Черная камея - Энн Райс

Вот так вышло, что однажды утром Папашка отвез меня на пикапе в частную школу в Руби-Ривер-Сити. Через два дня меня оттуда вышвырнули, объяснив это тем, что я чересчур много разговаривал с Гоблином, мямлил и бормотал, не произнося слова до конца, и не сумел найти общего языка с другими детьми. Кроме того, Гоблину там очень не понравилось. Он все время строил рожицы воспитательнице, а потом взял мою левую руку и переломал все цветные карандаши.

Я вернулся туда, где и хотел быть, – то шпионил за Пэтси, подслушивая, как она сочиняет песни, то помогал Папашке высаживать в ряд вдоль фасада дома красивые анютины глазки, то лакомился глазурью для кекса, оставленной остывать в миске, пока Милочка, Большая Рамона и Маленькая Ида пели "Пойди, пожалуйся тетушке Роди", или "Я работаю на железке", или какие-то другие давно забытые, к моему стыду, песни.

В том же году мне еще несколько раз доводилось видеть на кладбище Потерянные Души. Они не менялись. Медленно передвигались по воздуху, смотрели на меня во все глаза – и больше ничего. Видимо, они были как-то связаны друг с другом – плывущая по воздуху компания, от которой ни один дух не мог отделиться по собственной воле. Я даже не уверен, были ли они наделены индивидуальностью в том смысле, какой мы вкладываем в это слово. Но похоже, что все-таки наделены, если судить по тому, как они провожали меня взглядами.

К тому времени, когда тетушка Лоррейн Маккуин вернулась домой, меня успели исключить по крайней мере из четырех школ.

Я тогда впервые ее увидел, хотя, как тетушка с большим энтузиазмом сообщила в перерывах между теплыми объятиями и душистыми поцелуями, оставлявшими на коже следы от губной помады, она несколько раз приезжала в Блэквуд-Мэнор, пока я был младенцем. А еще она протянула мне огромную белую коробку с узорами и угостила вкуснейшими конфетами – "Вишней в шоколаде".

В тот далекий день я впервые переступил порог тетушкиной спальни, располагавшейся там же, где и сейчас.

Даже если посчитать постояльцев, побывавших в Блэквуд-Мэнор, тетушка Куин была самой красивой женщиной из всех, кого я когда-либо видел. Я все никак не мог отвести взгляда от ее туфелек на шпильках, с ремешками вокруг щиколоток. Теперь я назвал бы ее великолепной, а в то время просто с удовольствием вдыхал пряный аромат духов – они назывались "Табу" – и перебирал пальцами мягкие белые локоны.

По моим подсчетам, ей в то время было около семидесяти, но выглядела она моложе Папашки, собственного двоюродного внука, или Милочки, – а ведь они оба тогда едва разменяли пятый десяток.

Тетушка Куин в ту пору наряжалась исключительно в белые шелковые костюмы, сшитые на заказ, – это был ее любимый стиль в одежде. Помнится, я уронил ей на юбку шоколадную конфету, но она беспечно заметила, чтобы я не беспокоился, потому что у нее таких костюмов целая тысяча, а потом весело рассмеялась и заявила, что, как она когда-то и предсказывала, я наделен "блестящим умом".

Ее комната утопала в белом: белые шелка и кружева на балдахине над кроватью, белые прозрачные занавески с оборками на окнах, даже белые лисьи шкурки с настоящими звериными головами и хвостами, которые она набросила на стул. Она рассказала мне, что обожает белый цвет, и продемонстрировала свой маникюр – ногти были покрыты белым лаком, – а также камею на воротничке блузки: белую резьбу на бледно-розовом коралле. По ее словам, последние тридцать лет, с тех самых пор как умер ее муж, Джон Маккуин, ей просто необходимо, чтобы все вокруг было белым.

"Но, кажется, я начинаю уставать от этого цвета, – заявила она трагическим голосом. – Я очень любила твоего дядю, Джона Маккуина, а до него не любила ни одного мужчину. И больше никогда не выйду замуж. Но я готова к новой цветовой гамме. Уверена, твой дядюшка, Джон Маккуин, одобрил бы меня. Как ты думаешь, Тарквиний, стоит ли мне купить костюмы других цветов?"

Когда она произнесла эти слова, в моей юной жизни наступил решительный поворот. Раньше никто не задавал мне таких серьезных, по-настоящему взрослых вопросов. Да и вообще, она обращалась со мной как со взрослым. С той же секунды я полюбил ее с безграничной преданностью.

Не прошло недели, как она уже демонстрировала мне образчики цветного дамаста и атласа, спрашивая, какой из этих цветов, по моему мнению, самый милый и радостный. Пришлось признаться, что самым радостным мне кажется желтый, после чего я взял ее за руку и повел в кухню, чтобы показать висевшие там желтые занавески. Она тогда очень долго смеялась и в конце концов сказала, что желтый навевает ей мысли о масле.

Комнату она все-таки убрала в желтых тонах! Сплошные легкие летние ткани, такие же воздушные, как те белые, что использовались раньше, но в желтом цвете вся комната преобразилась, стала волшебной, и, откровенно признаюсь, она никогда больше не нравилась мне так, как после той первой перемены.

В течение многих лет тетушка не раз меняла цветовую гамму отделки, заказывала новые шторы, драпировки и обивку. Покупала она и новые наряды самых разных цветов. Но в тот первый день, во всем белом, она казалась мне поистине королевской особой, и я помню, как наслаждался ее красотой, изысканностью манер и речи.

Что касается камеи, она тут же все мне о ней рассказала: это было изображение мифической богини Гебы, подносящей чашу Зевсу, в то время как он, главный среди всех богов, принял облик орла и погрузил клюв в напиток.

А Гоблин все это время дулся, стоя в дверях и засунув руки в карманы комбинезончика. В конце концов я обернулся и позвал его в комнату, чтобы показать тетушке Куин. Полагаю, я старался как мог, описывая Гоблина, поскольку никто, кроме меня, насколько я знал, не мог его разглядеть. Но я мог бы поклясться, что она посмотрела именно туда, где стоял Гоблин, и у меня шевельнулось подозрение – просто легкое подозрение, не больше, – что она все-таки увидела его, по крайней мере, на секунду, когда прищурилась.

Потом тетушка Куин быстро перевела взгляд на меня и очень нежно поинтересовалась:

"Он доставляет тебе радость?"

Я снова опешил, как в тот раз, когда она задала свой первый "взрослый" вопрос, и, кажется, пробормотал что-то – мол, Гоблин всегда где-то рядом, если только не прячется, – по сути, так и не ответив напрямую.

А затем Гоблин потащил меня за рукав из комнаты.

"Веди себя хорошо, Гоблин!" – велел я точно так, как иногда говорила мне Милочка: "Веди себя хорошо, Квинн!"

И Гоблин, надув губы и состроив рожицу, исчез.

Я закатил рев. Тетушка Куин очень расстроилась и спросила, в чем дело. Я ответил, что теперь Гоблин очень долго не вернется. Он выждет, чтобы я поплакал подольше, и только тогда снова появится.