Квартет - Василина Орлова

А еще они не способны к знанию. Настоящему знанию, бесстрастному, отделенному от «нравится» и «не нравится». К тому знанию, которое должно лежать в основе всего. Нет, они все живут преимущественно в области чувств. Они предпочитают жить в той части огромного многоуровневого мира, что является праздником. Все другие части этого мира, где существуют необходимости, где необходимость властвует, где тебе нужны лишь ничем не испорченные безусловные рефлексы и голый расчет, их пугают.

И поэтому они не умеют побеждать. Что такое «побеждать»? Это абсолютное желание возможно большего и умение довольствоваться абсолютно малым. И способность во всеоружии ждать своего часа, минуты, мгновения — сколь угодно долго. Если понадобится — вечность.

После того как полазила вдосталь по клубным предложениям и ничего особенного не обнаружила, Катя Хохлома решила, как она говорила, «помучить внутреннего шопера». Зашла на сайт, где рекламируют автомобили. Насекомые жуки. Глянцевый хитин их крыльев. Блеск бамперов, фар, никелированных поверхностей.

Сияющие, еще усиленные художниками, которые в фотошопе или, может, другой какой программе придают им прямо-таки сверхъестественное свечение, автомобили поплыли перед глазами. Плоские изображения в излучении монитора будили в душе ощущения совершенно реальные: так и слышится визг тормозов, лицо горит скоростным ветром, прядь вырывается в приоткрытое окно.

Внутренний шопер. Гном внутри вас, который обожает делать покупки. Он готов тратить деньги, приобретая то, что вам не только сейчас не нужно, но и вообще никогда не понадобится. Если денег у вас недостаточно, он ставит под сомнение закономерность вашего существования на данной планете. Он говорит: «Презренный! Для чего ты коптишь небо, если даже не можешь позволить себе эту вещь! Посмотри, какая она чудесная, сверкающая, привлекательная, новенькая. Как хорошо бы она на тебе смотрелась. Ты ничтожество. Ты так давно ничего не покупаешь. Ты просто никуда не годишься, раз даже этого не можешь себе позволить».

Катя раскрыла пудреницу и вгляделась в курносое личико. Может быть, вечером завалиться в клуб?

Сергей гладко зачесал волосы, сбрызнув их лаком. От лака по салону автомобиля распространился туалетный запах.

— Не надо, — сказал Рамзан, — ты и так похож на подонка.

— А я разве не подонок? — самодовольно.

— Подонок, конечно, но так ты похож на набриолиненного подонка.

— И что, плохо?

— Плохо. Не строй из себя великосветского. Ведь ты ублюдок городских окраин. Парень из Бутова.

Сигаретный дым расплывался и курчавился в воздухе, делая запах лака еще более тошнотным.

— Бутово становится районом элитных застроек.

— Для этого надо еще разрушить полгорода.

Автомобиль выруливал на Садовую, и тут, как назло, включился красный, и толпа пешеходов ринулась с одной стороны на другую. У Рамзана стали потеть ладони, и на руле, обтянутом искусственной кожей, черной и синей, отпечатались влажные следы.

— Вот всегда так, — заявил он и грязно выругался, — если что-то задерживает у самого входа, потею, как дровосек. Нервы.

— Чего нервничать-то? Москва — мировой хлев. Глухо, как в болоте.

— Да, точно. Никогда здесь не будет ни клубняка, ни тусы что надо. Нам не пережить тех трипов. Как там у Мураками.

— Блин, задолбали своими мураками. Только и слышишь про эту харуку. Хорошо, что ты про Коэльо хоть не поешь. Откровение на уровне рекламного проспекта.

— Глубоко плаваешь.

Наконец они вдвинулись в клуб, охранник, правда, рыпнулся преградить дорогу, Рамзан умел круто обходиться с подобными препятствиями:

— Да ты чё, у нас столик заказан… любезный!

Может быть, именно «любезный» вместо устаревшего «брателло» подкосило ровесника, раз тот, сраженный, отступил в темную глубь гардероба.

— Сильно ты его.

Они пропихались, орудуя локтями, сквозь дискач, спросили по текиле, хлопнули стаканом о стойку и выхлестнули жидкость в себя.

Огни тотчас стали ярче, музыка — громче.

— Ну, айда.

Рамзан потянулся к танцполу, Сергей отстал.

Клиповое сознание. Модификация общественного и личного сознания, когда становится невозможно долго концентрировать внимание на одном событии, оно уходит, смываемое наплывом новых ситуаций; все бешено калейдоскопирует, разорвано, расхлестано, словно нарезано лезвием или нашинковано сверхострым ножом телерекламы. Обрывки впечатлений рваными краями кое-как сшиваются между собой рекламой, метро, сменой времени суток.

— Ты чего? — заорал в шуме Рамзан.

Сергей покачал головой. Ему одной текилы было недостаточно. Остался на месте, созерцая беснующуюся толпу и — одновременно — широкий экран подпотолочного телевизора, где танцевал и прыгал оглохший в клубном реве и рейве футбол.

Праздник был так мало похож на офисную ерунду, которой приходилось каждый день заниматься. Сергей вздохнул.

Он хлопнул вторую текилу и вошел, как в чан, в густое парное месиво тел.

— Девчонки, вы откуда?

Музыка била в уши, и догадаться, о чем он, можно было только по бешено прыгающему рту.

Через несколько секундочасов Катя Хохломская махнула рукой — она пошла покурить. Рамзан плавно двинулся за ней.

— Москва портит людей, — морща нос с таким тщанием, что в складочки собиралось и устье лба у переносицы, заявила Катя ни с того ни с сего.

— А ты что, не из Москвы? — на одном дыхании, не интонируя, спросил Рамзан — ему показалось, что изо рта вылетело сообщение по аське, он словно отстучал его — зубами на легкой прохладе улицы, все строчными буквами, без запятых.

Они стояли у входа в клуб на феврале без верхней одежды и курили. Катю тряхнула легкая судорога холода и волнения.

— Нет, ну я не имею в виду нас, коренных москвичей. Но всякие бандерлоги из берлоги, из разных городов-спутников или тем более откуда-то из пещер, — у них, как правило, не бывает возможности исполнять в Москве свои желания, а начинают хотеть они тут очень многого. Забывают, кто они такие. Особо ненавижу хачей. Чувствуют себя хозяевами. Белой девушке не пройдись перед ними. За это скины их и бьют.

Из клуба вышел какой-то парень, по виду из Питера, с рыже-красными вихрами, всклокоченными на манер мокрых, с ниткой мелких деревянных бус на шее. Закурил рядом. Последнюю фразу Катя произнесла уже при нем, он внимательно слушал, даже голову повернул.

— Москвичи все такие, — пробормотал он, отворачиваясь, — тупорылые снобы.

Хохломская как ни в чем не бывало затянулась.

— Ладно, — проговорила она и выдохнула, как бы растворяя в сигаретном дыму реплику. — У меня, например, брат скинхед. Я не говорю, что я его поддерживаю. У меня свои взгляды. Да и музыка их довольно-таки бессмысленная. Но в принципе я его понимаю. Может быть, если бы я была парнем, я бы именно так себя и вела.

Рамзан наклонился к ней:

— Никогда так не говори.

— Почему?

— Никогда. Поняла?

Она передернула тонкими плечами. Крепко склеила губы и посмотрела в тоннель улицы, туда, где зоопарк. Голубые глаза, словно схваченные ледком, блеснули неоновым отсветом.

КОРИЧНЕВО-ЗЕЛЕНЫЙ, пролетев несколько метров, упал на ветку карагода. Упал неуклюже, но точно туда, куда и хотел. Богомолы могут, но не любят летать. У них сильные и большие крылья, но они не для полета. Они не любят перебираться с ветки на ветку, хотя у них мускулистые, в крепких узлах сочленений ноги. Они предпочитают замереть, — час за часом стоять в полной недвижности, которая не имеет ничего общего с расслабленностью или покоем.

Так они способны пребывать вечность.

За эту вечность они врастают в новый, далеко не только для них существующий мир. Становятся частью его пейзажа, цветком, кустарником, лишайником. Тогда ты теряешься, не привлекаешь к себе внимание, тебе даруется невидимость. И тот факт, что ты все-таки существуешь, делает тебя призраком.

Когда в нужный момент ты возникаешь из ничего, никто не успевает осознать происходящее.

Анна следила за жестами Павла. Другого она, наверное, не знала, кто так жестикулирует. Похоже, что он одновременно играет на сложном невидимом инструменте или — дирижирует незримым оркестром. Смысл его слов как-то терялся.

— Посещений — две тысячи человек в день. Уникальных пользователей. Просто не все, к сожалению, просчитывается. А так — да, где-то в таком районе. И в своем разделе мы первые, но и если считать по пиару — а там гораздо более раскрученные есть проекты, — то все равно в первую десятку входим. Сила. И об этом все, в принципе, знают. Огромная сила единения, осмысления, крепости, да чего угодно. Пришла пора заявить смелее, расширить сознание. Надо только продумать долгосрочную стратегию.