Непростой случай - Мэри Смит

— Верно. Через месяц работы заканчиваются. Затем ты займешься меблировкой и отделкой, а когда все будет готово, возглавишь дело, наймешь штат и позаботишься о кухне и составлении меню.

Долорес окаменела от неожиданности. Он сказал, что эта должность как раз для нее. И был совершенно прав.

Эдвин погладил ее по голове.

— Ты прекрасно справишься с этой работой, Долорес. Я не вижу на этом месте никого другого.

Эдвин нежно поцеловал ее.

— Пожалуйста, скажи «да».

И она сказала «да».

10

Стояла весна. Вокруг пышно цвели азалии. Настоящие райские кущи, думала Долорес, медленно проходя через недавно разбитый сад, окружавший усадьбу, которую она тщательно меблировала и отделывала последние два месяца. Благодаря репутации Эдвина Оливера отреставрированный особняк в колониальном стиле привлек к себе внимание прессы. Впрочем, немалую роль сыграла в этом и Долорес, отвечавшая за интерьер. Местные газеты и пара журналов уже опубликовали несколько заметок об усадьбе, а местное телевидение готовило о ней отдельную передачу. Этот интерес удивлял и радовал Долорес.

Но сегодняшний телефонный звонок был еще более удивительным, и она с нетерпением ждала Эдвина, чтобы рассказать об этом. Он должен был заехать за ней с минуты на минуту. Долорес летела по тропинке к своему маленькому каменному коттеджу, скрывавшемуся в сосновой роще неподалеку от главного здания. Ей хотелось петь от счастья. Это было невероятно!

Что за день! Как будто ей и без того не хватало радости. Как будто через несколько часов ей с Эдвином и детьми не предстояла поездка в Италию…

Кобальтово-синяя машина вихрем пронеслась по подъездной аллее и притормозила у ее домика. Эдвин открыл дверцу и с улыбкой вышел ей навстречу. Джинсы и черная рубашка с короткими рукавами подчеркивали его стройную фигуру, при виде которой у Долорес учащенно забилось сердце. Она никогда не сможет насмотреться на него.

Эдвин обнял и поцеловал ее.

— Кажется, ты вот-вот запоешь. Что случилось?

— Я должна тебе кое-что рассказать, — возбужденно выпалила Долорес. — Это просто фантастика! Ты не поверишь!

— И что же это?

— Скажу в машине.

— Ладно. Ты готова? — При виде стоявшего на крыльце чемодана его улыбка стала шире. — Вижу, что готова. Ну что ж, ты заслужила отпуск. — Эдвин снова поцеловал ее. — Тебе абсолютно ничего не придется делать. Только загорать на пляже, есть и, конечно, почаще улыбаться моей бабушке.

Бабушке Эдвина, жившей на юге Италии, исполнялось девяносто лет, и вся семья собиралась на ее большой вилле, чтобы отпраздновать это событие. Долорес тоже пригласили на праздник. Перспектива познакомиться со всей многочисленной родней Эдвина не вызывала у нее особого восторга, но он убедил Долорес, что его родственники — чудесные люди и примут ее с сердечным радушием. К тому же Долорес всю жизнь мечтала побывать в Италии.

Эдвин положил ее чемодан в багажник, и несколько минут спустя они уже мчались в аэропорт. Долорес откинулась на спинку сиденья и счастливо вздохнула.

Эдвин положил ладонь на ее колено.

— Так расскажи, что же все-таки случилось. Я сгораю от любопытства.

— Ах да… — небрежно протянула она. — Сегодня утром мне предложили работу.

Эдвин поднял брови и покосился на нее.

— В самом деле? И что за работа?

— Меблировать и декорировать плантаторский дом. Ему почти двести лет, — сказала она, пытаясь говорить спокойно и деловито. — Его отреставрировали и превратили в сельскую гостиницу. Мне предложили осмотреть дом и решить, согласна ли я взяться за это дело. — И тут все ее усилия казаться невозмутимой потерпели фиаско. Голос Долорес ликующе зазвенел: — Им понравилось, как я оформила усадьбу, и они хотят, чтобы я сделала для них то же самое! Правда, здорово?

Эдвин засмеялся.

— Мне нравится твой энтузиазм. Но, знаешь, я вовсе не удивлен.

— Не удивлен?

— Ты думаешь, я единственный человек в мире, который способен оценить твои таланты?

— Догадываюсь, что нет, — улыбнулась она. — Впрочем, как бы там ни было, я отказалась от этого предложения.

— Почему? — спросил он.

— Потому что у меня есть занятие получше — управлять усадьбой и готовить еду для пенсионеров и отдыхающих. — Через месяц усадьба должна была принять первых постояльцев.

— Ты уверена, что не пожалеешь о своем отказе?

— Конечно, уверена! Но все равно ужасно приятно иметь выбор!

Движение становилось все оживленнее, но Эдвин, не отрывая глаз от дороги, прикоснулся к ее руке.

— Я хочу только одного: чтобы ты была счастлива.

— Работа в усадьбе мне по душе, — откликнулась Долорес. — И я счастлива быть с тобой.

Она любила его, и жизнь казалась чудесной. Хотелось, чтобы так было всегда. Она не желала перемен.

Если бы только ее перестал пугать маленький чертик, прятавшийся в подсознании и шептавший, что все непременно изменится…

К великой радости Долорес, родственники Эдвина действительно оказались прекрасными людьми, встретили ее без всякого предубеждения, и в большой вилле на берегу лазурного Адриатического моря она почувствовала себя как дома. Это был великолепный дом с колоннами, прохладным мозаичным полом и просторными, полными воздуха комнатами. Долорес восхищалась чудесной старинной мебелью, роскошными восточными коврами и только что срезанными цветами, наполнявшими ароматом каждую комнату. Но важнее всего была здешняя атмосфера. Здесь жили веселые, счастливые и искренне любящие друг друга люди. Бабушка Эдвина, которую все называли просто Фанни, сказала Долорес, что любит молодежь и терпеть не может стариков с их вечными болячками. Судя по всему, у нее самой никаких болячек не было.

Среди множества великолепных картин Долорес обнаружила большую фотографию в деревянной рамке, на которой была запечатлена Фанни с двумя праправнуками на коленях. Разительный контраст старости и молодости. Глядя на фотографию, нельзя было не улыбнуться.

— Чудесно, — искренне сказала Долорес Эдвину. — Великолепный снимок.

— Верно, — согласился он.

— Она была такая талантливая, — со вздохом сказала невестка Эдвина Элла, стоявшая рядом с бокалом вина в руке. Эта высокая, рыжеволосая женщина с белой веснушчатой кожей и приветливой улыбкой ничем не напоминала итальянку. — И душа у нее была добрая и щедрая, — добавила она, не сводя глаз с группового портрета. — Я так и вижу ее с аппаратом в руках, подыскивающую нужный ракурс…

У Долорес пересохло во рту. За эти несколько дней имя Эммы звучало много раз. Говорили Лине, как она похожа на свою мать, вспоминали о том, что сказала или сделала покойная жена Эдвина. А сейчас эта фотография…