Гнездо орла - Елена Съянова

Гитлер все отлично понял. Интрига закрутилась, как водоворот, втягивая новые лица. Гитлер позвонил Лею, и тот, прервав поездку, вылетел в Рим. О настоящей цели визита он даже не догадывался; все выглядело естественным продолжением поездки рабочего вождя по городам Германии. Остальные участники заговора делали вид, что ничего не знают.

История разворачивалась стремительно. Во время вечернего приема на вилле Боргезе, официальной резиденции Муссолини, блистательную Марго бывший возлюбленный не замечал. За столом Лей оказался между нею и Риббентропом, который за ней ухаживал, дразня Чиано. Тот впивался взглядами в возбужденную графиню. В Италии страсти не уютное пламя в камине, а извержение Этны!

После банкета, в одном из апартаментов дворца, Марго получила пощечину от разгоряченного вином Галеаццо и, отвесив ему десяток в ответ, выбежала вон. В это время в других апартаментах уставший от выступлений Лей уже разделся, собираясь спокойно поспать эту ночь. Дальше произошла сцена, короткая, как вспышка молнии. Марго умоляла о «ночи любви»; Лей выставил ее вон. Утром он узнал, что молодая женщина погибла.

Это был несчастный случай: Марго разбилась, не справившись с управлением на Аппиевой дороге, на которой велись ремонтные работы.

Такой развязки, конечно, не ожидал никто. Чиано рыдал, Эдда надела траур, ничего не подозревавший Муссолини утешал дочь, пожаловавшуюся ему на угрызения совести, и резко говорил с зятем, упрекая его в легкомыслии.

— Ты чересчур своевольничаешь, — сказал он. — Больше я не стану этого терпеть! Если тебе не нравится Риббентроп, то это не значит, что мне должна не нравиться политика фюрера. Я поменял о ней мнение. Ты настраивал меня против аншлюса Австрии, и хорош бы я был, если бы тебя послушал. Теперь помолчи! Я намерен одобрить планы фюрера по чехам. А ты займись своей семьей.

Эта судорожная история случилась накануне отъезда Гитлера из Италии и набросила мрачноватую тень на заключительное свидание вождей, однако результаты превзошли ожидания Гитлера: Муссолини твердо обещал прекратить критику германской политики и почти обещал поддержку в дальнейшем.

Самолет фюрера поднялся в фиолетовое небо над Миланом, едва не угодив в облако из разноцветных шариков, которое сдуло к аэродрому, — прощальный привет от безалаберных итальянцев.

Когда в салоне все успокоилось, Гитлер подсел к Лею, равнодушно глядящему в круглое окошко.

— Мне этот визит стоил многих седых волос, — сказал Адольф. — Когда летели в Неаполь, на военно-морской парад, я похвалил самолет, так дуче вдруг объявил, что сейчас сам его поведет, и уже собрался идти в кабину пилотов… До чего темпераментны эти итальянцы!

Лей кивнул.

— Пять минут назад мы все могли разбиться, — продолжал фюрер. — Я никогда по-настоящему не верил в судьбу, рок и прочее, но согласитесь — если кто-то гибнет, а кто-то — нет, значит, так для чего-то нужно было?

Лей снова кивнул.

— Хотел вас ободрить, да… неудачно. — Гитлер положил на его руку свою. — А ведь вы мне кое-что обещали, в Вене, помните?

— Да. — Роберт достал из саквояжа свой именной браунинг и посмотрел на Гитлера. Тот быстро протянул руку, точно боясь, что Лей передумает.

…Это было не то оружие, из которого Ангелика выстрелила себе в грудь. Но то самое, что часто у нее видели: Гели всюду носила его с собой, любовалась им, как ценной игрушкой.

— Благодарю. — Гитлер опустил руку с браунингом в карман своего кожаного плаща и глубоко вздохнул. Потом откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Роберт, чтобы ему не мешать, опять уставился в иллюминатор.

Очнулся он оттого, что кто-то трогал его за рукав.

— Просыпайтесь, мой дорогой, мы уже сели, — говорил Гитлер, поправляя галстук. — Мы с вами проспали весь полет до Мюнхена. Я даже посадки не помню. Замечательно — никаких волнений.

Встречающие — Геринг и Гесс, уже стояли у трапа плечом к плечу. Однако при выходе фюрера Геринг слегка выдвинулся вперед. Свита внимательно проследила, кому первому Гитлер протянет руку. Но ничего сенсационного не случилось — обычная процедура: рукопожатие и дружеские объятия с Гессом, затем рукопожатие с Герингом и остальными.

По пути Гитлер коротко рассказал Гессу и об итогах визита, и об истории с автокатастрофой, в которой погибла бывшая любовница Лея. У Гесса с Марго тоже были связаны кое-какие воспоминания.

— Что, он сильно переживает? — спросил Рудольф.

— Как всегда, во всем винит себя, — поморщился Гитлер. — Она была у него накануне. Уехала ночью, одна, в слезах, в истерике… Я опасаюсь за него, Руди. Грета в Бергхофе. Не начался бы у него опять роман с бутылкой.

Гесс вечером заехал к Лею. Тот был дома, работал со Шмеером и фон Рентельном. На столах стоял коньяк; из соседней с кабинетом гостиной доносились женские голоса. Но Роберт был трезв, а голоса принадлежали Юнити Митфорд и Лени Рифеншталь, вернувшимся после съемок в горах.

Кинозвезда, а теперь и режиссер-документалист, Рифеншталь, энергичная, волевая, независимая, так же, как и Юнити, не поехала с фюрером в Италию, хотя ее «Олимпия» — фильм об Олимпийских играх тридцать шестого года — только что получил на кинофестивале в Венеции первый приз, опередив знаменитую «Белоснежку» американца Диснея.

Лени всегда говорила, что живет, подчиняясь лишь «зову творческой страсти», а Гитлер уверял, что именно это в ней и ценит так высоко, и запретил Геббельсу вмешиваться в ее «творческий процесс».

Сейчас Лени хотелось показать отснятый материал людям, чье мнение ее интересовало: Лею, Шмееру и доктору Рентельну, экономисту с тонким вкусом. К просмотру ждали Герингов, Ламмерса, Феликса Керстена, Альберта Шпеера, Вальтера Буха, молодого Круппа (в апреле вступившего в НСДАП), пресс-секретаря Дитриха, супругов Геббельс.

Рифеншталь считала Гесса «глубоко чувствующим», однако пригласить его не решилась бы. Но теперь, когда он сам приехал, пусть и по другому поводу, вставал вопрос и о приглашении Гитлера. Узнав, для чего собираются гости, Гесс позвонил Гитлеру на Принцрегентштрассе. Из присутствующих большинство втайне надеялось, что Адольф устал и откажется. Но фюрер обещал быть.

— Иначе он проведет ночь в «усыпальнице» Ангелики, а это ему совсем не нужно, — сказал Гесс Лею. — Вообще-то я приехал узнать, как ты.

— Я понял, — хмыкнул Лей. — Послезавтра продолжу свою инспекцию. Грета тоже занялась делом: пишет образовательные программы. Она передала тебе письмо.

Гесс кивнул:

— Но все-таки ты уверен в себе настолько, чтобы не поставить в известность Керстена?

— Да, Руди, да, — поморщился Роберт. — Неужели ты еще не понял? Пока Грета со мной, ни алкоголя, ни баб в моей жизни нет.

Просмотр начали, как только приехал фюрер. Помимо панорамных съемок, Рифеншталь смонтировала несколько сюжетов о жизни крестьян из горных деревушек, широко разбросанных по альпийским склонам.

Эта жизнь, кропотливая, муравьиная, заведенная от веку, жизнь, состоящая из простых действий, почти лишенная эмоционального движения и молчаливая, неожиданно и непостижимо приковала внимание.

…Резка хлеба к завтраку, утренняя дойка коровы, копошение домашней живности во дворе, игра ребенка с козленком и щенком, развешивание трав для сушки под навесом, неторопливое раскуривание трубки и… внезапно, крупным планом, усталые глаза крестьянина, обращенные на закат.

— Просто, цельно, самодостаточно, — прокомментировал Геббельс. — Но!

…Крестьянская свадьба — от одевания невесты до завтрака после первой брачной ночи.

— Примитивно и универсально, — снова заметил Геббельс. — Но!

…Крестьянский праздник, с пивом, сосисками, грубоватым топотанием тяжелой обуви в таких же грубоватых, чувственных танцах.

— Аппетитно, даже на сытый желудок Но…

— Что «но»-то? — не выдержал Ганс Ламмерс.

— А то, что во всем этом нет ни капли, ни крошки, ни грана, ни йоты, ни тени, ни искры… национал-социализма, — кротко резюмировал Геббельс.

Пауза. Сидящий рядом с Рифеншталь Геринг громко фыркнул.

— Ну… в ваших поэтических импровизациях, в Харлахинге, мы его тоже как-то не услышали, — скептически заметил Гитлер. — Все больше — небесные посланья да хрустальные ночи… Давайте смотреть дальше.

Геббельс обиженно поджал губы. В этом вроде бы дружелюбном возражении он почувствовал то, что все чаще проступало теперь в отношении в нему Гитлера: неодобрение и недовольство. А Йозеф прекрасно знал, что именно с этого и начинается постепенное «выпадение из фавора», заканчивающееся в лучшем случае… Лучшим и единственным случаем был пока только Пуци, вовремя убравшийся за океан.

За ночным ужином Гитлер был в прекрасном расположении духа, много, с удовольствием говорил, с интересом слушал. Несколько нервировало его только повышенное внимание леди Юнити к Рудольфу Шмееру, которому Гитлер всегда симпатизировал. Как и во время флирта с Удетом на корте Харлахинга, Юнити с Рудольфом составляли на редкость эффектную пару: оба высокие, загорелые, белокурые, с арийскими чертами молодых свежих ярких лиц.