Мышеловка - Сайра Шах

— Я чрезвычайно рад познакомиться с вами. Меня зовут мсье Хаким. Вы уже знакомы с моей женой Найлой и моим младшим сыном Сами. Все дети — это благословение Аллаха. Но, по нашему верованию, такие дети, как Сами, особенно благословенны.

Найла, как я заметила, во всем полагается на него и спрашивает его мнение о таких вещах, в которых, безусловно, разбирается лучше, чем он: как следует одеть Сами к приходу медсестры, что ее сын предпочитает есть.

Когда же появляется медсестра, он вновь разражается напыщенной речью насчет Аллаха и детей вроде Сами.

— Внимательно следите за моими действиями, — прерывает его медсестра. — В следующий раз вам придется делать это самим.

Только увидев трубку, мальчик начинает молотить своими отчаянно худыми конечностями. С громадным трудом медсестре все-таки удается вставить кончик трубки ему в ноздрю. Она прижимает этот маленький скелет к себе и начинает проталкивать трубку вниз. Сами громко рыгает.

— Если он рыгает, сделайте небольшую паузу, а затем продолжайте, — говорит медсестра. — Вы должны открыть ему рот и убедиться, что трубка не свернулась в кольцо у него на нёбе. Смотрите, я использую для этого фонарик.

Она продолжает проталкивать трубку вниз, и кажется, что она прошла уже куда-то дальше, чем позволяет желудок. В криках Сами появилась какая-то безысходность: теперь, когда им приходится прорываться мимо предмета, вставленного ему в пищевод, они стали булькающими и сдавленными.

Я бы не смогла этого сделать. Ну, возможно, и смогла бы, но я не стану этого делать.

— Вы должны проверить, что трубка у него в желудке, а не попала в легкие, — говорит медсестра. — Подуйте немного в нее, вот так, и послушайте в стетоскоп, какой будет звук. Затем втяните поршень и выведите немного жидкости — проверьте ее кислотность, чтобы убедиться, что это желудочный сок.

Мсье Хаким весь белый — в лице не осталось ни кровинки. Он наклонил голову и уставился в одну точку, куда-то вниз и влево от корчащейся в страданиях фигурки Сами.

— Все хорошо, Сами, — говорит Найла, гладя его по руке.

Сами старается оттолкнуть ее.

— Они уже не могут отказаться от него в этом возрасте, даже если бы захотели, — шипит мне в ухо Тобиас. — Он уже слишком взрослый. Он уже может бояться. Видишь, сейчас он узнаёт их.

Медсестра вытаскивает трубку и поворачивается к мсье Хакиму.

— Теперь ваша очередь, — говорит она.

Он пятится на шаг назад:

— Нет-нет. Это сделает моя жена.

— Нет, — настаивает медсестра, которая сейчас говорит с ним медленно и нарочито разборчиво, как с умственно отсталым. — Вы тоже должны учиться. А вдруг ваша жена однажды заболеет. Очень важно, чтобы вы оба умели это делать.

С огромной неохотой мсье Хаким берет трубку.

— Это временно, — ободряет его медсестра. — Если он не начнет есть снова, мы поставим ему трубку в желудок. Это будет намного проще.

Пакет с питанием перекатывается в руке мсье Хакима. Мальчик смотрит на него черными как угольки глазами. Потом, когда он понимает, что его опять предали, лицо мальчика сморщивается, и он разражается новым потоком криков.

— Нам нужно избавиться от Фрейи, — говорит мне Тобиас, — пока она еще маленькая. Ты должна сделать это пораньше, иначе… привяжешься к ней. Дела у нее идут все хуже и хуже, и к тому времени, когда все станет просто ужасным, будет уже слишком поздно. Она будет уже доверять нам. И мы никогда не будем в состоянии что-то ей объяснить. Мы погрязнем в этом на всю жизнь, а когда однажды умрем, она все равно окажется в приюте. И ей от этого будет намного хуже, потому что она привыкнет к другому.

Отец Сами потихоньку приближается к своему сыну.

— Я подержу его, — говорит медсестра. Ей с большим трудом удается сдерживать его тоненькие ручки и ножки.

— Система социального обеспечения у французов замечательная, — льстивым тоном продолжает Тобиас. — Но это не должно нас обманывать: у них все это действует точно так же, как в Великобритании. Если мы не заберем ее отсюда домой, они обязаны будут найти какой-то другой вариант.

Я не могу оторвать взгляда от мальчика, зажатого в объятиях медсестры. Он забросил голову назад, как можно дальше от ненавистной трубки. Со своими длинными конечностями и большими черными глазами он похож на бьющегося в панике жеребенка.

Его отец предпринимает тщетную попытку приблизить трубку к его носу. Мальчик уже не может отбиваться от нее, но издает низкий испуганный стон.

Мужчина тут же бросает трубку.

— Я возвращаюсь в свой магазин, — говорит он. — Это сделает моя жена.

Дверь за ним захлопывается. Медсестра что-то сердито бормочет и отпускает Сами. Потом она берет трубку и дает ее в руки его матери.

— О’кей. Он может попробовать сделать это потом. Теперь ваша очередь.

Найла смотрит на закрытую дверь и открывает рот. Затем закрывает его. У нее такой вид, что она вот-вот расплачется.

— Посмотри, — говорит Тобиас, — уход за ребенком вроде Фрейи занимает все время. Это работа для профессионалов. Несправедливо заставлять родителей делать эти вещи самим.

Он протягивает ко мне обе ладони со слегка раздвинутыми пальцами, как будто предлагает вытащить меня из бассейна. Руки у него всегда были замечательными — руки музыканта: пальцы длинные, ровные, надежные. Руки, которые я так хорошо знаю.

На лице его умоляющее выражение.

— Я люблю тебя. Ты мне необходима. Мне очень жаль ставить тебя в такое сложное положение, но ты должна выбирать. Или я, или она. Я возвращаюсь обратно, на наши холмы.

Есть ли у меня этот выбор на самом деле?

Не говоря ни слова, я беру его за руку, после чего мы разворачиваемся и уходим.

***

Наступает сезон зеленого инжира. Роза называет его La fleur de figue — цветок инжира. Рано начинающих созревать фруктов не так много, как в основной урожай поздним летом, но зато они слаще — обещание приближающегося изобилия.

Нам позвонили из больницы и едко поинтересовались, куда мы делись. «Я бы приехала, моя маленькая детка, я бы приехала к тебе, но мне нужно закрыть фрукты в банки».

Сбор инжира — работа успокаивающая. Деревья эти открытые и щедрые. Их широкие листья напоминают протянутые ладони, предлагающие еду и тень. Когда срываешь лист, на стебле выступает липкое белое молочко. Я знаю, какое оно на ощупь: я пытаюсь остановить молоко, сочащееся из моей груди: это делает меня слишком зависимой от Фрейи, слишком связанной с ней.

Это не такая уж бессмысленная вещь. Ей сейчас шесть месяцев. Большинство работающих мамочек в Лондоне делают то же самое. Кроме того, она становится прожорливее: я уже начала дополнять ее меню детскими молочными смесями.

Когда вы кормите грудью, ваш ребенок и ваша грудь образуют некий альянс, который диктует вам свои условия. Вы должны быть готовы практически без предупреждения — в любой момент — отложить все остальные дела. Что бы там ни говорили, кормление грудью и занятие серьезной работой на хорошей должности обычно несовместимы.

Конечно, серьезной работы у меня больше нет. Однако это не означает, что у меня нет обязанностей. Инжир должен быть собран, — пишет Роза в своей тетрадке, — в le bon moment[63].

Эта концепция мне по душе. Никаких жестких крайних сроков — ни в последний момент, ни в первый, а именно в подходящий. Это может зависеть от целого ряда различных факторов: погода, место на склоне долины, положение конкретного фрукта на ветке. Слишком рано — и у фрукта нет вкуса. Слишком поздно — и он увял на солнце и превратился в джем.

— Роза иногда посылала меня собирать инжир два-три раза в день, — говорит Людовик, — обеспечивая, чтобы я срывал каждый плод именно в le bon moment.

Добавление небольшого количества красного вина улучшает вкус и цвет варенья из инжира, — пишет Роза. — Сахар не нужен, хотя, если у вас есть улей, можно добавить мед. Самый простой метод заготовки заключается в высушивании инжира на солнце. Проденьте нитку у ножки плодов и развесьте их на дереве на веревках. Если у вас есть выжимки винограда, имеет смысл положить их вместе с инжиром в большой, плотно закрывающийся глиняный горшок.

— Я не могу достать плоды на верхушке дерева, — говорю я.

— Сорвите их с помощью пустой консервной банки на палке, — советует Людовик. — Плод упадет в банку. Или нагните ветки вниз с помощью крючка — дерево инжира очень гибкое. Я вам помогу.

Мы собираем фрукты примерно с полчаса: Людовик наклоняет ветки, а я обрываю плоды. Я рада принять предложенную помощь, откуда бы она ни поступала. Тобиаса никогда не допросишься. Моя мама занята глажкой. Густав уехал в английский колледж, пока мы были в больнице, а Керим обновляет спальни. Ну а Лизи занята чем-то своим.