Маркиз Роккавердина - Луиджи Капуана

И когда маркиза мягко, ласково и уверенно повторяла ему: «Я сумею сделать так, что вы все забудете!» — ему становилось не по себе, и он терялся, пытаясь понять, что же она имеет в виду под этим словом «все».

К сожалению, ему никак не удавалось забыть! Напротив, он опять ощущал гнет того мрачного рока, той неотступной смутной угрозы, которая терзала его несколько месяцев назад. И испытывал угрызения совести от того, что, необдуманно связав ее жизнь со своей, вынуждал ее страдать от последствий этого рока, этой угрозы.

Так между ним и маркизой с первых же недель их совместной жизни встало нечто такое, что ей казалось холодностью, а ему — инстинктивным отвращением, ей — естественным всплеском чувств и впечатлений, вызывавших у него сравнение, в котором, по ее мнению, она проигрывала той, «другой», ему — если не сожалением, то горьким упреком за то, что она когда-нибудь поймет, как незаслуженно обманута.

Никто из них не решался пойти на объяснение. Оба боялись, что будет хуже, опасались узнать то, что предпочли бы не знать, о чем лучше было бы лишь подозревать, чем знать определенно.

Она пыталась предупредить любое его желание, дать ему понять, что если в его жизни произошла такая большая перемена, то это к лучшему, а не к худшему. А он старался показать ей при каждом удобном случае, что нисколько не сомневается в ее доброте и чувствах, и подчеркивал это, так что маркиза невольно замечала его усердие, и оно казалось ей недобрым знаком.

Однажды она робко заметила:

— Бедная матушка Грация быстро устает, она уже не может со всем справляться. Мне не хотелось бы огорчать ее, нанимая другую служанку. Я, как могу, помогаю ей во всем. Но ее не только покидают силы, она с каждым днем все больше теряет память.

— Вы здесь хозяйка. Поступайте, как считаете нужным, вам не надо советоваться со мной. Все, что вы решите и сделаете, я заранее одобряю. Покажите мне на деле, что вы действительно чувствуете себя маркизой Роккавердина.

— Нет, — ответила она, — сначала следовало бы вам поговорить с ней. Она заслуживает такого уважения. Я не хотела бы, чтоб она видела во мне врага. Женщины вроде нее подозрительны. Она всегда ласково называет вас сыном. Живет здесь столько лет, почти как родственница. И такая добрая, такая ласковая!

В этот момент матушка Грация появилась на пороге. С некоторых пор она то и дело совершала какие-нибудь нелепости. Прибегала, вообразив, будто ее звали, уходила и через несколько минут снова возвращалась, якобы по зову.

— Ты слышала, мама Грация, что говорит маркиза?

— Нет, сынок.

— Она хочет взять служанку, чтобы та помогала тебе по дому. Ей кажется, что ты слишком устаешь.

— Я ведь не госпожа.

— Ты уже старенькая. И годы дают себя знать. Ну?

— Пока держусь на ногах, дети мои…

— Пора тебе на покой. Ты свяжешь мне уйму носков. Будешь сидеть в своей комнате, а в хорошую погоду на солнышке, на балконе.

— Вы недовольны? — спросила маркиза.

— Служанку? В помощь мне?.. Выходит, я уже ни на что не гожусь, дети мои!.. Вы правы. Уже ни на что не гожусь. Голова не держится…

— Ну зачем же плакать? — упрекнул ее маркиз.

— Я хотела бы всегда сама служить вам…

— Ты и будешь по-прежнему служить, а другая будет тебе в помощь. К тому же маркиза хочет, чтобы ей прислуживала только ты. А другая будет делать работу, что потруднее.

Матушка Грация, вытирая слезы передником, повторяла:

— Знаю, ни на что уже не гожусь!

— Да кто же вам это говорит, матушка Грация? Не хотите, так и не надо. Не будем больше и вспоминать об этом…

— Ты права, доченька! Ни на что я уже не гожусь.

— Помолчи! Ты ведь свяжешь мне много пар великолепных носков! — повторял маркиз, желая утешить ее.

Разве он не сказал однажды: «Все, что вы решите и сделаете, я заранее одобряю»? И маркиза подумала тогда, что может воспользоваться этим разрешением, чтобы творить богоугодные дела.

Неделю спустя снова пришла к ней несчастная вдова Нели Казаччо, умоляя взять на службу старшего из ее сыновей.

— Вот он. Я привела его с собой, чтобы ваша милость и маркиз сами убедились, что он сильный и ловкий, хотя ему всего десять лет. Распоряжайтесь им, как вам будет угодно. В городе или в деревне, лишь бы я знала, что у него есть кусок хлеба. Ума не приложу, как и жить дальше! Только и остается, что пойти с протянутой рукой ради моих несчастных деток!.. Но господь должен прибрать меня прежде, чем я дойду до этого, и взять их всех к себе в рай раньше, чем меня.

Маркиза не смогла ответить уклончиво, как в прошлый раз. И, глядя на мальчика — босого, в лохмотьях, бледного и худенького, по лицу которого, особенно по глазам, видно было, что он не по возрасту умен, — она разжалобилась.

— Хочешь остаться тут? — спросила она его.

— Да, ваша светлость!

— Или хочешь поехать в деревню?

— Да, ваша светлость!

Маркиза улыбнулась. Несчастная мать, тоже улыбаясь, ласково ерошила лохматые волосы мальчика, веки ее дрожали, и слезы катились по впалым щекам. С некоторых пор маркиз больше не вспоминал о ней, и матушка Грация перестала приносить ей ту небольшую помощь, благодаря которой она выжила с детьми в этот ужасный неурожайный год. Несчастная женщина не жаловалась. Она выкручивалась, как и многие другие, собирая в поле цикорий, ромашку, всякие съедобные травы, которые вызвал к жизни дождь, и кормила себя и детей — она варила травы всего лишь с щепоткой соли и несколькими каплями оливкового масла, а чаще и без них, благословляя божественное провидение за то, что оно хоть так спасло столько бедных людей от голодной смерти.

— Теперь я как-то выхожу из положения, — добавила вдова. — Шью, пряду. Наймусь собирать оливки, а за детьми присмотрит соседка. Ведь нас пять ртов, ваша светлость!

— Я беру мальчика, — вдруг решительно сказала маркиза. — Нужно переодеть его, да и обуть тоже. Купите материи на одежду и снесите ее к мастро Биаджо, портному… Знаете его? И ботинки, я думаю, нужно сшить на заказ. Я дам вам денег на все. А что останется, возьмете себе.

Слезы несчастной женщины оросили ей руку, которую та во что бы то ни стало хотела поцеловать.

В тот вечер маркиз, поздно вернувшись из Марджителло, начал ужин в хорошем настроении.

Маркиза, сидя напротив него, ждала, когда он закончит рассказывать о чудесных прессах для винограда и оливок, которые работали четко, как часы.

— Когда я думаю, — продолжал он, — что в этом вот вине полоскались ноги какого-то давильщика, меня тошнит! Во времена Ноя только так и делали. Какой-нибудь толстый, приземистый негодяй ходил взад и вперед по пальменто[31], ступая по грудам винограда, утопая в нем по щиколотку волосатыми ножищами, опираясь на палку, чтобы не поскользнуться, и давя виноградинки грязными ступнями… И это невероятное свинство еще продолжается в наши дни!..

— Вы не рассердитесь на меня, — прервала его наконец маркиза, — если я вам скажу, что тоже довольна сегодняшним днем. Я сделала доброе дело… Взяла маленького слугу…

— Как так?

— Позволила разжалобить себя… Мальчик лет десяти… Бедный ребенок!.. Тот сирота… помните? Я говорила вам о нем раньше… Сын несчастного Нели Казаччо… Разве я поступила неправильно?

Она осеклась, удивившись, что маркиз помрачнел и опустил глаза, словно хотел избежать ее взгляда и не желал, чтобы на него смотрели, потом повторила вопрос:

— Разве я поступила неправильно?

— Нет, хотя, конечно, — с волнением в голосе произнес маркиз, — мало удовольствия видеть все время перед собой того, кто напоминает о событиях, которые меня весьма огорчили…

— Я могу еще поправить дело, раз я ошиблась.

— Маркиза Роккавердина, дав слово, должна держать его во что бы то ни стало!

— Но, если разобраться, какие же такие печальные вещи может напоминать вам этот мальчонка? Если его отец умер в тюрьме, он же не виноват. Зло, уж если на то пошло, совершил тот. Я говорю так, потому что он совершил убийство из ревности. Он не был дурным человеком, не воровал. Добывал себе на жизнь охотой. Все отзываются о нем даже как о хорошем человеке. Он слишком любил свою жену. Ревность погубила его. В иные минуты, когда страсть мутит нам разум, мы не сознаем, что делаем… Я бы оправдала его…

— А как же… убитый? — спросил маркиз. Но тут же, словно вопрос этот вырвался у него помимо воли, поспешил добавить: — Что за разговоры у нас за столом!..

— Я не ожидала, что вы будете так недовольны моим богоугодным поступком… — мягко ответила Цозима. — Ведь бедная вдова не устает благословлять вас из благодарности за все, что вы сделали для нее и ее детей в неурожайный год. Может, вы хотели быть ее единственным благодетелем? Ну нет, отныне все благодеяния мы должны совершать вместе!

Она улыбалась, пытаясь сгладить дурное впечатление, которое невольно произвела на маркиза, и удивлялась, что он по-прежнему молчит и даже перестал есть.