Поворотный день - Владимир Богомолов

Дундич не верил своим ушам. Он ожидал услышать в этом вагоне любые слова, но не такие, которые сдавили горло и мешают даже поблагодарить Надежду Ивановну. Пока он искал пуговицу воротника, часовой вложил в его руку ремень, велел подпоясаться и идти на доклад к комкору.

— Я ваш должник на всю жизнь, — шептал Дундич, подталкиваемый к двери.

Не ласково и не сурово встретил его Буденный. Вопросительно вскинулась правая бровь, когда глянул на жену: не проболталась? Надежда Ивановна сделала вид, что сама видит Дундича первый раз с той поры, как он был наказан. Иван Антонович попросил прощения за свою провинность и разрешения вновь принять свой отряд, с которым готов хоть сейчас идти в разведку и в атаку…

— Не торопись, — загадочно улыбнулся командир корпуса. — Погляди на товарищей. Думаешь, ради чего они собрались?

Дундич посмотрел преувеличенно округленными глазами на командиров дивизии и бригад и пожал плечами, дав понять, к удовольствию командующего, что разгадать эту тайну он не может.

— То-то, — крутнул кончик уса Семен Михайлович. — Думаешь, один ты сюрпризы умеешь преподносить. Нет, братишка, мы тоже горазды.

Он сделал размыкающий жест рукой, и расступившиеся командиры пропустили вперед Марию в белом платье и с белой наколочкой на высокой короне. Дундич порывисто протянул руки своей суженой и благодарно поглядел на Буденного.

— Согласен взять ее в жены?

— Молю вас, товарищ Буденный, удостойте чести — благословите.

— Да я же не поп, — рассмеялся комкор. — Ни иконы, ни креста у меня нет. Разве плеткой…

Все засмеялись, а Буденный притронулся к плечам молодых и задушевно сказал:

— Любите друг дружку, дорогие мои…

А утром началось наступление красной конницы на Воронеж. Иван Антонович, передав бронепоезд другому командиру, принял дивизион для особых поручений при комкоре.

Внезапность

За неширокой, с песчаными берегами речкой Медведицей, где развилка уводила одну дорогу на хутор Теркин, а другую на станицу Усть-Медведицкую, отряд Дундича спешился. Над пойменным лугом колыхался туман, размывая очертания окрестностей. «Тут легко напороться на кадетов», — решил Иван Антонович, разглядывая местность.

Опасения были оправданными. Вторую неделю буденовцы, идя на Воронеж, никак не могли настичь конницу Мамонтова, которая заблаговременно уходила, нападая на тылы бригад и полков. Теперь Буденный решил хитростью выманить Мамонтова на открытый бой. В разные места он направил отряды разведчиков, за которыми следовали полки. Отрядам был дан приказ: в бой с разъездами белых не вступать, отходить, увлекая за собой.

Всматриваясь в слоистую туманную даль, Дундич сказал Паршину:

— Пройди в талы, а мы с Ваней тут подождем.

Шпитальный распластался на дороге, прижавшись ухом к земле.

Слух у него был необыкновенно острый. Малейший звук различал чуть ли не за версту.

«Должны вот-вот появиться, — думал командир разведки. — Завтрак кончился, солнце не припекает». Он, присев на корточки, внимательно смотрел в напряженное лицо ординарца. Тот пожал плечами: ничего, мол, не чую. И лишь когда туман постепенно начал оголять комли корявых осокорей и карагачей, подпаленную августом траву, почудилось ординарцу, что где-то за дальней кущей зацокали копыта. Он сделал предостерегающий жест.

— Посчитаем, сколько, и решим, что с ними делать, сказал Ива Антонович, расстегивая ворот френча.

Минут через десять привидениями выплыли из парного марева первые всадники. Ехали неспешно, как показалось Дундичу, — сторожко. «Неужели предупреждены кем-то?» тревожно кольнула мысль. Он приложил ладонь ко рту. Все шорохи, кроме шороха листьев, исчезли. «Хорошо, что коней отвели в балку, подумал Дундич. — Даже если они хрумтят или звенят уздечками не слышно. Можно было и самим поглубже уйти в талы, но теперь поздно».

От группы всадников отделились двое, взяли влево, еще двое — вправо. Отъехав метров на пятьдесят от дороги, остановились возле кустарника, спешились, пригнулись, прочесали глазами местность. Вытянув шеи, навострили уши. Кажется, все спокойно. Вернулись, доложили унтеру. Снова тронулись; так же чутко, по-волчьи, ощущая всем телом утреннюю притаенность пойменной тишины.

Дундич насчитал две дюжины казаков и пулеметную тачанку, замыкающую разъезд. Конечно, с ними можно потягаться, используя внезапность, но… приказ комкора был иным. Надо выманить основные силы мамонтовцев. А если их на этом участке нет? Значит, нужны точные данные. Как их добыть?

Пока Дундич искал лучший вариант выполнения приказа, конники отъехали на такое расстояние, что не стало слышно даже стука копыт. На всякий случай командир послал двух бойцов вперед: вдруг за разъездом движется полк? А Шпитальному приказал аллюром добраться до штаба четвертой дивизии — предупредить Городовикова о разъезде белоказаков.

— Скажи Оке Ивановичу, — наказывал Дундич, держась за уздечку чалого, — как услышит тут выстрелы, пусть скорее посылает эскадрон.

— Все исполню, — обнажил белые крепкие зубы в улыбке ординарец. — А если они не дойдут сюда? — вдруг осадил он своего чалого жеребца.

— Как — не дойдут? — не понял Дундич. — Куда же они денутся? Дорога одна. Увидят полк Вербина — и назад.

— Пойма велика, товарищ командир, — объяснил свое сомнение Шпитальный. — «Могут они и вправо и влево податься.

— Пусть у тебя об этом не болит голова, — успокоил его Дундич. — Примем все меры. А ты давай во весь карьер.

Ускакал ординарец, а командир перевел половину отряда на другую сторону дороги. Поделился с бойцами своей задумкой: внезапно напасть на разъезд белогвардейцев, когда он будет возвращаться назад. Дундич выбрал удачный ориентир — высокий тополь, свечкой торчащий метрах в тридцати от кустарника.

— Как унтер доберется до тополя, — предупреждал командир каждого бойца, — тогда стреляй.

Предположение Дундича точно оправдалось. Солнце еще не успело растопить остатки тумана, винтующего на дне балки, а разъезд белых уже возвращался из Арчединки. По отрывочным возбужденным разговорам красные поняли, что унтеру и его соратникам удалось обнаружить основные силы буденовцев и, не ввязываясь в драку, благополучно отойти. Теперь об этом необходимо быстрее предупредить его превосходительство.

Как только спина унтера спряталась в тень тополя, внезапным громом раскатился по займищу первый залп. Почти весь его заряд пришелся на тачанку с пулеметом и унтера. Испуганные кони с диким ржаньем и храпом рванулись из постромок, опрокинули тачанку, подмяли под себя сбитых седоков.

Второй залп прогремел так же неожиданно. На этот раз буденовцы не кричали «ура», не свистели, не улюлюкали, стремясь нагнать побольше страху на врага. Стреляли молча, с остервенением, желая одного — не дать никому уйти. Наконец, поняв, что бьют сзади, казаки начали разбегаться по заливному лугу, скрываясь в зарослях краснотала.

И только тогда прозвенела команда:

— Но коням!

В это время со стороны Арчединки выкатился конный рассыпной строй двадцать четвертого полка. И как нельзя кстати: со стороны займища на отряд Дундича выдвинулась огромная кавалерийская масса. Наверное, мамонтовцы решили, что их разъезд напоролся на основные силы красных и теперь волей-неволей настала пора принять открытый бой.

А Буденный только и ждал этого. В обход белым уже скрытно двигался двадцать первый полк. Пока мамонтовцы разворачивали свои сотни для атаки, он обрушился на них с фланга.

Давно у буденовцев не было такой сечи. Никто из них не забыл, как конница Мамонтова, прорвав фронт, углубилась в тыл Красной Армии на двести километров. Белые не только расстреливали и вешали активистов, грабили их дворы, они выжигали целые деревни, угоняли стада, диким зверством надеялись вселить вечный страх в сердца людей. Но не страх — лютую ненависть к себе пробудили они у мужика и горожанина. После этого рейда к красным шли семьями.

И вот настал час расплаты. Дундич, заметив в рядах белогвардейцев полковника, направил своего Мишку на него. Офицер, признав во всаднике того красного дьявола, за которого Мамонтов обещал тысячу «колокольчиков», решил попытать счастья. Собрав вокруг себя с десяток казаков, он смело пошел навстречу Дундичу.

Не дожидаясь удара, Иван Антонович выстрелил в первого всадника. Тот повис на шее коня. Белые замешкались. Этого замешательства хватило, чтобы достать клинком другого и перепрыгнуть на коня полковника. Стиснутый в объятиях Дундича, офицер заорал, а конь, бешено вращаясь на месте, мешал белым сразить Ивана Антоновича саблей или пулей.

— Поворачивай к нашим! — приказал Дундич полковнику, уперев ему в бок дуло нагана.

И когда сильная лошадь одним броском очутилась перед строем красных, разведчик выстрелил несколько раз в наседающих кадетов.