Щенки Земли - Томас Диш

Пальцы Святого Бернара шелохнулись — и я не нашел ничего другого для сравнения с прелестью этого мгновения, кроме панно «Сотворение Адама» в Сикстинской капелле, — веки дрогнули (теперь это напомнило мне объективы фототелеграфа), и глаза открылись. Святой Бернар, чудодейственно воскресший, запел «Оду к радости», воскрешая Девятую симфонию Бетховена. Затем медленно все пять тел поднялись в воздух, продолжая воспевать свою радость. После такого счастливого конца я больше не мог дуться на Папу из-за фарса с совершением казни.

Мы с Жюли сразу приобрели известность у Дингов. На непрерывно следовавших друг за другом ленчах, обедах и танцевальных вечерах мы разыгрывали роли беженцев от «тирании Господ» и изображали «благодарность за вновь обретенную свободу». Это цитата из речи, написанной Папой специально для моих выступлений на подобных мероприятиях. Она неизменно вызывала аплодисменты. Динги не отличаются вкусом.

В то время как я изображал пламенного революционера, в моей душе разыгрывалась более серьезная драма. Будь это всего лишь соперничество между сыновней почтительностью и моей лояльностью к Господам, я не мог бы колебаться так долго, потому что почтению к родителям не остается места, если в течение семнадцати лет считаешь их умершими.

Но у меня неординарный отец. Он — Теннисон Уайт и автор «Собачьей жизни». Теперь я знал, что у этой книги есть продолжение.

Я прочитал «Жизнь человека» за один присест, не отрываясь от книги целых пятнадцать часов. Она оказалась для меня одним из самых оглушительных потрясений в жизни. В тот момент я действительно не мог припомнить ничего такого, что могло бы сравниться с полученным впечатлением.

Всякий, кто прочтет эту книгу, поймет, как трудно даже попытаться прокомментировать ее. В ней всего понемногу: сатиры, полемики, мелодрамы, фарса. После классической цельности «Собачьей жизни» продолжающая повествование «Жизнь человека» бьет по самолюбию, словно струя холодной воды из брандспойта. Она начинается той же легкой иронией, тем же приглушенным остроумием, но постепенно — трудно сказать, с какого именно места, — точка зрения смещается. Сцены из первой новеллы повторяются дословно, но теперь они выглядят нелепыми. Аллегория открывает дорогу отвратительному, дьявольскому реализму, каждое слово несет в себе обвинение, адресуемое непосредственно мне. Когда я закрыл книгу, в памяти не осталось ничего, кроме ощущения только что полученного удара обухом по голове. Именно поэтому я совершенно не обратил внимания, что «Жизнь человека» — от начала до конца всего лишь автобиография.

Как я упомянул ранее, мой отец Теннисон Уайт принадлежал к первому поколению людей, воспитанных за пределами планеты Земля. Он получил образцовое воспитание на Церере; затем, когда у него обнаружилась лейкемия, Папа был отослан в какую-то второразрядную больницу на Земле, а Господа тем временем спорили между собой о «спортивности» вмешательства в его судьбу. Тогда-то он и утратил веру в Господство, а затем набросал план создания обоих своих великих романов. Тогда же Папа завязал контакты с вождями Дингов и с их помощью разработал программу революции. «Собачья жизнь» должна была стать увертюрой выполнения этой программы.

Многих писателей обвиняли в растлении молодежи и принижении норм морали их времени. Возможно, ни один из них не был столь осмотрительным на этом поприще, как Папа. Его новелла была бомбой замедленного действия, замаскированной под пасхальное яйцо, подложенное в самую середину лукошка Господ. Это был Троянский конь; это была медленно действующая кислота, разъедавшая разумы любимцев, — сперва просто в виде легкой эстетической щекотки, затем проникающей все глубже и глубже не хуже добротного абразива, который оставлял зудящий шрам вины. Потому что люди, как показали последние исследования, созданы не для того, чтобы стать домашними животными.

Те, кто выдерживал кислотную пробу этой новеллой, ухитрялись сбежать на Землю и присоединиться к Дингам (разыгрывая, подобно Папе, спектакли безжалостной гибели в лапах последних). Непробиваемые (как ни грустно сознавать, их было подавляющее большинство) оставались с Господами и проводили в жизнь все то, что было пищей для чудовищно едкой сатиры «Собачьей жизни». Они превращались в собак.

Только через десять лет после выхода в свет «Собачьей жизни» Папа устроил собственный побег на Землю. Он ухитрился не дать Господину Ганимеда проникнуть в свои помыслы, осмотрительно перемешивая свои истинные чувства и твердо поставленную цель с круговертью сумасбродных идей, избытком которых всегда славилась его неуемная фантазия. Он еще более вводил в заблуждение своего Господина, окружив «коварный замысел» такими прозаическими и неприятными образами (чего, например, стоит отрезанное ухо), что у Господина не возникало желания ни вникать в последовательность его мыслительного процесса, ни утруждать себя более чем поверхностным уделением внимания ему самому.

В автобиографии Папы не нашлось места упоминанию того факта, что он оставил двоих сыновей (я имею в виду только Плуто и себя), когда отправился к Дингам; и он до сих пор отказывается говорить на эту тему. Я всегда подозревал, что едва ли он хоть когда-нибудь сомневался в правильности своего поступка. Но и весьма сомнительно, что у него было желание предоставить нам возможность самим решать — присоединяться к Дингам или оставаться на господских Сворках.

В 2024 году Земля кишела беженцами от Господ, и революционное движение — Корпус Революционной Самоиндукции, или КРС, — набирало силу. (Динги, естественно, не хотели называть себя Дингами.) Следующая Папина задача была более трудной, так как ему предстояло придумать, каким образом превратить в армию неорганизованную массу апатичных Дингов которые никогда не покидали Землю. «Жизнь человека» позволила частично решить эту задачу — она показала Дингам, кем они были: аморфной массой недовольных без программы и целей; расой, уже сделавшей первый шаг к вымиранию.

Но Динги не были такими любителями романов, как любимцы. Только самые мыслящие из них читали его вторую новеллу, но они-то меньше других нуждались в ней. Постепенно Папа понял, что никакая литература не превратит сухое дерево духа Дингов в пылающий революционным подъемом факел.

Получилось так — и теперь мы отвлечемся от Папиной автобиографии и обратимся к голым фактам истории, — что моему отцу пришлось изобрести мифологию.

Для нее-то Динги созрели. С самого первого заявления о себе Господ в семидесятые годы XX века организованная религия стала неуклонно разваливаться. Господа обладали назойливым сходством с любимыми человечеством богами, и служители религий или просто мистически настроенные люди оказались среди первых, кто добровольно шел в питомники, где они могли созерцать очень близкую к божественной природу Господ без обычных неудобств аскетической жизни. С другой стороны, Динги находили для себя трудным благоговение перед богами, которые так сильно напоминали их заклятых врагов.