Оборотный город - Андрей Олегович Белянин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Все присутствующие быстренько навострили уши, но я вовремя закрыл рот на замок. И так сболтнул лишнего из-за водки, будь она неладна, выложил на стойку медный пятак, сунул клинок в ножны и первым направился к дверям. Моня и Шлёма поднялись следом.
— Иловайский, ты тока обиду на сердце не держи, — тихо напутствовал вслед кабатчик. — У всякого трактира свои правила, теперича и ты мои «чётные-нечётные» знаешь, заходи, коли душа попросит…
Я подумал, обернулся и кивнул.
— Эт ты правильно, — тихо поддержал Шлёма. — Вдовец — мужик неплохой, да не свезло ему по жизни. Ты при случае отца Григория расспроси, он те всё про него распишет…
Ответить я не успел, да и надо ли было? Какая мне, по совести говоря, забота о трагичных судьбах русской нечисти, по тем или иным причинам не успевшей меня съесть?! Тут только начни углубляться с состраданием… Бдительности терять нельзя ни на минуту — они же будут рыдать у вас на груди, пока не подберутся поудобнее к горлу, и всё, пропал! А мне рисковать нельзя, у меня служба, дядюшка ждёт с заданием…
При мысли о моём дражайшем дяде-генерале я невольно взялся за рукоять сабли, но ожидаемой засады за дверями кабака почему-то не оказалось. Ни той троицы кровососов с рожками, ни догонявшей меня толпы, практически вообще никого. Ну так, пара прохожих, спешащих по своим делам и не обращающих на меня, живого казака, ровно никакого внимания. Подозрительно до икоты.
— Да не тронет тебя никто, Хозяйка распорядилась, недогада! Видать, всё ж таки глянулся ты ей, хорунжий…
Я подкрутил усы, забекренил папаху и ускорил шаг. Да здравствует чёрное наполеоновское нашествие «двунадесяти языков», давшее возможность битым французам закопать клад, крестьянам принести карту, а мне повод обратиться за помощью к самой красивой и замечательной девушке на всём белом свете!
Разумеется, это аллегорическое преувеличение: весь белый свет я не обошёл, да и на фиг надо столько топтаться, когда совсем рядом, буквально в двух-трёх кварталах кривыми улочками, за высоким забором, под охраной адских псов живёт та, которая всех милей певучему казачьему сердцу…
Моня и Шлёма честно сопроводили меня до ворот, по пути предлагали заглянуть на чашушули к отцу Григорию, но я отказался. У хлебосольного грузинского батюшки меньше чем на час нипочём не задержишься, а уйти не выпив — обида страшная, а время не ждёт, и мой денщик тоже, так что заскочу в другой раз.
— Ну гляди, казачок, была бы честь предложена. Мы тя тут подождём, на нас Хозяйка охранные грамоты не выписывала.
И это, кстати, разумно. Катерина чётко блюла субординацию — её должны бояться, а демократичное появление пары болтливых, услужливых упырей в её высоких хоромах могло привести к самым неприятным последствиям. Мне можно, меня приглашали, меня даже ждут. Я поднял руку, чтоб постучать, и в тот же момент над воротами поднялись две кованые львиные морды…
— Ложись!
Мы все трое плюхнулись на пузо, прикрывая друг друга руками. Однако ожидаемого палящего огня на наши бедные головы так и не обрушилось. Вместо этого львы, насмешливо фыркнув, выпустили чёрную струйку дыма из ноздрей, а знакомый голосок, заливисто рассмеявшись, объявил:
— Купился-а! Так тебе и надо, я, между прочим, ещё с прошлого раза не отошла, когда ты с меня после душа полотенце содрал.
— Чё?! — не поверили своим ушам мои кровососы. — Да ты хват, Иловайский! А чё ты ещё с Хозяйкой содеял?
— Не драл я её полотенце! — вспыхнул я.
— Полотенце-то не драл, а вот саму…
Я вовремя успел отвесил Шлёме оплеуху, Моня тоже добавил со своей стороны, не дожидаясь, пока Хозяйка включит что-нибудь более смертоубийственное. Впрочем, она сделала вид, что не поняла намёка, и открыла мне калитку в воротах.
Я шагнул внутрь, медная дверь тут же захлопнулась следом. Злобные псы, кошмарное порождение безумных фантазий ада, приветствовали меня радостным лаем и счастливым щенячьим визгом, как старого доброго знакомого. Я тоже не отказал себе в удовольствии просунуть руку сквозь прутья и потрепать их по колючим, как у ежей, холкам. Приятно, когда тебя любят домашние питомцы той, кого любишь ты…
— А-а, заходи, Иловайский! — Катенька приветливо помахала мне рукой, не вставая из-за своего диковинного стола с волшебной книгой-ноутбуком.
Она была одета в длинную облегающую юбку и шерстяную кофту с таким вырезом, что я чуть не утонул там, как в проруби. По крайней мере, дыхание перехватило так же, как при самом глубоком погружении…
— Ау-у! Гули, гули, арам зам-зам! Я здесь, смотреть в глаза, дышать носом, ничем непроизвольно не шевелить, — строго напомнила моя красавица, чуточку подтягивая кофту, которая, впрочем, тут же сползла обратно. — Ты чего припёрся-то, просто в гости или, так сказать, исключительно по делу?
— Здравствуй, зазнобушка. — Я отвесил поясной поклон.
Катя с лёгкой улыбкой ткнула себя пальчиком в щёчку. Я тоже улыбнулся. Катя задумчиво сдвинула бровушки и поджала губки и опять потыкала себя в щёку.
— Зуб болит? — неуверенно уточнил я.
Она выдохнула сквозь сжатые зубы и уже с повышенной нежностью переспросила:
— У тебя проблемы или ты чисто приколоться?
* * *
Я не стал многозначительно наводить тень на плетень, быстро и со всеми подробностями рассказав ей о таинственной французской карте и наполеоновском кладе. Вынужден признать, что слушала она меня крайне невнимательно, пару раз прерывая нездоровым скептическим фырканьем, зевками и даже глупым хихиканьем. Ей, как трезвомыслящей девушке, занимающейся серьёзной научной работой, вся эта байда с поиском исчезнувших сокровищ казалась абсолютно бесперспективной. А вот когда я случайно проговорился о застрявшем в трубе Прохоре, то огрёб уже по полной программе…
— Илья, у тебя вообще мозги под папахой есть?! — бешено орала моя прелестница, топая ножками и потрясая перед моим носом сжатыми кулачками. — Ты как посмел в Оборотный город левого человека вести? Ты что, туристский маршрут сюда застолбил, экскурсии водить будешь, экстремальный шоп-тур за сувенирными чашками из черепушек?! Сюда людям НЕЛЬЗЯ!!! Запомни, запиши, вытатуируй себе на лбу и ещё на паре мест, чтоб всегда видел!
Я молча кивал, опустив взгляд, потому что её грудь накатывала на меня из выреза, как морской прибой, полностью вытесняя все покаянные мысли о моём забытом денщике…
— Так, сию же минуту метнулся
