Открытие себя (сборник) - Владимир Савченко

„Не то!“ Хвостик дрогнул, чуть удлинился… „Вот-вот! То!“ Хвост замер. „Не то!“ Еще удлинился… „То!“ Замер. „Не то! То! Не то! То!“ – и дело пошло. Самым трудным было уловить колебание в нужную сторону – и подтолкнуть. Дальше я транслировал в „машину-матку“ уже не элементарные команды „то – не то“, а просто молчаливое поощрение.

Хвост удлинялся; в нем выросла цепочка мелких позвонков, они покрылись волокнами мышц, розовой кожей, белой шерстью… Через десять минут дубль Васька стегал себя по бокам мокрым белым хвостом, как разъяренный тигр.

А я сидел на стуле в „шапке Мономаха“, и в голове творилась невообразимая толчея из „Н-ну!..“, „Вот это да!“, „Елки-палки!“, „Уфф…“ – как всегда, когда еще не можешь выразить все словами, но чувствуешь: понял, теперь не уйдет! И лицо мое, наверное, выражало ту крайнюю степень блаженства, какая бывает только у пускающего слюну идиота.

Все. Никакой мистики. „Машина-матка“ работает по той же системе „да – нет“, что и обычные вычислительные машины…»

– Правильно, – кивнул аспирант. – Но… это довольно грубое управление. Впрочем, для машины… да чего там, молодец!

«…Но, черт, как все-таки здорово! По моей команде „Да“, „Не то“, „Нет“ машина формирует клетки, ткани, кости… Это могут лишь живые организмы, да и то гораздо медленнее.

Ну, голубушка, теперь я выжму из тебя все!»

«15 июля. Теперь мы, что называется, сработались с машиной. Точнее, она научилась принимать, расшифровывать и исполнять не разбитые на последовательность „то“ и „не то“ приказы моего мозга. Суть обратной связи и содержание команд осталось прежним – просто все происходило очень быстро. Я воображаю, что и как надо изменить в возникающем дубле-кролике. Ну, все равно как если бы я рисовал или лепил этот кроличий образ.

Машина теперь – мои электронно-биохимические руки. Как это роскошно, великолепно: усилием мысли лепить разнообразных кроличьих уродцев! С шестью ногами, с тремя хвостами, двухголовых, без ушей или, наоборот, с отвислыми мохнатыми ушами дворняг. Что там доктор Моро с его скальпелем и карболкой! Единственное орудие труда – „шапка Мономаха“; не надо даже ручки вертеть.

Самое занятное, что эти уродцы живут: чешутся четырьмя лапами и наворачивают морковку в две пасти…»

– Легкая работенка, – с завистью пробормотал аспирант. – Почти как в кино: сиди, посматривай… Ничего не болит, нечего бояться. Никаких тебе сильных страстей – инженерная работа.

Он вздохнул, вспоминая свои переживания. К болям при различных автовивисекциях он привык сравнительно просто: когда знаешь, что болезнь пройдет, рана зарастет, боль становится обычным раздражителем, вроде яркого света или громкого звука, – неприятно, но не страшно. Когда знаешь… В своих продуманных опытах он это знал. Любое новое изменение он начинал тоже с малых проб – проверял ими, как выдерживает изменение организм; на крайний случай под рукой всегда были лекарства, ампулы нейтрализаторов и антибиотиков, телефон, по которому можно вызвать «скорую помощь». Но был у него один непродуманный опыт, в котором он едва не погиб… Собственно, это был даже не опыт.

…Шел факультативный практикум по радиобиологии. Студенты-третьекурсники обступили бассейн учебного уранового реактора, с уважением смотрели на темный ячеистый цилиндр в глубине; от него рассеивался в воде зеленый спокойный свет – на тросики, никелированные штанги, рычаги и штурвальчики управления над ним.

– Это красивое, цвета молодой травы сияние вокруг тела реактора, – сочным баритоном говорил профессор Валерно, – называется «черенковским свечением». Оно возникает от движения в воде сверхбыстрых электронов, кои, в свою очередь, возникают при делении ядер урана-235…

Кривошеин ассистировал, то есть просто сидел в сторонке, скучал и ждал, когда профессор пригласит его провести демонстрационный опыт. Собственно, Валерно за милую душу мог бы провести этот «опыт» сам или попросить студента, но ему при его научном чине полагался квалифицированный ассистент. «Вот и сиди…» – уныло размышлял Кривошеин. Потом ему пришло в голову, что он не испытывал еще на себе лучевую болезнь. Он встрепенулся, стал обдумывать, как это сделать. «Взять колбу воды из реактора и для начала устроить себе легкий радиационный ожог… Дело-то серьезное!»

– …Наличие интенсивного черенковского свечения в воде свидетельствует о наличии интенсивной радиации в окрестности тела реактора, – нудно объяснял Валерно, – что и неудивительно: цепная реакция. Возрастание яркости свечения свидетельствует о возрастании интенсивности радиации, уменьшение яркости – соответственно о противоположном. Вот, прошу смотреть. – Он повернул штурвальчик на щитке вправо и влево. Зеленый свет в бассейне мигнул.

– А если крутануть совсем вправо, взрыв будет? – опасливо осведомился рыжий веснушчатый юноша в очках.

– Нет, – еле сдерживая зевок, ответил профессор (такой вопрос задавали на каждом занятии). – Там ограничитель. И, помимо него, в реакторе предусмотрена автоблокировка. Как только интенсивность цепной реакции превзойдет дозволенные пределы, автомат сбрасывает в тело реактора дополнительные графитовые стержни… вон те, видите? Они поглощают нейтроны и гасят реакцию… А теперь познакомимся с действием радиоактивного излучения на живой организм. Валентин Васильевич, прошу вас!

Кривошеин подкатил к бассейну тележку с аквариумом, в котором извивался черным, отороченным бахромой плавников телом и скалил мелкие зубы полуметровый угорь.

– Вот угорь речной, Anguilliformes, – не поворачивая головы, объявил Валерно, – самая живучая из речных рыб. Когда Валентин Васильевич выплеснет его в бассейн, угорь, повинуясь инстинкту, тотчас уйдет в глубину… мм… что лично я на его месте не делал бы, поскольку самые удачливые экземпляры через две-три минуты возвращаются оттуда к поверхности вверх брюхом. Впрочем, смотрите сами. Прошу засечь время. Валентин Васильевич, действуйте!

Кривошеин перевернул аквариум над бассейном, щелкнул секундомером. Студенты склонились над барьером. Черная молния метнулась к вымощенному серым кафелем дну бассейна, описала круг, другой, перечеркнула зеленое зарево над цилиндром. Видимо, ослепнув там, угорь ударился о противоположную стенку, шарахнулся назад…

Вдруг свечение в бассейне сделалось ярче – и в этом зеленом свете Кривошеин увидел такое, что у него похолодела спина: угорь запутался в тросиках, на которых висели графитовые стержни, регуляторы реакции, и бился среди них! Один стержень выскочил из ячейки, отлетел зеленой палочкой в сторону. Свечение стало еще ярче.

– Все назад! – быстро оценив ситуацию, скомандовал побледневший Валерно. Баритон его как-то сразу сел. – Прошу уходить!

Дернул по нервам аварийный звонок. Защелкали контакторы автомата блокировки. Свет в воде замигал, будто в бассейне вели электросварку, и стал еще ярче. Студенты, прикрывая лица, отхлынули к выходу из зала. В дверях возникла давка.

– Прошу не волноваться, товарищи! – совсем уж фальцетом закричал потерявший голову Валерно. – Концентрация урана-235 в тепловыделяющих элементах реактора недостаточна для атомного взрыва! Будет лишь тепловой взрыв, как в паровом котле!

– О господи! – воскликнул кто-то.

Затрещали двери. Какая-то девушка завизжала дурным голосом. Кто-то выругался. Веснушчатый студент-очкарик, не растерявшись, схватил со стола двухпудовый синхроноскоп С1–8, высадил им оконную раму и вслед за ней ринулся вниз… В несколько секунд зал опустел.

В первый миг паники Кривошеин метнулся за всеми, но остановил себя, подошел к реактору. От цилиндра поднимались частые крупные бульбы, клубилась вода – вместо спокойного свечения в бассейне теперь полыхал зеленый костер. Угорь больше не бесновался, но выбитые им графитовые стержни перекосились и заклинились в гнездах.

«Закипит вода – и облако радиоактивного пара на всю окрестность, – лихорадочно соображал Кривошеин. – Это не хуже атомного взрыва… Ну, могу? Боюсь… Ну же! На кой черт все мои опыты, если я боюсь? А если как угорь?.. Э, черт!»

(Даже сейчас аспиранту Кривошеину стало не по себе: как он мог решиться? Возомнил, что ему уже все нипочем? Или сработала психика мотоциклиста, представилось, будто проскакиваешь между двумя встречными грузовиками: главное – не раздумывать, вперед!.. Пьянящий миг опасности, рев машин, и с колотящимся сердцем вырываешься на асфальтовый простор! Но ведь здесь был не «миг» – вполне мог остаться в бассейне в компании с дохлым угрем.)

Порыв мотоциклетной отваги охватил его. Обрывая пуговицы, он сбросил одежду, перекинул ногу через барьер, но – «Стоп! Спокойно, Валька!» – прыгнул от бассейна к препараторскому столу, надел резиновые перчатки, герметичные очки («Эх, акваланг бы сейчас!..» – мелькнула мысль). Набрал в легкие воздух и плюхнулся в бассейн.