Кому вершить суд - Владимир Буданин

На Литейном, у здания Судебной палаты, Петр Ананьевич увидел довольно большую толпу. Подошел. Полная дама в манто вытирала платком слезы и, смеясь, говорила что-то стоящему рядом господину. Тот в ответ согласно кивал. Подле них другой солидный господин лобызался с бородатым мужиком. Шелестели слова: «конституция», «свобода», «цивилизация», «Европа». Петр Ананьевич протиснулся к афишке на стене. Прочел: «Высочайший манифест». И дальше: «Мы, Николай Вторый…» Царь объявлял о даровании невиданных в России свобод: слова, союзов, собраний…

В Совете тоже был праздник. Хрусталев-Носарь возбужденно жестикулировал, улыбался и разве что не утирал слезы, подобно барыньке на Литейном. В столь же радужном расположении духа пребывали и эсеры. Они поздравляли друг друга, пожимали руки «своим» и даже «не своим». Они и меньшевики всячески выказывали взаимную благорасположенность.

Красикова бесила восторженная слепота политических недорослей и тех, кто притворялся недорослями. Создавалось впечатление, будто для этой публики все задачи революции решены царским манифестом.

Едва только началось заседание, он попросил слова и крепко испортил им праздник. Назвал разомлевших от умиления деятелей «квазиреволюционерами», пекущимися не о действительном освобождении рабочего класса, а о «безболезненной кончине революции». Меньшевики и эсеры неистовствовали. Особенно негодовал Троцкий — обвинил Красикова в анархизме и неумении оценить реальную обстановку в России. Следует, мол, трезво взвесить соотношение противоборствующих сил…

— Не посоветоваться ли нам с господином Витте или, лучше, с самим государем? — спросил Красиков. — Они укажут перспективу.

Все заговорили одновременно. Председательствующий и не пытался возобновить порядок. Члены Исполкома кричали о непоследовательности противников, трусости, узости. Но никто никого не слушал. Так продолжалось до самого перерыва.

Выйдя покурить, Петр Ананьевич остановился у окна. На душе было гадко. И это учреждение, состоящее по преимуществу из политиков, не умеющих и не желающих понимать целей революции и роли в ней пролетариата, называется Советом рабочих депутатов?!

Кто-то коснулся его плеча. Он оглянулся. Перед ним, широко улыбаясь, стоял Михаил Трегубов. Давний приятель протягивал ему руку. Красиков посмотрел на него так отчужденно, что воодушевление Михаила тотчас угасло.

С неделю еще меньшевики и эсеры ходили именинниками. Даже гибель Баумана от рук черносотенца и грандиозные похороны в Москве не насторожили их. Эта случайность, мол, ни о чем не говорит. Во всем же остальном их предсказания сбывались. Из тюрем освобождали политических. В обиход входило слово «гражданин». Полиция не чинила препятствий демонстрациям. На «скептиков-большевиков» в Совете поглядывали иронически.

Однако «прозорливцы» торжествовали недолго. В первых числах ноября стали поступать сведения о локаутах, погромах и даже новых арестах. Самодержавие устояло и теперь намеревалось покончить с революцией в короткий срок.

Но и эти расчеты не оправдывались. Из провинции приходили вести о крестьянских волнениях, самочинных захватах земель, поджогах имений. Вслед за Петербургом Советы рабочих депутатов организовались во многих городах. А у столичного Совета появилась собственная газета — «Известия Совета рабочих депутатов».

В конце октября полиция арестовала депутата Совета Немцова и еще четырнадцать рабочих. Красиков принял все возможные меры, чтобы в Совете прошла резолюция-ультиматум о немедленном освобождении арестованных. Той же ночью тюрьму посетил сам полицмейстер. По его приказу арестованные были освобождены.

Когда в первых числах ноября пришла телеграмма из далекой азиатской крепости Кушки, что группа железнодорожников приговорена к смертной казни за забастовку («расстрел на рассвете!»), тоже пришлось вовсю поработать. Исполком Совета направил ультимативное требование Витте — приостановить казнь под угрозой всеобщей стачки железнодорожников. И опять маленькая победа — за несколько минут до истечения срока ультиматума Совет получил от правительства извещение: исполнение приговора приостановлено, дело передано на новое рассмотрение…

А вскоре Совету стало известно о намерении полиции воспрепятствовать торжественным похоронам жертв расстрелов. Очевидно, власти опасались повторения в Петербурге московских событий, сопутствовавших похоронам Баумана. Исполкомовские меньшевики предложили направить депутацию к Витте, просить о заступничестве. Это холопское предложение привело Красикова в ярость.

— Нам советуют поклониться в ножки господину председателю, — сказал он, — просить разрешения на открытый протест против насилия и произвола. Они толкают нас на скользкий путь. Они зовут нас предать память товарищей, погибших от рук палачей. Как можно идти на поклон к тому самому правительству, от подлой руки которого пали наши братья?

Рабочие депутаты горячо поддержали Красикова. Меньшевики не осмелились настаивать на своем предложении.

В первых числах ноября из-за границы возвратился Ленин. Вечером на явочной квартире большевиков он встретился с товарищами. Владимир Ильич оживленно расспрашивал их о Петербурге, о тактике меньшевиков в Совете, о настроениях бастующих рабочих. Затем разговор пошел о локаутах, предпринятых хозяевами. Подробно расспросив о них, Владимир Ильич негодующе воскликнул:

— Более ста тысяч выброшенных на улицу пролетариев! Самодержавное правительство объявило войну революционному пролетариату. Буржуазия хочет воспользоваться недостаточной сплоченностью пролетариев разных городов и разбить их поодиночке. Наша задача — предостеречь рабочих. Ни под каким видом нельзя поддаться на провокацию. Нужно добиться принятия в Совете разумной, в меру сдержанной и, вместе с тем, решительной резолюции по этому вопросу. Здесь мы должны положиться на товарищей Красикова и Кнунянца. — Он посмотрел на Петра Ананьевича и спросил: — Одолеете меньшевиков?

— Пока одолевали, Владимир Ильич. Попробуем и на сей раз… А не могли бы вы, Владимир Ильич, выступить на заседании Совета? Там говорить разрешают всем желающим.

— Мне выступить? — Ленин задумался. — А почему бы не выступить? Это со всех точек зрения полезно. Уговорили. Согласен. Только уж вы, Петр Ананьевич, предупредите меня заранее о дне и часе.

Речь после этого зашла о перевесе меньшевиков в Совете. Ленин прямо сказал, что большевики проморгали решающий момент. Советы рабочих депутатов — это зачатки новой революционной власти. Ни в коем случае нельзя было получить в нем мест меньше, чем получили оппортунисты.