Мне не больно - Андрей Валентинов

– Здравствуйте, Михаил! Вы не у Ежова, так что вытягиваться ни к чему. Садитесь!

Пожатие холодной, словно ледяной руки было необычно сильным – кисть сразу же заныла. Странно, уже второй раз краснолицый называл его по имени, хотя никто их не знакомил. Вероятно, документы Михаила изучали здесь очень внимательно.

– Курите! Ежов вам разрешает курить в своем кабинете?

– Иногда. – Ахилло вспомнил беседу с наркомом. Все проходило по схожему сценарию, разве что не хватало чая. Комбриг держался просто, что называется «без чинов», но капитан помнил их первую встречу. Нет, он многое дал бы, чтоб никогда не видеть этого человека…

– Ну, так… Бумаги ваши видел, можете приступать. Задача проста: вы опекун Гонжабова. На объекте он должен быть под вашим контролем, то же – в случае вывоза за пределы Теплого Стана. У вас будет кабинет, телефон и все прочее. Буфет бесплатный.

Волков улыбался, и Михаил подумал, что на случайного человека Волков вполне может произвести самое приятное впечатление. Настоящий боевой командир, которому скучно в пыльном кабинете. Не бюрократ, не чинуша, не выскочка из «выдвиженцев»…

– Теперь о Гонжабове. Я читал рапорт Ерофеева, так что о ваших чувствах к нему догадываюсь. Личность действительно мерзкая. Знаю его давно, с Гражданской. У нас этого расстригу, признаться, не любили. Имейте в виду, он не просто жесток, он крайне умен. И что у него на уме – понять трудно.

Характеристика была точной. Похоже, краснолицый действительно успел изучить бывшего монаха.

– Не открою вам секрета, Михаил, если скажу, что Гонжабов может бежать отсюда в любой момент. Но бежать он не станет. О причинах, думаю, вы догадываетесь…

– В тюрьме безопаснее? – не удержался Ахилло. – Не во всякой. Но под нашим контролем он может быть спокоен. В общем, функции ваши, скорее, символические. В иное время мог порекомендовать просто пристрелить этого изменника при первом же удобном случае, но сейчас не стану. Он очень нужен Тернему, так что потерпите. Какие есть вопросы?

Вопросов не было. Волков, похоже, вполне искренен в своих чувствах к бхоту. Ахилло лишь отметил слово «изменник». Интересно, кому хотел изменить бывший коминтерновец? Сталину? Лично Волкову?

– Теперь об объекте… Он имеет номер 24-41 и условное название «Теплый Стан». В последнее время его стали называть «Шарага Тернема», но это мы пресекаем: фамилию упоминать нельзя. Объект делится на три сектора фактически, отдельные научные институты. У нас их именуют по привычке «зонами» по буквам от «А» до «В». Строительство еще не закончено, но работы начались…

…Стало интересно. Допустят ли его на объекты или запрут в кабинете, приставив охрану? Дадут ли увидеть легендарного Тернема?

Волков, похоже, догадался:

– Секретность у нас – высшая. Почти все сотрудники, включая Тернема, – на «тюрположении»: живут тут же, всякие контакты крайне ограничены. Работы «Теплого Стана» имеют огромное государственное значение. Впрочем, в ином случае нас бы здесь не держали. С правилами ознакомились?

– Нет. – Экскурсия, похоже, откладывалась, причем на неопределенное время.

– Там страниц двадцать, потом распишетесь, но главное – никуда не суйтесь. Были попытки подкупа сотрудников охраны, два побега… скучать не приходится… Гонжабов будет занят в зонах «Б» и «В», следовательно, и вы будете иметь туда доступ…

Волков помолчал, затушил папиросу в пепельнице и усмехнулся:

– Поскольку вы все равно будете интересоваться работами, могу сообщить следующее: зона «А» – это мощный ретранслятор, его строительство еще только началось; зона «Б» – так называемый «Проект „Тропа"“. А зона „В“ главный объект Тернема, связанный с практическим использованием некоторых новейших достижений физики. Так можете и сообщить Николаю, пусть подумает. Еще одна стройка – это ускоритель, но она входит в зону „В“. Все понятно?

Итак, усмешка краснолицего предназначалась не столько Михаилу, сколько лично наркому Ежову. «Лазоревые» не спешили делиться секретами. Ахилло представил себе реакцию руководства Большого Дома, напиши он в рапорте о «некоторых достижениях современной физики», из которых лишь ускоритель более или менее конкретен. Итак, физика, ускоритель, ретранслятор… В этот ряд вполне вписывался Голубой Свет…

Комбриг помолчал, затем заговорил совсем другим тоном, уже без всякой иронии:

– Михаил, чувствую, вы меня, мягко говоря, недолюбливаете. Не знаю, чем заслужил такое. Поделитесь?

Следовало рубануть: «Никак нет, товарищ майор госбезопасности!» – но Ахилло не выдержал:

– Три года назад мы встретились в подземелье под Столицей. Может быть, помните, товарищ комбриг? Как я, по-вашему, должен реагировать на то, что видел?

– Спокойно, – пожал плечами Волков. – Это мелочь по сравнению с тем, что видел я. Вы привыкли делать чистую работу, Михаил. Кстати, какой был приговор по группе Генриха. Всем вышка?

– Да, кажется. – Говорить об этом не хотелось.

– В группе были две женщины. Одну вы завербовали, обещая полную амнистию, вторая ждала ребенка… Их поставили к стенке.

Хотелось крикнуть: «Нет!» – но Ахилло сумел сдержаться. Он действительно обещал помилование той, через которую вышел на резидента. Михаил докладывал об этом лично Ягоде, но его не стали слушать.

– Так что не будьте чистюлей. И вот что… «Малиновые» не умеют ценить преданность. Сергея Пустельгу объявили предателем, вас отстранили от дела и загнали сюда. Что будет дальше – догадываетесь? У вас есть возможность: расскажите нам все о работе группы «Вандея». Вы ведь были в ней с самого начала и, конечно, ничего не забыли. Теперь «Вандеей» занялись мы, а Николай скрывает информацию. Между прочим, мы попросили разрешения использовать вас, но нам, представьте, отказали. Конечно, вы рискуете, но все же меньше, чем в ином случае. Итак, подумайте…

Ахилло молча кивнул. Вербовка, начатая говорливым Ерофеевым, продолжалась.

У «лазоревых» были все козыри, но Ахилло знал, что «переметчики» тоже живут недолго. Разве что ему дадут другие документы и отправят подальше от Столицы… Только едва ли: невелика фигура! Умирать же предателем не хотелось.

Но разговор с краснолицым помог разобраться в ином. Теперь подпольем занимались «лазоревые», значит, сообщи он об убежище, именно бравые ребята из «Подольска» будут разбираться с беглецами. А как это делается, видеть уже приходилось. Стало жутко и противно. Ахилло вовсе не был «чистюлей» и представлял, в каком ведомстве служит. Но теперь он твердо знал последствия своего ночного приключения. Нет, здесь он не помощник! Пусть попробуют сами. Интересно, хватит ли у них способностей раскрыть несложную конспирацию Седого? Едва ли, «лазоревые» привыкли действовать иначе. «Не навреди!» – смысл этой фразы становился ясен…

Прощальное рукопожатие Волкова было столь же крепким, но Михаил был уже наготове. Странно, теперь ладонь краснолицего уже не казалась сотканной из мускулов. Скорее, она была твердой и закостеневшей, как рука мертвеца…

8. ГОСТИ БЕРТЯЕВА

Бен вышел из метро у Белорусского вокзала и купил на маленьком базарчике вполне приличный букет хризантем. Он уже слыхал, что аборигены имеют обыкновение приходить в гости с куда более прозаическими подарками тортиком, банкой сардин или просто с бутылкой водки, – но воспитание не давало переступить через традиции. Отец Бена в молодости провел год при российском посольстве в Швеции, и маленький Саша успел наслушаться о настоящем, истинном этикете, которым славился стокгольмский двор.

На Бена произвел сильное впечатление рассказ отца о том, как перед королевским балом все лестницы монаршей резиденции заполнялись парадно одетой публикой, ждавшей последнего удара часов, чтобы переступить порог, – прийти на минуту раньше или тем более позже было невозможно. Конечно, теперь речь шла о визите частном, да и происходило это отнюдь не в цивилизованной Скандинавии, но нарушать правила Бен не считал возможным. Итак, он поспешил вниз по Тверской, которая ныне носила дикое имя «Горького», чтобы вовремя добраться до Садового Кольца.

Бертяев проживал на пятом этаже большого дома неподалеку от популярного среди жителей Столицы театра имени МОСПС. Бен еще в детстве наслышался о знаменитых столичных театрах, но приют Мельпомены с подобным названием отпугивал, слово «МОСПС» казалось чудовищным. Оставалось спросить у самого драматурга, какие из подобных заведений культуры имело смысл посетить: в глубине души Бен все же верил, что большевики не смогли окончательно выжечь великие театральные традиции Столицы.

Для того чтобы попасть в нужный подъезд, следовало миновать подворотню, заботливо исписанную наглядной агитацией дворового масштаба. Бен вздохнул, представив себе необъятное поле деятельности, открывающееся перед тускульскими фольклористами. Это было почище фресок Альтамиры и Ласко, хотя в глубине души молодой человек предпочитал все же наскальную живопись троглодитов.