирения.

Однако ведь и его собственное прошлое оставило у него не слишком-то приятное воспоминание о такого рода примирениях, а коль скоро он и сам не выступал здесь в роли невинного агнца, предстоящая идиллия у озера стала представляться ему отверстой змеиной пастью. Как ему прикажете объяснять эту нелепую разлуку с женой по истечении двух месяцев брака? Ссылаться на тяжелое финансовое положение было, пожалуй, хуже всего, ибо супруг с тяжелым финансовым положением вполне может оказаться обманщиком либо охотником за чужим наследством.

Приближаясь к условленному месту встречи, он начал нервничать, но в последнюю секунду сумел утешить себя истинно писательским рассуждением: «Коли это не принесет мне чести, то, уж по крайней мере, принесет новую главу для моего романа».

Впрочем, у него хранилась про запас и другая точка зрения на то, что с ним произошло, и это было представление о себе как о невинной жертве.

Я хочу посмотреть, сколько подлостей припасла для меня судьба и сколько я смогу вытерпеть!

Когда поезд остановился у маленького элегантного вокзала железнодорожной ветки, он поглядел по сторонам: нет ли здесь кого, кто его ищет.

К нему и впрямь спешила молодая дама с весьма приятным ребенком, которого она держала за руку; она спросила его имя и представилась как француженка-гувернантка у его шурина, специально посланная, чтобы его встретить.

Красивый белый городок, где у домов были высокие шатровые крыши и зеленые ставни, расположился в окруженной холмами долине, с маленьким живописным озером. На краю городка, у самого берега, стояла вилла. По липовой аллее навстречу ему шла седовласая женщина с непокрытой головой, она заключила его в объятия и сказала: «Добро пожаловать». Это была мать его жены, и в мгновение ока он понял, до чего чудесное превращение совершил для него столь простой акт, как бракосочетание. Она была его матерью, а он был ее сыном.

— Я знала тебя задолго до того, как ты увидел мою дочь, — сказала пожилая дама дрожащим голосом религиозной фанатички. — И я словно ждала тебя! В твоих сочинениях много злого, но твоя бесприютность кажется поистине детской, твои взгляды на женщин справедливыми, а твое неверие — это не твой грех, ибо Бог просто не пожелал открыться тебе, но подожди, ты еще увидишь Его приближение. Ты женился на мирском чаде, но ты не должен терпеть ее присутствие, коль скоро ты увидишь, как она увлекает тебя в житейскую пошлость. А когда ты останешься в одиночестве, ты снова услышишь первые зовы твоей юности.

Все это она изрекла как сивилла, с беззаботным выражением лица, словно кто-то другой гласил ее устами, а потому она и не боялась сказать лишнего.

Когда разговор с высот снова опустился на землю, он справился о тесте, чье отсутствие его несколько удивило. Оказывается, тесть был в отъезде, но собирался вернуться завтра вечером.

Что до невестки, то она тоже заявила о себе, но холодно, зловеще, формально. В ней, которую он мнил своим будущим другом, он надеялся найти поддержку и опору, но тотчас увидел, что его надежды напрасны, тем более что она собиралась уехать еще до возвращения отца.

О его жене разговор вообще не заходил, и никто из присутствующих не знал, приедет она или нет.

Может быть, его заманили в ловушку, спрашивал он себя, и теперь будут судить? Может, жена из Англии нажаловалась на него? Тогда как вообще прикажете понимать сложившуюся ситуацию? Теща, которая почти откровенно советует ему развестись и не слишком тепло отзывается о своем дитяти, — это же верх оригинальности!

Тем временем его подвели к вилле, которая оказалась роскошным каменным домом с нескончаемым множеством комнат, наполненных антикварной мебелью, фаянсом и безделушками. И вот в этом доме, где проживает две большие семьи, каждый год всего на шесть недель появляется его хозяин, когда у него летние вакации; остальное время дом стоит пустой. Это свидетельствовало о непомерном богатстве и одновременно внушало мысль, что бедность здесь даже и поминать не следует, ни бедность, ни ее причины, ни средства ее преодоления.

День прошел за разговорами с тещей, которая проявляла неиссякаемое внимание и доброжелательность, а вдобавок умела в любой момент перевести разговор на высокие материи, была преисполнена религиозным мистицизмом и во всем угадывала направляющую руку Провидения, что придавало ее мировоззрению оттенок терпимости, ибо в поступках человека она видела божественное предопределение.