Бумеранг Гейдриха - Сергей Буренин

Машины летели по широким улицам Берлина, которые повсюду были украшены флагами нацистской Германии и суверенной Словакии. Правительство Германии рассматривало приезд трех делегатов, как официальный визит дружественной державы.

Париж, 25 октября 1938 года

Это был выходной день, и Гершель встал довольно поздно. Он не спеша позавтракал и стал обдумывать, как бы получше провести день. Ему в голову периодически приходили мысли о беде родителей и об обещании Пауля дать ему возможность заработать, но, в основном, это не так уж и сильно влияло на его настроение. Сегодняшнюю погоду никак нельзя было назвать роскошной: еще со вчерашнего вечера зарядил мелкий дождик, поэтому о прогулке на природе не могло быть и речи. И только Гершель начал обдумывать другие варианты, как в дверь постучали. Он открыл и, к радостному удивлению, увидел Пауля.

— Привет, — улыбнулся Пауль.

— Привет, — поздоровался с ним Гершель. — Ты в тот раз так внезапно исчез, как и появился. А я думал, что ты мне уже на следующий день расскажешь что-нибудь о новой работе.

— Извини, Герши, — смутился Пауль, который никак не ожидал такой теплой встречи, — У меня ведь знаешь какая работа. У пожарников и то лучше: те хоть свое отдежурили и гуляют. А у меня шефу взбредет в голову мысль, и вперед. А кто вперед? Не он же, конечно! В общем, опять мне пришлось помотаться по Европе. Кстати, снова привез тебе письмо от родителей.

— Правда! — обрадовался Гершель, — Так давай же его сюда.

— На.

И Пауль передал Гершелю сложенный в несколько раз листок. Увидев удивленный взгляд приятеля, он сказал:

— У них там совсем труба. Даже не могли конверта найти. А я уж не стал сам перекладывать — какая разница.

Сердце у Гершеля екнуло в предчувствии дурных вестей. И это предчувствие оправдалось. Родители писали, что работают с утра до ночи и все равно перебиваются с хлеба на воду. Поляки очень недовольны появлением в их стране, которая и до этого не процветала, такого количества евреев. Уехать этим евреям не на что. Они согласны на любую работу за любые деньги. Поляки начали с ними обращаться не лучше, чем немцы. Часто прибегают и к рукоприкладству. Гершель чуть было ни расплакался в присутствии своего нового приятеля.

Гость заметил, как изменилось настроение хозяина.

— Пойдем куда-нибудь, пропустим по рюмочке, да поговорим, — предложил он.

Гершель сначала непонимающе посмотрел на него, потом кивнул и начал собираться.

Они зашли в бистро, которое было напротив дома Гершеля. В этот час дня оно еще было полупустым. Ребята выбрали угловой столик и заказали по рюмке коньяка.

— Ты видел родителей? — поинтересовался Гершель.

— А письмо-то что, я сам написал, что ли? — возмутился Пауль.

— Конечно, конечно, — закивал Гриншпан, — Расскажи мне о них.

Пауль махнул рукой.

— Да что там рассказывать. Живут как скоты. У нас, в Америке, так с нефами не обращаются на юге, хотя там их не больно-то жалуют. Да, их оттуда вытаскивать надо, и чем быстрее, тем лучше. Я, если бы с моими родителями так поступили, не знаю что бы сделал!

— Что я могу сделать, — вздохнул Гершель, — Вот заработаю денег и вывезу их оттуда. А кстати, как там твое предложение? Там еще можно что-нибудь заработать?

— Сейчас у меня есть к тебе другое, более интересное предложение, — почему-то понизил голос Пауль.

— Какое?

— Сначала давай начнем с прибылей. Если ты сделаешь то, что тебя попросят, то твоих родителей вывезут из Польши в Америку, уже как американских граждан. Тебе тоже, если захочешь, дадут американский паспорт и дадут возможность выехать туда же. К тому же еще и заплатят две тысячи долларов. С такими деньгами в кармане вы с отцом вполне сможете в Америке открыть собственное дело…

И без всякого перехода Пауль продолжил:

— Ты пойдешь в немецкое посольство и убьешь там одного чиновника. Работа не пыльная и всего-то на полчасика.

— Ты с ума сошел — меня повесят!..

— С чего бы? Ты опишешь, что немцы сделали с твоими родителями. Газетные писаки узнают правду и поднимут шумиху, требуя тебя оправдать. Еврейская община здесь, в Париже, даст тебе лучшего адвоката и назовет героем. Ты станешь знаменитостью в одну ночь. Конечно, немцы потребуют твоей выдачи, но французы не посмеют этого сделать. Зато французы вспомнят, что посольство — это германская территория, а значит, на территории Франции ты не совершал никакого преступления. Неделя-две мучений, и ты на свободе. Зато — что в финале!..

— А зачем надо убивать этого чиновника?

— Видишь ли, наша компания ведет торговлю с немцами. Но чтобы торговать там, надо всем дать взятку. Мы так и делали, но аппетит приходит во время еды. Он начал зарываться и надо предупредить остальных. Но об этом тебе не надо распространяться. Говори то, что я тебе сказали, и через неделю будешь на свободе.

— Не знаю, что и сказать. Я ведь и стрелять-то не умею.

— А что там уметь. Ты же стрелять в упор будешь.

— Мне надо подумать.

— Конечно. Только не тяни — а то они другого кого-нибудь найдут.

Пригород Берлина, 1 ноября 1938 года

Сегодня в небольшом ресторанчике, в котором Геббельс так любил устраивать свои деловые встречи, которые не хотел афишировать, собралось четыре человека. К привычной тройке примкнул Герман Геринг.

Когда дело дошло до делового разговора, Геббельс спросил:

— Как наши дела? Мы готовы достойно отметить годовщину Пивного путча?

— Вполне, — ответил Гиммлер, — Все отряды СС уже получили подробные инструкции. Все с нетерпением ждут заветного сигнала. Идея нашим отрядам очень понравилась.

— Может, вы меня посвятите в свои тайны, — поинтересовался Геринг.

— В канун юбилея один еврей убьет немца, — улыбнувшись, пояснил Геббельс, — Народ возмутится и выйдет на улицы громить евреев. Примерно как в Варфоломеевскую ночь. Вот и все.

— Какой еврей? Какого немца? — удивился Геринг.

— Еврей, как всегда, грязный, — засмеялся Гейдрих, — а немец такой, что этот еврей сэкономит нам целый залп комендантского взвода.

— Вы мне можете нормально объяснить, что вы задумали.

— Слушай, — вмешался Гиммлер. Он снял очки, достал носовой платок и начал, щурясь, протирать очки, — В Париже еврей убьет фон Рата. Фон Рат давно это заслужил: в гестапо на него столько материала, что полки ломятся. Доктор Геббельс, а я думаю, что и ты в этом нам поможешь, во время празднования разразитесь по этому поводу праведным гневом. Среди народа возникнут стихийные выступления, и немецкие патриоты пойдут громить евреев. Надо показать им, да и всему миру, что мы с ними церемониться не будем.

— Идея хорошая, — сразу же оценил ее Геринг. — Только вот надо это как-то организовать так, чтобы никто другой не пострадал.

— И не пострадает, — заверил Гиммлер, надевая очки. — Всем будут руководить мои ребята, конечно, не афишируя себя. Мы уже составили нужные инструкции. Все продумано. Нужно только суметь взвинтить народ. Ты умеешь выступать и можешь помочь нам в этом деле.

— Я согласен с вами в том, что эта мысль хороша, — продолжал сомневаться Геринг, — Но подумайте сами, если это будет действительно народный гнев, то его очень трудно будет удержать в нужных рамках.

— Да успокойся ты, — возразил Гиммлер, — Я же тебе уже сказал, что все будет под контролем. Выступлениями будут руководить мои ребята. Полиция будет в усиленном режиме следить за всем этим и пресекать всякую излишнюю самодеятельность.

— Но тогда она не даст проводить и погромы, — заметил Геринг.

— Почему не даст? Каждый патруль будет иметь список того, что можно, а что не надо пресекать. Все кругом поймут, что полиция тоже возмущена и поэтому не предпринимает никаких мер, но о своем долге помнит.

— Мудрёно, — покачал головой Геринг, который не любил многоходовые комбинации и как истинный воздушный гусар предпочитал рубить с плеча и не задумываясь.

— В общем, не забивай себе этим голову, — вмешался Геббельс. — Просто отрази это должным образом в своей речи.

— Хорошо, попробую, — согласился Геринг.

Париж, 7 ноября 1938 года

Гершель Гриншпан уже второй день болтался вокруг немецкого посольства. Правый карман его куртки оттягивал тяжелый револьвер марки «Смит-энд-Вессон». Этот револьвер принес ему Пауль Фогель, сказав, что в Америке все настоящие мужчины ходят с такими. Они с Паулем даже съездили в лес, где Гершель попробовал сделать несколько выстрелов. Во время поездки Пауль вспоминал все больше и больше жутких моментов из жизни родителей Гершеля и все радужней описывал жизнь в Америке. Он даже сказал, что завидует Гершелю, у которого скоро будет две тысячи долларов на открытие собственного дела.

И вот два дня молодой Гриншпан ходил кругами вокруг посольства, не смея зайти внутрь. Каждый раз, как он направлялся внутрь, его ноги становились ватными, а в животе откуда-то появлялся тяжелый камень.