Щит веры – воину-защитнику в помощь - Иеромонах Прокопий (Пащенко)
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
По ходу размышления у него родились и сомнения в подлинности своих внутренних содержаний. Так, у него родилась мысль, что вера в Бога и в духовную жизнь человека, которую он обрёл «путём стольких страданий», была навеяна лишь под влиянием внешних обстоятельств. «Неужели, — думал он, — во мне опять выявился человек только мирской жизни, и она меня захватит полностью?» То есть Бессонова беспокоила мысль, что его вера лишь плод трудных условий жизни, и когда условия станут иными после побега, новая жизнь захватит его и вера исчезнет.
«Нет, есть спасение, — остановился он на этой идее. — И это спасение — любовь. Вот что будет двигать мною в жизни, что не позволит мне забыть прошлого и выведет на истинный путь в будущем». Есть Бог и есть любовь. «И в соединении их — счастье. К нему я сейчас иду. Дай его Бог!» Придя к этой мысли, Бессонов разбудил свою смену, передал винтовку и «радостным, счастливым лёг спать».
Необходимо подчеркнуть, что радостным и счастливым ложится спать человек, за которым идёт вооружённая погоня, и в случае ареста наиболее ожидаемый финал — расстрел. Радостным и счастливым он ложится спать, когда у него и у членов группы «нет сил, еды».
Хотя группа ушла от потенциальной смерти, которая могла настигнуть их в результате боевого столкновения, впереди их ждала потенциальная смерть от истощения. «Продуктов не было совершенно. И как не верить в Бога?!»
«Не знаю, — писал Бессонов, — везло ли нам или Бог помогал, но тогда, когда нам приходилось очень плохо, я знаю, что Бог выручал». Беглецы наткнулись однажды на шалаш, в котором был местный житель (его не тронули) и продукты. В другой раз им встретилась на пути изба, где «под навесом лежало два ряда печёных, высушенных хлебов, стояло два мешка с пшённой крупой и банка из берёзовой коры с солью».
Однажды Бессонов даже удивился, когда членам группы стало тяжело после поглощения обильного количества мяса (был подстрелен олень). Почему удивился? Потому что ранее им не становилось плохо, хотя во время своего продвижения они находились в крайне тяжёлых для телесной организации условиях, всё время пили болотную воду. В этой воде «простым глазом можно было видеть множество каких-то маленьких головастиков». На привал они устраивались под снегом и проливным дождём. «Да что говорить. Просто Бог спасал».
Ещё примечательный эпизод: когда на тропинке показался след большого медведя, Бессонова потянуло пойти по следу. Ему «хорошо было на душе. Опять чувствовалась свобода». «Много ли человеку нужно для счастья? — подумалось ему. — Кусок хлеба в полном смысле этого слова и кров. Природы. И природы вплотную. И при спокойной совести он счастлив».
Своё состояние Бессонов характеризовал в таких словах: «Я был свободен. Был близок к природе. Имел хлеб и кров. Я был счастлив».
Самая утончённая еда, по его мнению, не даст тех переживаний, которые получает голодный и усталый человек, когда у него есть кусок хлеба и крыша над головой. Впечатления всех городов мира не сравнятся с тем, что испытывает человек, вплотную подошедший к природе. «Все свободы всех стран ничто перед свободой человека, для которого один закон — закон Бога, совести». Бессонов славил Бога за то, что Он дал ему «это пережить».
Он благодарил Бога за то, что Бог спас его, уберёг от преступления против Божественного закона, когда он находился «на пределе к отчаянию», когда ради сохранения жизни он мог пойти на всё: на убийство, грабёж, разгром деревни. «Он не дал мне совершить насилие, и вместе с тем Он дал мне всё. И я от души славил Его».
Он считал, что сила не в его упрямой воле (силу его воли, превозмогающей усталость, характеризуют хотя бы такие его слова: «Уже не хватало сил… Голова работала только по компасу: запад и запад… Как кабан, шёл я впереди… Только на запад… Только ближе к цели…»). Сила в воле Божией, «с которой, — писал Бессонов, — я должен слить свою, и правилен не мой путь борьбы за жизнь, а единственный истинный путь — путь, который нам указал Христос. Мне труден он. Я уклоняюсь от него постоянно, ежечасно, ежеминутно, и я расписываюсь: я слаб. И слаб потому, что я силён. Но я вижу идеал. Я верю в Любовь — Правду — Добро — Истину — Бога. Я шатаюсь, но я иду. Я иду, и я дойду».
Иммунитет к боевой психической травме и книга Невесского Н. Е. «Первый эшелон»
Слова «я иду, и я дойду» необычайно выпукло и отчётливо проступили в истории Евгения Невесского, в годы Отечественной войны 1941–1945 годов попавшего на фронт в числе первых. Над первыми частями, прибывшими на фронт, нависла угроза окружения и полного уничтожения (первый эшелон — советские войска, по команде отправившиеся к границе, через которую готовили вторжение немцы, — подходил к границе частями, он не успел организоваться в единую ударную силу и на пути следования к границе оказался разорванным на три группировки).
* * *
Масштабы происходившей трагедии потрясают воображение. Визуально о масштабах трагедии, участником которой стал Евгений, можно получить представление по первой части четырёхсерийного документального фильма «Великая война» (телевизионная компания «Star media»).
В первой части своей книги Евгений описывает атмосферу отчаяния и мрака, всё глубже проникавших в души бойцов, которые многими тысячами двигались по направлению к выходу из окружения. Кругом смерть, взрывы снарядов, падающих на отступающие части, зарево, распространявшееся от горящих деревень. Казалось, что надежды нет.
Но описывая весь ужас тогдашней атмосферы, всю безнадёжность сложившейся ситуации, Евгений тем не менее включал в свои описания выражения, обозначавшие свет: искра, рассвет. Мрак не полностью захватывал его, что-то в нём сопротивлялось прессингу отчаяния и безнадёжности.
«Он был светлым и очень искренним человеком, — пишет о нём его дочь, принявшая монашеский постриг с именем Нимфодора. — Крещённый в детстве, через испытание войной отец пришёл к вере, в которой невидимо утверждался всю жизнь».
И свет во тьме светит, и тьма не объяла его, — эти слова из первой главы Евангелия от Иоанна передают атмосферу всей книги, небольшой по объёму, но по силе
