Тайны Римского двора - Э. Брифо

разнообразны и обнимают всю человеческую жизнь. Ей посвящают ребёнка, непорочность которого желают сохранить, юность и молодость питают к Марии особенную симпатию. Ей поверяют свои печали жена и мать, вполне убеждённые, что будут поняты сердцем, так много страдавшим. К Ней обращается зрелый возраст, изнемогающий под гнетом разочарований, старость умоляет Её даровать ей силы духовные и телесные для поддержки своих неверных шагов; наконец, ежедневно христианин молит Её укрепить его при его смертном часе. Марию называют убежищем грешников и утешительницей всех скорбящих, потому что действительно нет страдания, которое Она не могла бы утешить. Значит, не к одной красоте Её относились слова ангела — «Богородице Дево, радуйся, благодатная Мария и т. д.»: нет, посланный Всевышнего обращался скорее к бесконечной доброте Её сердца. Чем более блаженства находим мы в поклонении Марии, посреднице между небом и землёю, между страданиями людей и могуществом Бога, между проступком и наказанием, тем сильнее должно выразиться наше негодование против всего, что унижает это высокое назначение Её.

Мария своей кротостью умиротворяет божественное величие и возвращает доверие и надежду испуганным, отчаивающимся сердцам.

В Риме, да и во многих других местах, у Марии просят помощи жадность, честолюбие, притворство, зависть, ненависть и месть, одним словом, все пороки, порождаемые нечестивыми, бессмысленными страстями. Разве итальянские и испанские разбойники не ставят под покров Мадонны убийство и грабёж? Разве в Риме бесстыдная куртизанка не полагает достаточным завесить изображение Мадонны в своей спальне? Разве у пояса убийцы рядом с кинжалом не висят чётки? Разве к шляпе разбойника не прицеплен благословенный образок? Разве на этой груди, скрывающей преступления, не покоится освящённая ладанка?!..

Грубое, невежественное суеверие Рима так же мало понимает поклонение Марии, как мало понимала его мрачная жестокость Людовика XI, помещавшего под покровительство Святой Девы свои кровавые ужасы и вероломства. Из всех этих мерзостей, жестоко оскорбляющих Марию, идеал нежнейшего самоотвержения, — нелепое поклонение римского народа ниже и пошлее всех других.

Он просит у Мадонны успеха в желаниях, внушаемых ему жадностью и чувственностью, ко всем молитвам он примешивает свои грубые фантазии, порывы своей низкой, корыстолюбивой натуры. То он хочет сделать Её соучастницей преступления, то унизить до разврата. Едва ли кто-нибудь осмелился просить у человека того, что в своём наглом невежестве они просят у Матери Божией.

Мы вовсе не хотим приписывать это жалкое положение умов католическому духовенству. Если б таково было наше намерение, мы не затруднились бы в подборе обличающих фактов. Мы хотим верить, что Церковь не была сообщницей этих печальных ошибок, но что сделала она, чтобы остановить эти заблуждения? Напротив, не поощряла ли она своею снисходительностью суеверия, подчинявшего ей умы слабого, униженного большинства? Не лежит ли во многих мелочах службы зародыш суеверия? Наконец, вдумываясь в то, сколько влияния, власти и выгод принесло духовенству таким жалким образом изменённое поклонение Марии, не приходишь ли поневоле к убеждению, что духовенство, ради личного своего интереса, действительно способствовало этому изменению?

Мы уже говорили, сколько праздников Мадонны существует в Риме, но с наибольшим торжеством празднуются Успение, Рождество Христово и Богородичные дни в августе и сентябре. В эти дни изображения Марии, украшенные драгоценностями, торжественно выставляются напоказ; для этих празднований держат особые оркестры и устраивают продолжительные сборы милостыни.

Впечатлительной натуре Ноемии чрезвычайно понравилось сначала это мистическое поклонение Марии, столь свойственное женщинам и льстящее их самолюбию, но при виде низкого, грубого обожания она отступила с ужасом.

Однажды, катаясь в окрестностях Рима, она заметила, что её кучер крестился на все встречавшиеся образа Мадонны, а на другие изображения, даже на кресты, не обращал никакого внимания.

— Гаэтано, — спросила она его, — отчего ты крестишься только на Мадонну?

— Оттого, — ответил он, — что она женщина, а все остальные, да и сам Бог, только мужчины.

Эта черта поразительно метко характеризует всю мелочность римской набожности.

Может быть, молодая еврейка совершенно уклонилась бы от поклонения Марии, если б непредвиденный случай не внушил ей быстрое и живое расположение к этому догмату, который она полюбила, не затрагивая своих верований.

Однажды вечером Ноемия возвращалась в Рим; последние лучи заходящего солнца уже скользнули по окрестности, которая стала погружаться во мрак; вблизи одной деревни ей послышалась в воздухе чудная мелодия, распеваемая чистыми, звонкими голосами. Пению не аккомпанировали никакие инструменты; слышались поочерёдно два хора, один по своей свежести и звонкости, видимо, состоял из детей, девушек и женщин, другой более низкий, густой — из мужских голосов. Чем более Ноемия приближалась к нему, тем яснее раздавались звуки, но они и вблизи сохраняли ту же очаровательную мягкость и нежность.

На повороте дороги Ноемия увидела толпу крестьян, набожно коленопреклонённых на густом дёрне перед небольшим холмом, на котором возвышалась ниша Мадонны.

Это было в мае, и итальянское население собиралось ежедневно по вечерам, чтобы воспевать гимны в честь Богородицы. Невозможно себе представить что-либо нежнее, трогательнее этого пения, сладкая мелодия которого проникает в самое сердце.

Ноемия, как бы невольно, вышла из экипажа, встала на колени на пыльной дороге и присоединила свой голос к хору детей, девушек и женщин.

Теперь-то, а не во время церковной службы в Риме, шевельнулось в ней чувство нежного благоговения — это был первый задаток христианства в её сердце. Время нам покажет, разовьётся ли он.

Одно зерно, павшее на плодоносную землю, может принести обильную жатву.

На каждом шагу Ноемия сталкивалась в Риме с новыми суевериями; ум её не мог постичь, отчего религия, такая чистая и возвышенная по происхождению, так низко падала по мере отдаления её от своего первообраза. Ей казалось, что существуют две религии: одна христианская — другая папская.

Эта непонятная разница служила для неё постоянным предметом удивления.

Она видела однажды, как у подошвы Капитолия, в дверях церкви, построенной на месте храма Юпитера Капитолийского, теснилась толпа, для того чтобы получить благословение и приложиться к изображению Святого Младенца, которое священник держал на руках.

Это был il santissimo bambino!

Церковь Небесного алтаря, стоящая на северном холме, построена в 1348 году Лоренцом Симоне Андреоцци и реконструирована в 1564 году; она заключает в себе много редкостей искусства, и к ней ведёт лестница в сто восемьдесят четыре ступени из античного мрамора.

Священник в мантии, стоя под балдахином и окружённый многочисленным духовенством, показывает с этой высоты il santissimo bambino народу, коленопреклонённому на ступенях и на площади. Эта церемония, значение которой мудрено объяснить, происходит в день Богоявления.

Il santissimo bambino просто кукла, довольно непочтительно изображающая Святого Младенца. Она одета в платье,