Тайная власть. Незримая сила - Александр Горбовский.

Прием этот известен не только на Кавказе. Именно поэтому в России и в некоторых странах Европы издавна бытовало предубеждение против того, чтобы поднимать какой-то предмет или даже монету, найденные на перекрестке. Вместе с ними можно было подобрать и болезнь, которую, возможно, перенесли на них.

Известна также практика такого перенесения на растения или животных. Различные кожные заболевания передаются обычно на дерево или на сучок. Желтуху некоторые русские знахари могли, как считалось, переводить на живую щуку, которую в посудине с водой ставили для этого рядом с больным. Иногда болезнь, обычную или наговоренную, переносят на мелкое домашнее животное или птицу.

Удивляет, хотя, если подумать, так и должно быть, всеобщность этого принципа. Так исцеляют, переселяя болезнь в животное, сибирские шаманы. Киргизские шаманы переносят болезнь в курицу или голубя, которых приносят специально. У туркмен целитель-шаман, посещающий больного, просит иногда, чтобы в юрту ввели животное – барана, овцу или козу. Больной должен прикоснуться к нему, после чего шаман бьет его этим животным три раза. Если болезнь очень тяжелая, он делает это до семи раз. После этого животное умирает тут же, у постели больного. Это служит знаком того, что болезнь перешла к нему и человек стал здоров.

Я упомянул о всеобщности этого принципа. Вот женщина, страдающая от разных недомоганий, приходит к шаманке-таджичке. Этнограф, сопровождавший ее, записал диагноз-заключение, которое произносит шаманка: «Пусть сделает над собой обряд садок с живым существом, с желтой курицей, пусть бросит курицу на проезжей дороге… Если, очистится от вреда, около нее колыбель, в руках у нее ребенок.» Мать шаманки пояснила больной: «Как вред ударит по курице, так и выбросьте ее.» Выбрасывать надлежало, как и сказала шаманка, на проезжую дорогу, как оставляют там камни или другой предмет, на который перенесена болезнь.

– После армии я сильно болел, – рассказывает Мирод Вардания (Абхазия). – Врачи помочь ничем не могли. Тогда меня отвели к одному человеку, который посмотрел на меня, сказал, что сможет мне помочь, и велел принести курицу. Он долго шептал что-то надо мной и над ней и сказал, чтобы, когда я вернусь домой, эту курицу три раза обвели вокруг меня и смотрели, что потом будет. Так и сделали. Ее обвели три раза и только отпустили, как она вдруг взлетела высоко несколько раз и мертвая упала на землю. С того дня болезнь моя прошла.

Некоторые из целителей переносят болезнь не на самих животных, а на их копии, фигурки, которые изготовляются специально для этого. У калмыков, писал исследователь, в кибитку больного зовут знахаря, «который делает из теста фигурки зверей, козлов, обезьян, лошадей и прочих, расставляет их на кошме у изголовья больного, читает молитвы и ведет продолжительные беседы с фигурами, передвигая их в то же время с места на место, произносит имя больного на эти фигуры и в конце концов выходит из кибитки и забрасывает слепки.»

Чтобы понять, как и почему происходят такие исцеления, необходим совершенно отличный от привычного, совершенно нетрадиционный подход к самой сущности заболевания. В этом отношении интересны работы советского исследователя Е. А. Файдыша. Исходя из синергетической модели самоорганизации, упорядочения и устойчивости полевых структур организма, он предполагает, что такой же самостоятельной структурой может стать и патологическое состояние, психофизиологическое расстройство. Сами же симптомы, воспринимаемые на физио-биологическом уровне, есть лишь производное, результат воздействия такой полевой структуры, которая стремится к устойчивости и к продлению собственного бытия. «С этой точки зрения, – пишет Файдыш, – в древних представлениях о болезни, как о самостоятельной сущности, сопротивляющейся действиям врача, содержится определенная доля истины.» Это – чрезвычайно интересная точка зрения. То, что делают различные целители и шаманы, во многих случаях и есть, очевидно, перенос, «переселение» такой полевой «самостоятельной сущности» в некий предмет или в животное.

Характерна в этом отношении одна из практик православного целительства. Болезнь нарочно персонифицировалась, ей придавались личностные черты с тем, чтобы затем, изгнав эту как бы умышленно сформированную сущность, исцелить больного. Такие персонифицированные болезни можно видеть, например, на иконах XVII века. Это двенадцать различных Трясовиц, Огней, Лихорадок и т. д. Изображались они чаще в виде обнаженных женских фигур, не лишенных женственности и прелести, с лицами спокойными и красивыми. Единственное, что выражало недобрую их сущность, были крылья летучих мышей за спиной. Каждой из болезней соответствовал свой цвет – белый, желтый, зеленый, красный… Над каждой из них изображался Ангел-хранитель, оберегающий от ее прихода. Свое поражение Трясовицы, Лихорадки выражали одинаковым жестом: «приложением правой руки к щеке».

Совершая ритуал исцеления, священник изгонял такую персонифицированную болезнь, читая особую молитву: «Ты еси окаянная Тряся, ты еси окаянная Огня, ты еси окаянная Ледея… Побегите от раба Божия, имя рек, за три дня, за три поприща!» Давая после этого больному пить воду с креста, священник произносил: «Крест Трясовицам и идолам прогонитель. Крест есть рабу Божию, имя рек, ограждение.»

Портрету может быть больно

Итак, одни, изгоняя болезнь, передают ее камням, другие переносят на растения или животных. Другим удается делать это, используя не самих животных, а как бы замещающие их фигурки, изображения. Очевидно, остается сделать лишь одно небольшое усилие, малый шаг, чтобы достичь следующей ступени: использовать для той же цели изображение самого человека. И странно было бы, если бы магическая практика не сделала этого шага.

У индейцев навахов (США) целитель-шаман, чтобы вылечить человека, начинает с того, что на земле из окрашенного песка делает его изображение. О портретном сходстве говорить, понятно, не приходится. Да этого и не нужно: цель целителя не внешнее, поверхностное сходство, а иные, более глубокие уровни подобия изображения и оригинала. Чтоб достичь такой, как можно более полной идентификации, в самом начале процедуры шаман растирает песком тело пациента. После того как такое магическое единство изображения и оригинала достигнуто, целитель переносит болезнь с человека на изображение. Как только шаман и сам больной приходят к выводу, что это произошло, портрет уничтожают. При этом считается, что ради безопасности и блага пациента такое изображение должно быть уничтожено до захода солнца.

Удивительную связь портрета и оригинала упоминают многие экстрасенсы. Именно по портрету некоторые из них безошибочно определяют, жив ли тот, кто изображен на нем, или нет. Об этом я уже говорил.

Еще в начале века был проведен эксперимент : врач-гипнотизер «перенес» чувствительность пациентки на ее фотографию. Причем фото ее было помещено так, что она не могла видеть его. Тем не менее, каждое прикосновение к портрету она чувствовала так же точно, как если бы касались ее самой. Когда же на руке портрета врач сделал царапину, точно такая же, но реальная царапина появилась на руке пациентки.

Независимо от того, знал ли обо всем этом московский врач-психиатр Гагик Назлоян или нет, но его метод целительства основан на необъяснимой общности человека и его изображения.

Вот как делает это Назлоян. Оставаясь с больным один на один по нескольку часов иногда в течение многих дней, он занимается тем, что изготовляет его скульптурный портрет. Иногда они беседуют на самые различные темы, иногда молчат.

– Портрет продвигается иногда медленно, иногда быстро, – комментирует целитель. – Это связано с психопатологическими сдвигами, происходящими в состоянии пациента. Нет сдвигов – нет продвижения в портрете.

По мере того как скульптура обретает все большее сходство с самим больным, начинают происходить те самые «сдвиги», изменения, которые с позиций собственно психиатрии объяснить невозможно.

Известно, что лицо человека – лик его души, лик глубинных состояний его психики. Если вы посмотрите на психически больного, вы можете заметить маску болезни, как бы наброшенную поверх его лица. Истинный же его лик, с трудом пробиваясь, лишь как бы мерцает сквозь эту завесу. Впрочем, так видится мне, и я не уверен, что именно это видел и имел в виду Назлоян, начиная свой путь целительства.

Постепенно и с величайшим трудом удается целителю освободить этот лик больного от маски болезни, лежащей поверх его. Особенно мучительным оказывается момент, когда портрет, а, следовательно, и процесс исцеления подходит к концу. Реакция больного больше всего напоминает реакцию одержимого, которого покидает некая сущность, темный дух, обитающий в нем. Перед тем как окончательно исцелиться, больной разряжается беспричинным многочасовым плачем, смехом, прорывается циничная сексуальность, агрессия, глумливость. Это как бы последний, заключительный всплеск безумия, болезни и зла, вынужденных покинуть человека. Покинуть и перейти от него – куда? Неужели в изображение, в скульптурного двойника?