Восстание - Юрий Николаевич Бессонов

нужно создать какое-нибудь отделение при штабе, которое занялось бы учетом и сбором всего, что осталось от флота, а второе в военное время ведает только снабжением армии да в некоторой степени, может быть, комплектованием ее. Этой работы я не знаю и, признаться, не имею к ней никакой склонности.

— Работа военного и морского министерства значительно шире, — возразил Болдырев. — Я думаю, вам не следует сразу отклонять мое предложение. Попробуйте, если вы увидите, что дело у вас не идет, никто вас связывать не станет, вы всегда сможете уйти…

— Стоит ли браться за то, что думаешь оставить, — с притворной улыбкой сказал Колчак. — К тому же мне непременно нужно разыскать свою семью… Я разлучен с ней уже больше года…

— Кроме вас, на пост министра у нас нет ни одного лица, которое пользовалось бы известным именем и доверием. Я обращаюсь к вашему служебному долгу офицера и прошу помочь нам, — проговорил Болдырев, сделав вид, что даже не расслышал последних слов Колчака.

— Да, — сказал Колчак. — Все это очень трудно и совсем не входило в мои планы… — Вдруг он поднял брови, как будто внезапно вспомнил что-то, взглянул на разостланную перед Болдыревым карту под стеклом и спросил: — А какое отношение я буду иметь к армии? Будут ли в моем подчинении какие-нибудь войска?

Болдырев посмотрел на адмирала так, будто тот стал говорить на каком-то непонятном иностранном языке.

— Войска?

— Да, войска в распоряжении военного министра…

— Вопрос о таком разграничении командования у нас никогда не поднимался, — сказал Болдырев.

— Вот видите, ваше превосходительство, а ведь это вопрос очень важный, — проговорил Колчак, ближе подвигаясь к столику с картой. — Мне бы хотелось заранее знать, какие взаимоотношения будут у меня с вами — командующим армией — и со всеми теми войсками, которые находятся на территории Сибири.

— Это мы уладим, — сказал Болдырев. — Важно, чтобы вы сейчас вошли в правительство и помогли нам…

— Я ставлю еще одно условие, — сказал Колчак, совсем позабыв о своей поездке на юг. — Я неясно себе представляю, что такое фронт, что такое наши вооруженные силы, какие отношения существуют у нас с чехами. Я человек здесь новый и считаю необходимым в ближайшее время отправиться на фронт. Мне нужно знать, в чем нуждаются воинские части, лично побывать в них…

— Хорошо, — Болдырев поднялся с кресла. — Сегодня будет отдано распоряжение о вашем назначении военным и морским министром.

На другой день после разговора с Болдыревым Колчак сделал визиты всем членам директории, однако, готовясь к поездке на фронт, поселился не в доме, где жили другие члены правительства, не на частной квартире, а в доме начальника гарнизона полковника Волкова.

В начале ноября новый военный и морской министр вице-адмирал Колчак оставил Омск и поехал на фронт показывать себя армии.

7

На улицах Омска горели редкие фонари. Они давали мало света, и было почти темно.

У афишной будки стоял невысокий сутулый офицер и, вглядываясь в мрак, прислушивался к звукам засыпающего города.

Раздался дробный стук копыт, и из переулка выехал казачий разъезд.

Офицер подозвал к себе начальника разъезда и спросил:

— Что, все готово?

— Все, господин есаул, — ответил начальник разъезда, молодой хорунжий и, повернув лошадь, подъехал к афишной будке.

— А англичане? — спросил офицер, вглядываясь в румяное с черными крохотными усиками лицо хорунжего. — Как англичане?

— Их батальон через пять минут должен выступить из казармы. Они уже под ружьем.

— Так. Значит, можно доложить, что все готово? — еще раз спросил офицер.

— Да, господин есаул. Я проверил все посты — все на местах. В городе тихо.

— Смотрите, — сказал офицер и прислушался.

В городе было действительно тихо, только с одной из соседних улиц доносилось негромкое цоканье конских подков по камню мостовой. Судя по звукам, там на шагу проезжал такой же казачий разъезд.

Было уже за полночь, и ни в одном окне не горел огонь.

Офицер недолго постоял около афишной будки, проводил взглядом всадников, исчезнувших в черном провале улицы, и вошел в подъезд особняка, в одном из окон которого сквозь затянутую штору пробивалась неяркая, чуть приметная полоска света.

Дом этот занимал начальник гарнизона города Омска полковник Волков.

Есаул поднялся на крыльцо, ключом открыл входную дверь и, миновав темную прихожую, вошел в комнату, скудно освещенную лампой под зеленым абажуром.

Комната эта, видимо, была одновременно и спальней и столовой. На не покрытом скатертью полированном столике стояли остатки ужина, пузатый графин с водкой и запотевшие захватанные стаканы.

На кровати поверх сурового солдатского одеяла полулежал плотный человек в расстегнутом кителе с полковничьими погонами. Одутловатое и отекшее лицо его с красными жилками на щеках и широком носу в неярком свете лампы казалось сизым и раздутым, как у трупа.

Это был Волков. При входе есаула он приоткрыл отяжелевшие веки и спросил:

— Ну?

— Разъезды патрулируют весь город. Сибирский казачий полк вызван в ружье, но пока из казарм не выходил. Одна сотня отправлена на станцию для разоружения эшелона боевой эсеровской дружины господина министра внутренних дел, — доложил есаул и при упоминании о министре внутренних дел усмехнулся. — Отряд войскового старшины Красильникова готов к выполнению задания. Английский батальон сейчас выступает в город для утверждения тишины и порядка.

— Скоро и нам ехать надо, — сказал полковник и, спустив с кровати ноги, стал подтягивать голенища сапог. — В городе все обойдется, за город я спокоен, но вот чехи… Они любят, когда у них разрешение спрашивают…

— Свои войска с фронта чехи