Первое второе пришествие - Алексей Слаповский

– Тебе документы предъявить? – улыбнулся Петр.

– Ты не скалься! – сердито закричал Джиаев. – Почему?! Ну скажи, почему я должен верить, что Христос! Докажи!

– Ты не волнуйся.

– Докажи, говорю тебе, докажи!

(Апостолы с интересом слушали.)

– А ты? – спросил Петр.

– Что?

– Ты не веришь, что я Иисус? – тоном утверждения спросил Петр.

– Нет, конечно!

– Докажи!

Апостолы засмеялись.

Джиаев плюнул и побежал в редакцию, чтобы написать статью. О проявлениях массового идиотизма, когда на каждом углу упираешься в маньяка: тот мнит себя спасителем Отечества, тот метит в президенты, а этот, видите ли, вообще Христом себя объявил! Он писал и по привычке зачитывал вслух удачные места. Все смеялись – и отсоветовали ему трудиться над материалом: мелковата тема для их газеты.

Действительно, подумал Джиаев, скомкал листки. Но на душе у него полегчало.

Он пошел на обед, а обедая, подумал: что, если – вдруг? Нет, в самом деле, – вдруг?

Кое-как доев, он отправился к памятнику и продолжил диспут.

Там уже опять собралась небольшая толпа.

– Допустим, я хочу поверить, – сказал он. – Но где гарантия, что ты не самозванец?

– Я же говорю тебе! – удивился Петр.

– Так и другой скажет!

– Но я-то не другой!

– Тьфу, лыко-мочало! – снова начал заводиться горячий газетчик. – Да откуда я знаю, что ты не другой?

– Да я же тебе говорю!

Апостолы слушали с вежливыми улыбками.

– Так и другой будет говорить! – кричал Джиаев.

– Но это же будет другой!

Петр глядел ясными глазами в глаза Джиаева и не понимал его недоумения.

Джиаев, почувствовав боль в сердце, пошел в редакцию и взял командировку в отдаленный район Сарайской области. Такие командировки его всегда успокаивали.

А вернусь, и не будет уже никакого Христа, думал он.

И, сразу скажем, оказался прав.

Петр все говорил и говорил и не мог понять, что происходит; то есть, наоборот, почему ничего не происходит, почему не озаряются нежданной радостью лица людей, почему не видно слез раскаяния и облегчения. Они что, никак не поймут, так их так? Не видят Богова подаренья? Не знают того, что жизнь их личная и общая могла прекратиться в любую секунду – застав их, быть может, в гуще самых неприглядных дел?

Стоят тупо.

Проходят мимо.

Вот прошла мимо бабушка с внуком; внук спросил, о чем говорит дядя, бабушка сказала, что если внук будет плохо себя вести, то он вырастет таким же бездельником, будет шляться с безумными речами всем на посмешище.

Шли мимо американцы – туристы из Америки, переводчица-гид с гордостью сказала им, что человека, называющего себя Христом, еще пару лет назад схватили бы и отправили в КГБ, а теперь он свободен и, может, называет себя так лишь ради эксперимента, испытывая степени свободы и самовыражения. А в Америке есть такое? О, йес! – отвечали американцы, нет в мире такого, чего не было бы в Америке. И как правило, в еще большем количестве!

Шел мимо беллетрист Алексей Слаповский, шныряя умом и взглядом в поисках сюжетов и нелепостей. Остановился, не подходя близко. Посмотрел, по слушал. И, вдохновившись, побежал домой – сочинять роман под названием «Первое второе пришествие». Это будет роман о человеке, вообразившем себя Христом. Занятная штукенция может получиться. Или такое название: «Конец света откладывается!» Второе эффектней, первое загадочней. Какое выбрать?..

Дело шло к вечеру.

Апостолы не роптали, но уже переглядывались.

Первым не выдержал Диомид. Ему надоело прятать лицо в воротник и отворачиваться, потому что он видел сегодня не менее десятка знакомых, знающих его как Алексея Гулькина, нормального человека.

– Ну, ладно, – сказал он. – Приятно было познакомиться.

Потоптался.

– Я пошел, говорю. Могу я уйти? У меня тут…

– Иди, – молча сказал Петр.

– Иуда, – сказал Сергий.

Вернувшись в ППО, апостолы с устатку набросились на щи, которых предусмотрительная Лидия наварила огромную кастрюлю, а Петра она повела к себе для любви.

Но Петр не мог любви.

Он думал о причинах провала.

Он искал их в себе.

Не с той верой говорил?

С той – и другой не может быть.

Не те слова?

Те.

Не так?

Вроде так…

Значит, как ни крутись, без чуда не обойтись. Что бы придумать такое?

Он ворочался полночи – и придумал.

На другой день все началось так же: громкие Радостные слова Петра, вялая горстка слушателей.

– Вы не верите? – спросил Петр.

Не ответили.

– Они не верят, бляха-муха! – возмутился Анатолий. (Вчера от огорчения за Петра все апостолы как один вдрызг напились с помощью спирта, добытого у жителей Грабиловки, ворующих его помаленьку из цистерны, вот уже три месяца стоящей в тупике.)

– Даруется вам знамение! – сказал Петр. – Через час рухнет этот идол, созданный вами, и в тот же миг все, кто тут, станут здоровы! Скажите это всем, зовите всех!

Час времени он дал специально, чтобы собралось побольше народу.

И действительно, вскоре не менее пяти тысяч людей стояло на площади, и новые прибывали. Ведь только возле десяти – двадцати людей, стоящих кучкой, медленно растет толпа, сотня же – за минуту прибывает вдвое, тысяча удваивается еще быстрее. Если бы Петр дал не час, а два или три, наверняка здесь собралось бы все миллионное население Сарайска, исключая грудных детей и нехожалых стариков.

– Радуйтесь! – сказал Петр. И повторил в который уже раз весть о прощении. – А теперь для неверующих в меня! Расступитесь все, отойдите на сто шагов!

Толпа с трудом потеснилась.

Петр указал рукой на памятник, который тоже бесполезно указывал куда-то, и повелительно крикнул:

– Именем Божиим…

Он сделал паузу, чтобы закончить: «Рассыпься!»

И тут вклинился молодой энергичный голос.

– Минуточку!

Петр обернулся.

Протолкавшись сквозь толпу, к нему подошел юный лейтенант милиции:

– Предъявите документы!

– Да что же это такое, так вашу так! Уберите его! – рассердился Петр на апостолов.

Но их, однако, след простыл.

Не осудим.

У каждого были веские причины.

Яков и Иван, церковники, служители епархиального управления, руководствовались указанием своего руководителя ни при каких обстоятельствах не вступать в конфликт, а желательно и в соприкосновение с представителями правоохранительных органов, дабы не было с их стороны антицерковных провокаций.

Кислейка-Егор с детства от милицейской формы впадал в конвульсии и лишался речи, он даже лишился ее совсем, как мы знаем, – после того случая, когда его занесло в Сарайск и он столкнулся с марширующим по улице батальоном милиции, – вот он и испугался, что у него опять отнимется язык.

Василий Ельдигеев, шофер, боялся ответственности за угон автобуса.

Илья не хотел попасть в вытрезвитель, так как после вчерашнего успел как следует опохмелиться.

Василий, шурин Ельдигеева, Никита Кузовлев, Андрей и Аркадий вспомнили, что они – без документов.

Анатолий, вор, – тут и объяснять ничего не надо.

Сергей Обратнев, как представитель новых органов демократической власти, просто не имел права в своем лице дискредитировать идею демократии; известно ведь, как милиция любит ущипнуть демократов за мягкое – со злорадством. Это первое. Второе: находясь на воле, он сможет помочь Петру, попав же с ним в кутузку – ничего не сможет сделать.

Сходная причина была у о. Сергия. Он без всякой гордости, а по чувству долга видел себя в будущем новым евангелистом. Значит, ему нужно беречь себя, чтобы донести миру благую весть новоявленного Христа, его задача: до конца проследить второй земной путь Иисуса.

Итак, Петр остался один.

С горечью посмотрев на лейтенанта, он показал паспорт, предусмотрительно захваченный с собой.

– Так, – сказал лейтенант. – Пройдемте!

– Вот те и Христос! – раздалось в толпе.

Петр хотел-таки, уходя, одним взглядом повалить истукана, но забывшая об осторожности толпа слишком близко подошла к памятнику.

– Прощайте! – сказал Петр людям. – Я еще вернусь.

Ему почудились чьи-то всхлипывания.

Боль сострадания переполнила его душу.

15

Лейтенант Хайфин, еще учась в школе милиции, много размышлял над психологией преступника.

И пришел к выводу: каждый преступник, гордясь совершенными преступлениями, испытывает комплекс неудовлетворенности. Ему мало авторитета среди таких же, как он, ему мало хвастать перед женщинами на хазах и подростками, новобранцами преступного мира, на пересылках, ему втайне хочется говорить об этом открыто всем и каждому, в газете, по телевизору – красуясь собой. Не имея такой возможности или боясь, преступник все равно стремится быть на виду: покупает заметный роскошный автомобиль, становится якобы коммерсантом и благотворителем и участвует в виде члена-учредителя какого-нибудь культурного конкурса скрипачей, сидя в президиуме, – или еще каким-то способом показывает себя, лишь бы о нем говорили и смотрели на него.