Наш современник Вильям Шекспир - Григорий Козинцев

В сообществе товарищей беспутных,

Из тех, что, в узких улицах ютясь,

Бьют караульных и прохожих грабят;

А он, пустой, изнеженный мальчишка,

Себе в заслугу ставит и в почет

Поддерживать дрянную эту шайку.

(Стихотворные цитаты из "Ричарда II" даются в переводе Н. Холодковского.)

Этот же мотив появляется и начале "Генриха IV". Король завидует подвигам Гарри Перси:

Меж тем как я, свидетель славы чуждой,

Взираю, как бесславье и распутство

Чело пятнают Гарри моего.

(Стихотворные цитаты из "Генриха IV" даются в переводе Зин. Венгеровой и А. Минского.)

Все это настраивает на определенный лад. Фальстаф - один из грабителей, поджидающих жертву в тьме закоулков. Овладев волей неопытного в жизненных делах мальчика, старик развратник губит его - наследника престола. Какие беды предстоят народу от такой дружбы!..

Приговор кажется произнесенным еще до первого выхода толстяка. Положение усиливается общей картиной жизни государства: междоусобица грозит стране, подымают головы смутьяны, король - уже немолодой человек - в опасности. И в это время, когда промедление подобно смерти, королевский сын, надежда нации, забыв о чести и долге, губит себя в притонах Истчипа.

Конец истории известен заранее: наступит день, и принц Уэльский найдет в себе силы разогнать шайку; только тогда, очистившись от грехов молодости, он будет достоин короны. Этого, очевидно, и должны с нетерпением ожидать зрители.

Пока происходит знакомство с теми, о ком шла речь. На сцене "пустой, изнеженный мальчишка" - принц Галь и главарь "дрянной шайки".

Однако то, о чем говорилось, ничуть не подтверждается действием. Предполагаемый грабеж - не более чем забава. Галь и Фальстаф увлечены не кутежами, а забавными шутками. Остроумие обоих лиц высокого качества. Единственный их порок - страсть к каламбурам; на память приходят турниры поэтов. Чем же Фальстаф напоминает грабителя и в чем состоит порочная, гибельная жизнь юноши королевских кровей?..

Отложив сцену в сторону и порядком позабыв происходящее в ней, можно хладнокровно рассуждая, осудить времяпрепровождение наследника как безделье, а Фальстафа обвинить в тунеядстве. Вероятно, это будет логично... Но приговор будет вынесен не в результате эмоционального воздействия самой сцены; мотив "бесславья и распутства, пятнающих чело принца" выражен так, что у зрителей не может появиться чувство негодования пли презрения.

Это - только начало. Повеселившись вдоволь, Фальстаф покидает комнату. Пойнс с Галем сочиняют новую забаву. Уходит и Пойнс. На сцене остается будущий король.

В шекспировской драматургии первый монолог героя часто обладает особым значением. Герой как бы мыслит вслух. Такие речи являются чем-то близким внутренним монологам современного нам романа. Высказанные вслух мысли бывают существенны и для склада характера действующего лица, и для завязки событий: герой открывает свои намерения, строит планы.

Такими свойствами наделен и первый монолог Галя. Мысли и планы принца Уэльского - о них речь пойдет дальше - не кажутся привлекательными. Опять возникает противоречие между первоначальным намерением автора создать образ идеального короля и содержанием первого монолога.

Такие трудности некоторые зарубежные исследователи часто объясняют позабытыми в наш век обычаями старинного театра, психологией его зрителей. По словам Довер Вилсона, для елизаветинцев речь Галя была лишь справкой о тенденции пьесы; монолог-экспозиция, кажется исследователю, отношения к характеру героя не имел; психологические сложности выдумали в девятнадцатом веке люди, привыкшие к реализму. Однако профессор Бредбрук начинает свою книгу об условностях елизаветинской трагедии с предупреждения: Шекспир для своей эпохи не правило, а исключение из правил.

Разумеется, исследования эстетических норм театральных эпох ценны, однако современный нам зритель, не знающий этих норм, отлично воспринимает пьесы Шекспира и обходится без справочников.

Может быть, не нуждается в оправдании театральной условностью и монолог Галя? Обратимся к этому важному месту хроники.

Монолог начинается с обычного для Шекспира "снимания маски". Герой, оставшись один, решительно меняет свое поведение, выясняется, что до этого он притворялся.

Вместо прозы Галь высказывает теперь свои мысли поэтическими образами. Изменение характера речи важно: меняется интонация - комедию сменяет история. Принц Уэльский смотрит вслед ушедшим приятелям.

Я всех вас знаю, но хочу на время

Потворствовать затеям вашим праздным

И этим стану солнцу подражать.

Оно злотворным тучам позволяет

От мира закрывать свою красу,

Чтоб после, становясь самим собою,

Прорвавши дым уродливых туманов,

Который задушить его грозил,

К себе тем больше вызвать удивленья,

Чем дольше мир его лишен был света.

...................

Так, от разгульной жизни отрешившись

И уплатив, чего не обещал,

Тем выше буду всеми я поставлен,

Чем больше всех надежды обману.

Как блещущий металл на темном фоне,

Мое перерождение затмит

Своим сияньем прежние ошибки.

...................

С искусством подведу своим ошибкам счет

И вдруг их искуплю, когда никто не ждет.

Смысл речи ясен: разгульная жизнь принца - выдумка для простаков. Отношение Фальстафа к наследнику престола на деле ничуть не оправдывает сравнений с "злотворными, тучами" или "уродливыми тумаками", грозящими удушьем. Никто не спаивает Галя, не тянет его в омут порока. Беспутство маска. "Пустой и изнеженный мальчишка" одарен выдержкой и волей, готовит себя к будущей власти над государством.

Сама смена поэтических картин (свет после тьмы и т. д.) выявляет суть плана: пустить в обиход, дать возможность расцветить новыми подробностями легенду о "дрянной шайке", чтобы в нужный момент, предав товарищей "по праздным затеям", предстать перед страной государственным мужем, отказавшимся от всего личного во имя закона и долга.

Популярность притчей о раскаявшихся грешниках - доказательство удачности замысла.

Когда же наступит нужный момент для превращения?

Ответ на это дается дважды. Став королем, Галь вспоминает дни юности.

Мои пороки спят в гробу с отцом,

Во мне же ожил дух его суровый;

Чтоб я над ожиданьями людей,

Над ложным мненьем света посмеялся

И пристыдил пророков, осудивших меня

За внешность.

Об этом же говорит архиепископ в начале "Генриха V"

Не подавал

Он в юности таких надежд. Едва же

Отец его скончался, вместе с ним

Как будто умерло беспутство сына;

Рассудок светлый вмиг к нему явился...

Перерождение должно произойти, как только старый король окажется в гробу. Умрет Генрих IV, и ореол засияет вокруг имени нового короля. Изготовлению нимба поможет для начала изгнание Фальстафа. Толстяк - вовсе не злой гений, охотник за молодой душой, а жертва, заранее заготовленная и откормленная.

Жирный телец - знаменитый в Лондоне не менее собора св. Павла особенно эффектен для заклания.

На притворную дружбу юноши из дома Ланкастеров Фальстаф ответил искренней любовью. В течение двух хроник юноша не раз подшучивал над стариком: прикидывался вором, слугой, но самым смешным было прикинуться другом. Первые розыгрыши заканчивались потасовкой, последний - смертью.

Английские исследователи открыли немало интересного в генеалогии Фальстафа. В предтече хроники, о которой идет речь, попала и притча о блудном сыне, а Фальстафу приписали родство с Дьяволом и Пороком мистерий, Развратителем юности в моралите. Однако следы такого родства ужо трудно обнаружить. Если бы за отношениями шекспировских героев стояли Добродетель и Порок, то в заключительной сцене Порок должен был бы предстать в особенно неприглядном виде. Вместе с королем Англии и зрители должны были бы изгнать Фальстафа из своих сердец.

Узнав о воцарении друга, сэр Джон мчится в Лондон. Он стоит возле Вестминстерского аббатства, переполненный счастьем:

- Вот я стою здесь, - задыхаясь от радости, говорит Фальстаф, забрызганный еще грязью дороги, и потею от желания видеть его; ни о чем другом не думаю; забываю о всех остальных делах, как будто нет у меня никакого другого дела на уме, кроме желания увидеть его.

Звучат трубы. Появляется король. Он приближается, проходит мимо.

- Храни тебя господь, король наш Галь, мой королевский Галь, благословляет его старик, - храни тебя господь, мой милый мальчик.

Неужели Шекспир выбрал эти слова, чтобы показать Порок перед справедливым возмездием?..

Наступает расправа - высокомерная, непреклонная. "Милый мальчик" подымает глаза на трогательно любящего его старого человека.

Тебя старик, не знаю я. Молись.

Как седины нейдут к шутам беспутным!

Такой, как ты, мне долго снился, - столь же

Раздутый, столь же старый, столь же гнусный.