Большая и маленькая Екатерины - Алио Константинович Адамиа
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Мне помогают.
— Ученики?
— Соседи.
— Разве нельзя, чтобы ученики проводили урок труда в саду у директора школы?
— Уроки труда мы проводим на колхозном участке, — рассердилась я и чуть было не сказала, что если он пришел по делу, то пусть объяснит, что ему нужно, в противном случае пусть уходит, потому что болтать с ним у меня времени нет.
Он почувствовал, что я недовольна.
— Каждый год так плодоносит?
Я догадалась, что он говорит о винограде.
— Пока что да.
— Ваше «аладастури» очень хвалят, — улыбнулся он.
— Я вам принесу! — холодно бросила я и пошла в марани.
Я принесла чурчхелы, чищеные орехи, кувшин «аладастури» и бутылку инжирной водки. Мой гость явно обрадовался, и, пока я разливала по стаканам вино и водку, он взял чурчхелу.
— Вы обедали? — между прочим поинтересовалась я.
— Да! Ведь уже много времени, скоро стемнеет! — улыбаясь сказал Евдокиме и, пододвинув стул, сел. — Я сначала выпью вина, — сказал он, опять вставая. — За ваше здоровье.
Я тоже взяла стакан.
— Вы предпочитаете водку? — с удивлением спросил он.
— Это инжирная водка, она не крепкая.
Мы выпили.
— Вино просто замечательное. Напоминает «хванчкару». Виноград вы сами давите?
— Нет, Гуласпир. Он тоже говорит, что наше «аладастури» похоже на «хванчкару».
— Гуласпир Чапичадзе? — почти крикнул Евдокиме и вскочил со стула.
— Да, Гуласпир Чапичадзе.
— Если бы я знал, не выпил бы.
— Почему?
— Да будь он проклят! — сказал он, и лицо его исказилось. — Водку тоже Гуласпир гнал?
— Нет, я сама.
— Тогда я буду водку пить! — И, налив себе в чайный стакан, он выпил.
Моя водка не такая уж слабая, это я так сказала. Лицо у Евдокиме сразу покраснело, и я увидела, что на глазах у него выступили слезы.
— Почему вы ругаете Гуласпира?
— Потому что он никуда не годный человек! — сердито сказал Евдокиме и пропустил еще стопочку.
— Гуласпир мой друг, и мне неприятно слушать, как вы его ругаете, — искренне сказала я и посмотрела на Евдокиме.
Ему не понравились мои слова. Закурив, он несколько раз глубоко затянулся.
— Он много чего рассказывал.
— Обо мне? Про меня? — в его голосе слышалось нетерпение.
— О вас? — протянула я. — О вас?
— Да, обо мне? — опять с нетерпением спросил Евдокиме и весь как-то напрягся.
— Что-то не помню! — сказала я и так улыбнулась, что он усомнился в моих словах.
— Он не из тех, кто будет держать язык за зубами! Но правду он, конечно, не сказал бы, — волнуясь сказал Евдокиме и выпил водки. — Правду я скажу, да-да, я скажу правду. Я был здесь в позапрошлом году как раз в сентябре.
Пауза.
— Да, совершенно точно, это было в сентябре, — подтвердил он еще раз, — когда выходила замуж дочка Кондратэ Кикнавелидзе. Вы, наверное, помните.
Я не помнила.
— Ну, как же! Свадьба продолжалась два дня.
— Не помню, — повторила я.
— Пусть будет по-вашему.
Он схватил со стола стакан и, увидев, что в нем вино, тут же поставил его обратно. Тщательно вытерев ладонь о колено, он на всякий случай еще подул на нее.
— Кондратэ Кикнавелидзе не здесь живет, поэтому вы его не можете вспомнить, да еще если, извиняюсь, на той свадьбе не были. Мы с Гуласпиром были приглашены, и он попросил меня, чтобы мы поехали вместе.
В воскресенье я стал его звать обратно, домой, но не тут-то было. Разве мог Гуласпир уйти, когда веселье было в самом разгаре! Увидев, что я не поддаюсь на его уговоры остаться, он сказал, что у него ко мне серьезное дело.
Ушли мы со свадьбы в полночь в воскресенье, и, когда вышли на шоссе, Гуласпир заявил, что знает кратчайший путь домой. Мы должны были по тропинке спуститься к Сатевеле, а оттуда уже до дома рукой подать, каких-нибудь полчаса ходьбы.
Тьма стояла непроглядная. Мы очень скоро потеряли тропинку и оказались в зарослях бурьяна.
Гуласпир шел впереди, я — за ним.
Я крикнул ему, что мы неправильно идем, и остановился.
Гуласпир, не оглядываясь, но, видно, почувствовав, что я отстал, позвал меня.
Я поспешил вперед.
Услышав мои шаги, он крикнул: «Стой!»
Я застыл на месте.
«Ну, что ты за человек! Чего боишься? Иди следом за мной!»
Идем мы, а куда идем, один бог знает.
Кругом бурьян, колючки, и темень такая, хоть глаз выколи.
Я стараюсь не отставать от Гуласпира и вдруг нечаянно наступил ему на пятку. Он взъярился:
«Что ты мне на пятки наступаешь, ненормальный? Ты что, моя тень, что ли?»
Я замедлил шаг, и он продолжал, сердито крича:
«Ты это нарочно делаешь, бессовестный! Хочешь, чтобы я в овраг свалился, а ты остался целым и невредимым. Этого ты не дождешься!»
Он повернул назад и, подойдя ко мне, вытолкнул меня вперед.
«А теперь ты иди вперед!», — закричал он на меня и подтолкнул локтем в спину.
Я обомлел, а уж когда Гуласпир велел мне бежать бегом, я решил, что он рехнулся. Но другого выхода у меня не было, и я побежал, побежал среди колючего кустарника и чертополоха. Гуласпир — следом за мной. Мне даже на какой-то момент показалось, что мы летим…
Вдруг меня так кольнуло в сердце, что я остановился как вкопанный.
«Осленок без пинка не может», — хихикнул Гуласпир и наподдал мне по одному месту ногой, а потом со словами: «Тьфу на тебя» — плюнул мне в шею…
Тучи, затянувшие все небо, закрывали от нас луну, но вот они разошлись, над нами образовался просвет, и стало светло. Я посмотрел на Гуласпира и испугался: лицо его было искажено злобной гримасой, и мне показалось, что он опять хочет плюнуть в меня. Не раздумывая, я размахнулся и двинул его прямо в челюсть, но было не похоже, чтобы он протрезвел. Он улыбнулся как ни в чем не бывало, потом истерически расхохотался и, подняв крепко сжатые в кулаки руки, замахнулся на меня. Вот-вот он ударит меня. Я пригнулся, он перелетел через меня и… поминай как звали — Гуласпир полетел в овраг. Я услышал глухой шум падающего тела и крики Гуласпира.
Потом все стихло.
Обалдевший и потрясенный, я ничего не соображал. Здорово испугался. Тучи
