Гамсун. Мистерия жизни - Наталия Будур

Она в 1909 году приезжала в Норвегию и была принята Гамсуном. В разговоре Германова затронула вопрос о качестве переводов книг и пьес Гамсуна на русский язык и весьма неодобрительно отозвалась о переводах Ганзена. Определенные основания для критики Ганзена у нее были: Петр Готфридович далеко не сразу овладел всеми трудностями русского языка. И. А. Гончаров, «Обыкновенную историю» которого в свое время Ганзен переводил на датский, так отзывался о его переводах на русский пьес Ибсена: «Будь они переведены на настоящий русский язык, то и могли бы быть замечены публикой, как выдающиеся из ряда». Кроме того, Гончаров отмечал в переводах Ганзена недостаток «духа языка живого, разговорного». Так что доля истины в словах Германовой несомненно была. Трудно сказать, претендовала ли она сама на перевод новой пьесы, но, вероятно, речь об этом шла, поскольку у нас есть письмо Гамсуна В. И. Немировичу-Данченко, в котором он пишет: «Кто Ваш переводчик „У врат царства“? Знает ли он язык в совершенстве? Мне бы хотелось, чтобы мою пьесу перевела мисс Германова, но сможет ли она? Мне кажется, что со временем она станет тонко чувствующим переводчиком, передайте ей мой самый искренний привет!»

Путешествие Германовой в Норвегию случилось почти одновременно с поездкой в Скандинавию самого Петра Готфридовича Ганзена. Гамсун, который всегда был довольно резок в своих пристрастиях и антипатиях, вероятно, под влиянием разговоров с Германовой, отказался принять Ганзена. По словам самого Петра Готфридовича, Гамсун «ответил, что не принимает и не делает визитов».

«После этого, – продолжает Ганзен, – я послал ему прости и повесил трубку телефона. Если он на дружеское предложение в его пользу отвечает так тупо-надменно, то, очевидно, страдает манией величия, и в таком случае я не желаю иметь с ним впредь никакого дела. Я так и написал ему, что впредь отказываюсь и за себя, и за жену как от переводов его новых произведений, так и от всяких с ним сношений».

Тем не менее Ганзен сделал перевод одновременно для «Знания» и для МХТ. После читки в труппе пьесу признали неудачной. Однако Гамсун обвинил переводчика в некомпетентности и плохом качестве перевода и потребовал сделать новый. Германовой, быть может, как зачинщице скандала, перевод делать не дали и, перебрав несколько кандидатур, остановились на кандидатуре Раисы Михайловны Тираспольской, которая была очень слабым переводчиком. В результате театр получил пьесу в ухудшенном варианте, а «Знание» оказалось с двумя переводами, за которые надо было платить.

В МХТ новый сезон осенью 1910 года начинать было практическим нечем, а потому пьесу решено было ставить.

«"У жизни в лапах" Гамсуна я распределил не совсем так, как Вы, – писал Немирович-Данченко болевшему в то время Станиславскому. – Певицу должна играть Германова, но эта роль по всем правам принадлежит Книппер. И на этой роли я еще бы мог поработать с ней, добиться чего-нибудь в „переживаниях“, хотя это будет значить добиваться того, что у Германовой вышло бы само собой – в смысле эффективности и тонкости психологии. И все-таки эта роль принадлежит Книппер».

Так Германова лишилась не только перевода, но и роли, которая, как считают некоторые исследователи творчества Гамсуна, была написана специально для нее.

Спектакль, несмотря на все опасения и «препоны», в Москве пользовался успехом, в том числе и благодаря игравшим в ней актерам – Качалову и Книппер.

Гамсун пишет жене в марте 1911 года: «Получил телеграмму от Данченко, что был great success и театр congratulates you. А это дорогого стоит».

Сын Качалова, В. В. Шверубович, вспоминал:

«В том же сезоне у отца был и еще один громадный успех – набоб Пер Баст в пьесе Гамсуна „У жизни в лапах“. Мне кажется, ни в одной роли ни до, ни после он не играл с таким наслаждением. Он немного стеснялся своего удовольствия от этой роли, уж очень она была сравнительно с шекспировским, Достоевским, островским, чеховским репертуаром легковесна, мелодраматична, внешне эффектна, бессодержательна... Но играть человека смелого, уверенного в себе, своем праве на счастье, страстного жизнелюбца, быть хоть на сцене таким, каким хотел, но не мог быть в жизни Василий Иванович, потому что ему мешал его лабильный темперамент, освободиться от вечных сомнений и колебаний – было весело и приятно. Играл он Баста изумительно. Он был красив, мужествен, дерзок, обаятелен, он был соблазнителен (как говорили женщины). Многие считали, что он был в Басте больше Дон Жуаном, чем в „Каменном госте“.

...Когда Василий Иванович давил кобру (для треска "черепа кобры” под ковер клали несколько пустых спичечных коробок), я вскочил и дернулся к рампе, и вместе со мной рванулся и Стахович. Оба мы сконфуженно сели на свои места, но крепко, видимо, забирало публику происшедшее на сцене, если такая реакция никого не удивила».

МХТ выиграл: спектакль делал прекрасные сборы, и радостный Гамсун ждал больших гонораров, которые своевременно ему и были высланы.

А вот «Знание» оказалось в очень затруднительном положении. Чей перевод печатать – хороший Ганзена, но не одобренный Гамсуном, или плохой Тираспольской, но признанный автором?

По договору с Гамсуном издательство могло выпускать лишь одобренные им переводы, зато у Ганзена был договор со «Знанием», по которому он должен был переводить все произведения Гамсуна, и Петр Готфридович настаивал на опубликовании своего перевода. Издательство пойти на это не могло, долго уговаривало переводчика, уговорить не получилось – и нашло формальный повод отказать Ганзену: пьеса была прислана автором в МХТ, а потому ее нельзя считать частью «издательского портфеля». Петр Готфридович тоже предоставил свой перевод сначала в театр, а уж потом в издательство, и тем самым нарушил договор, по которому норвежский текст сначала получает «Знание», а затем отдает его для работы переводчику.

Тем не менее, найдя выход из скандальной ситуации, «Знание» заплатило Ганзену за сделанный им перевод по одной из самых высоких ставок – по 50 рублей за лист. Правда, за ранее сделанные переводы романов Гамсуна Ганзен получал по 75 рублей за лист.

Однако Ганзены предпочли денег не брать, а оставить за собой право распоряжаться переводом по собственному усмотрению.

Тираспольская стала с тех пор авторизованным переводчиком Гамсуна, но ее текст перевода пьесы не мог быть принят «Знанием» к печати из-за непрофессиональности и многих «нестыковок». Гамсун считаться с этим не хотел и донимал издательство письмами о выплатах, хотя выяснилось, что в 1911 году ему сильно переплатили.

Наконец пьесу в переводе Тираспольской напечатали – и пресса тут же отозвалась язвительными рецензиями.