Анжелика и ее любовь - Анн Голон

Анжелика осталась одна, стоя на коленях около дочери. Розовое личико Онорины выглядывало из темного меха, длинные рыжие волосы высыхали, и в свете фонарей, которые уже развешивали вокруг, начали отливать медью. Анжелика поймала себя на том, что ее губы растягиваются в улыбке.

Поступок дочери, способной в порыве ярости броситься в воду, вызывал у нее одновременно и страх, и восхищение.

— Зачем ты это сделала, любовь моя, ну скажи — зачем?

— Я хотела убежать с этого гадкого корабля, — ответила Онорина охрипшим голосом. — Я не хочу здесь оставаться. Я хочу отсюда уйти. Здесь ты очень злая…

Анжелика понимала, что девочка права. Она вспомнила, как Онорина появилась сегодня утром в салоне, где они с мужем спорили, словно два врага.

Тогда малышка одна пошла на ее поиски, и никому не пришло в голову ее остановить. На судне, которое всю ночь трепала буря, она могла двадцать раз переломать себе кости, упав в какой-нибудь открытый люк, или даже свалиться в море. И никто бы никогда не узнал, что случилось с маленькой девочкой, с проклятым незаконнорожденным ребенком! Только этому темнолицему мавру присущее его расе чутье подсказало, кого ищет девочка, семенящая в тумане среди бесчисленных опасных препятствий, и он отвел ее к матери.

А вечером она, Анжелика, поглощенная водоворотом своих тягостных, сводящих с ума мыслей, вовсе перестала обращать внимание на дочь. Она смутно надеялась, что за ней кто-нибудь да присмотрит: Абигель, Северина, жены протестантов… Но у тех тоже голова шла кругом. Сам воздух «Голдсборо» разлагающе действовал на рассудок. Прошло только несколько дней плавания, но ни один из пассажиров уже не смог бы узнать в зеркале собственную душу.

Глубоко запрятанные чувства вышли наружу, я выявилось то, что, казалось, было давно забыто. Осознанно или нет но своим бездействием протестанты давали понять, что и Онорина, и Анжелика для них чужие.

«У тебя есть только я!»

Анжелика кляла себя за то, что позволила себе настолько забыться. Она должна была сразу вспомнить, что после Ниельского аббатства худшее осталось для нее позади. Что бы ни случилось, горе или радость, разве не знает она, что безвыходных положений не бывает? Тогда откуда же это нелепое смятение обезумевшего животного, бессмысленно бьющегося головой о стены? «Нет, я не дам им свести себя с ума!» Она склонилась к дочери и погладила ее выпуклый лобик.

— Я больше не буду злой, но и ты, Онорина, больше не кради! Ты ведь прекрасно знаешь, что поступила очень плохо, взяв эти алмазы.

— Я хотела положить их в мою шкатулку с сокровищами, — сказала девочка, как будто это могло объяснить все.

Тем временем пришел славный Никола Перро и опустился около них на колени. Его сопровождал неизменный его спутник — индеец, с чашкой горячего молока для спасенной девочки.

— Мне поручено справиться, как чувствует себя Горячая головка, — объявил канадец, — именно такое имя ей не преминули бы дать в вигвамах ирокезов. Я должен также дать ей выпить это молоко, в которое добавили несколько капель микстуры, чтобы ее успокоить, если она еще не успокоилась сама. Вообще-то для дурного характера нет лучшего средства, чем холодная вода. А что об этом думаете вы, барышня? Собираетесь еще нырять?

— Ой, нет, вода очень холодная и соленая…

Внимание этого бородача в меховой шапке наполняло Онорину блаженством. Ей захотелось показать себя в самом выгодном свете и обиженное выражение, которое она нарочно придавала своей физиономии, чтобы проучить мать, вмиг уступило место улыбке. Она послушно выпила принесенное молоко.

— Я хочу, чтоб ко мне пришел Колючий Каштан, — потребовала она затем.

— Колючий Каштан?

— Это потому, что у него щеки колются, и мне нравится о них тереться, — с восхищением сказала Онорина. — Он держал меня на руках на лесенке.., и еще в воде.

— Она говорит о сицилийце Тормини, — пояснил Никола Перро, — о матросе, который вытащил ее из воды.

Он добавил, что Тормини пришлось перевязать голову, потому что один из альбатросов клюнул его в висок. Еще немного — и птица выклевала бы ему глаза.

— Вы, мадемуазель Онорина, можете гордиться, что в вашем распоряжении оказались два самых что ни на есть превосходных стрелка. Ваш покорный слуга, которого канадские трапперы считают одним из самых метких, и монсеньор Рескатор.

Анжелика постаралась унять дрожь, пробравшую ее при одном упоминании этого имени. Ведь она поклялась себе сдерживать свои чувства.

Онорина больше не требовала позвать Колючего Каштана. Глаза у нее начали слипаться, и она погрузилась в глубокий сон. Канадец и индеец удалились так же неслышно, как пришли. Анжелика еще долго сидела, глядя на спящую дочь.

Три года!

«Как мы смеем требовать чего-то для себя, когда наши дети только начинают жить?» — думала она.

Ее сердце все еще не отпускала боль. Потребуется немало дней, прежде чем она сможет до конца осмыслить то, что стало для нее одновременно и счастьем, и горем. Чудесное открытие — и тотчас же — такое страшное крушение.

Однако, когда она, слегка озябнув, прилегла около ребенка и начала понемногу опускаться в туманные глубины сна, от всего этого дня, волшебного и ужасного, в душе оставалось только одно смутное чувство — надежда.

«Мы в то же время и далеки, и близки. И не можем убежать друг от друга. Мы плывем на одном корабле, несущем нас по океану, и это заставляет нас оставаться вместе. А дальше — кто знает?..»

Перед тем, как уснуть, она успела подумать: «Он хотел умереть рядом со мной. Почему?»

Глава 14

— Я думаю, мы договорились, — сказал Жоффрей де Пейрак, собирая лежащие на столе пергаментные карты. Он сложил их в стопку и, чтобы они не сворачивались трубкой, положил на углы четыре тяжелых камня, отливающих тусклым блеском смолы. — Плавание, в которое вы попросили меня взять вас, принесет свои плоды, дорогой Перро, поскольку, даже не сходя на берег, вы нашли для себя компаньона, которого собирались искать в Европе. Мне кажется, сереброносная свинцовая руда, найденная вами в верховьях Миссисипи, дает достаточные гарантии обогащения при простом измельчении и промывке, так что предприятие стоит того, чтобы я финансировал экспедицию и участвовал в ней вместе с вами… У вас самих нет ни средств, ни знаний, чтобы эксплуатировать месторождение. Как вы сказали, вы вкладываете в дело свои открытия, а я предоставляю деньги, чтобы извлечь из них доход. О распределении прибылей договоримся позже, когда изучим все на месте.

Лицо Никола Перро, обычно такое невозмутимое, сияло удовлетворением.

— По правде сказать, господин граф, когда я попросил вас взять меня на борт, зная, что вы идете в Европу, у меня была на этот счет кое-какая мыслишка, ведь в наших краях вы слывете человеком очень ученым, особенно в том, что касается рудничного дела. А сегодня, когда вы говорите, что предоставите мне не только необходимые средства, но и ваши неоценимые знания, то для меня, довольно-таки невежественного траппера, жителя лесов, это меняет вообще все. Ведь я, как вы знаете, родился на берегах реки Святого Лаврентия, а тамошнему образованию далеко до того, что получают в Европе.