Бунт при Бетельгейзе - Евгений Гаркушев

До столкновения корабль охранялся целым отрядом. Должно быть, военные заняли круговую оборону, но не выдержали натиска озверелых заключенных, вооруженных допотопным оружием. Каторжники взяли корабль штурмом, ворвались внутрь и перебили их всех до одного.

«Это что, все люди Седого? — недоумевал Эдик. — Что-то непохоже. И как, интересно, Седой собирается выкинуть всю эту шваль из транспортника, когда придет нужное время?» Впрочем, в том, что бугор найдет способ, как избавиться от «балласта», сомневаться не приходится. Если понадобится, несговорчивых косков просто прикончат и после вытащат наружу их бездыханные тела.

Эдик заметил знакомого уголовника. Рептилию по кличке Змей. В подпольную лотерею Цитруса он играл с маниакальным азартом и спускал всё подчистую. Змей был на хорошем счету у Седого. Выполнял для него мелкие поручения, вроде передачи записок из одного забоя в другой, рискуя попасться. Также он служил связным со всеми рептилиями. Ходил у них в авторитетах, как приближенный к смотрящему астероида. Сейчас Змей тащил из люка, придерживая под мышки, тело толстого охранника. Голова мертвеца безвольно моталась.

— Змей! — окликнул знакомого Цитрус.

Тот зыркнул на Эдика, смерил его колючим взглядом.

— Ты чего тут ш-шныряеш-шь?

В голове Цитруса мгновенно созрел остроумный план. Он порадовался, что не утратил смекалки, и соврал:

— Меня Седой прислал. Подойди поближе, дело сугубо конфиденциальное… Седой велел кое-что сделать.

— Ш-што-о? — протянул Змей, но имя Седого возымело действие, рептилия швырнул охранника на пол и подошел ближе.

— В общем, Седой хочет узнать, как обстоят дела с кораблем?

— Нормально вс-сё с-с корытом легавых. Наше корыто. Можно хоть с-сейчас на лыжи.

— А эти? — Цитрус кивнул на суетящихся вокруг косков — несколько людей и таргарийцев тащили трупы, другие вкатывали в люк золотые болванки на огромных тачках.

— Этих на берег. А не пойдут — вс-сем движки заглуш-шим, — шепотом проговорил Змей. — Только не с-сейчас, а попозже. Когда с-с погрузкой закончим. — И добавил: — Тут наш-ших много. С-седой знает, как дела делать.

— Ага, это хорошо. Очень хорошо, — Эдик покивал для виду. — Значит, так, Седой просил сказать, чтобы двигатели начинали прогревать прямо сейчас. Он уже скоро подтянется.

— Да мы ж ещ-ще рыжину не догрузили…

— Мое дело маленькое. Я слова бугра передал. Догружайте поскорее. И раскочегаривайте машину.

— Ш-шайс-се, — выругался Змей на языке рептилий, обернулся, разглядывая парочку заключенных, кряхтящих под тяжестью груженной золотом тачки. — Ладно, — сказал он после недолгих раздумий, — можешь передать С-седому, скоро начнем.

— Э, нет. Так дело не пойдет, — затряс головой Цитрус, — Седой просил меня проконтролировать, чтобы всё было сделано быстро и в лучшем виде.

— С-с чего тебя-то вдруг? — засомневался Змей.

— Кого же еще?! Седой сказал, что, кроме меня, никому доверять не может. Одни проходимцы кругом. А тебе, Рука, говорит, я всегда доверял, доверяю и буду доверять. Вот его слова.

— Что, прямо так и пробазлал?

— Прямо так и сказал. Ну и посулил мне, конечно, кое-что. С меня, говорит, Рука, причитается, если корабль к тому моменту, как я подтянусь, будет под парами стоять.

— Это на него похоже, — проворчал Змей. — Вламываеш-шь на него, вламываеш-шь. А он в круг доверия врубает каких-то барыжников бес-спонтовых. Чем же ты зас-служил такое доверие от бугра?

— Так мы с Седым давно кореша, — соврал Цитрус, — вместе, помнится, бубличный бизнес начинали когда-то на Амальгаме-12. Крышевал он меня. — И, не давая Змею опомниться, продолжил: — Значит, так, я буду в корабле, наблюдать за всем изнутри, так сказать, а вы пока всех выволакивайте наружу и гоните прочь, ну, или как хотите поступайте, в принципе, если Седой сказал — в расход, значит, в расход. Потом двигатели запускаем и будем его ждать на низкой орбите вокруг астероида.

— На орбите?! — поразился Змей. — Не втыкает меня вс-сё это. А как он туда довинтит?

— Да прямо от охранного барака. На личном челноке Мюллера. Ты не в курсе, что ли, что у Мюллера челнок есть и вертикальная шахта, по которой он стартует?

— Я у легавых в кореш-шах не хожу, — нахмурился гуманоид-рептилия.

— Намекаешь, что я хожу? Может, ты мне не доверяешь? И Седому тоже?

— С-седой, конеш-шно, на подс-ставы с-скор… Мы тут бойню должны ус-строить, а он, как король, явится на вс-сё готовое и улетит к ядрене фене…

— Он и есть король, — улыбнулся Цитрус, — так что слушайся, Змей, а то, я смотрю, тебе не нравится, что голова на плечах слишком крепко держится.

Настроения рептилии Эдику очень понравились. «При желании можно будет уломать его кинуть Седого, — подумал он, — а то одному мне будет очень несподручно управляться с тяжелым транспортником».

Навыки управления кораблями Цитрус получил в летной школе на Юпитере-9, где обучался почти два года, пока не вылетел за неуспеваемость — большую часть времени проводил не на лекциях и практических занятиях, а в местном казино, где постигал азы игры. Да и другие обстоятельства заставили директора схватиться за голову и выгнать Цитруса — документы, по которым молодой человек поступал в школу, оказались поддельными. На вступительных экзаменах Эдик утверждал, будто он сын знаменитого пилота Спаркса и унаследовал все его рефлексы. Расписал в красках, как переживал отец, оставляя его с мамашей на планете Сокес в созвездии Стрельца, тыкал в лицо преподавателям размагниченной карточкой — свидетельством о рождении, код с которой считать было невозможно, но на которой черным по белому было написано: «Эдвард Спаркс». И обещал привлечь администрацию колледжа к суду за неполиткорректность — якобы его не хотят брать потому, что имя и фамилия нерусские.

— Папаша ничего не мог с собой поделать, — поведал Эдик обалдевшим от его напора профессорам, потому что очень полюбил одну девицу — пилота сухогруза «Веселый хряк».

Дальше, как это часто случалось, рассказ пошел сам собой. Приемная комиссия была поражена трогательной историей взросления мальчика Эдика, который рос без отца и все детские годы мечтал летать, грезил о звездном небе, хотел даже стать космическим пиратом и брать на абордаж сухогрузы. Но сейчас он повзрослел и понял отца, поэтому намеревается продолжить его славный путь. И даже пойти дальше — добиться еще большей известности, стать знаменитостью общегалактического масштаба и остаться в вечности навсегда — ярким образчиком высшей ступени летного искусства.

Цитрус даже вспотел от такого выспренного патетизма. Стирая пот со лба, он поделился с преподавателями:

— Образ отца стал для меня иконой, — и всхлипнул, глотая слезы: — Хотя я никогда не знал его лично. Только по рассказам, из книг и стереофильмов.

— Ну-ну, не стоит так убиваться, молодой человек, — добрейший профессор Живцов, преподаватель конструктивной аэронавтики, встал из-за стола и подошел, чтобы похлопать юношу по плечу: — Эх, молодой человек. Мы, конечно, возьмем на обучение сына самого Спаркса… Хоть и недобрали вы двух баллов, и фамилия у вас нерусская, да и имя, прямо скажем, подгуляло… Почему бы маме не назвать вас просто — Евгением? Или Андреем, к примеру.

— Она сделала это, чтобы доставить удовольствие отцу. А вы правда меня возьмете? — Эдик поднял заплаканное лицо с прозрачными голубыми глазами, упал на колени перед приемной комиссией, простер руки: — Спасибо вам! Огромное спасибо! Я всегда буду помнить вашу доброту! Напишу ваши имена у себя над койкой и буду повторять утром и вечером! Нет, я не напишу — я выбью их на мостовой перед зданием школы отбойным молотком!

— Ну, что вы, не надо, молодой человек…

Красный от смущения профессор подхватил абитуриента под локоть и попытался поставить на ноги. Не тут-то было. Эдик сопротивлялся и продолжал сыпать благодарностями. И делал это до тех пор, пока его едва ли не насильно выпроводили из кабинета. После чего все вздохнули с облегчением. Сын знаменитого пилота Спаркса оказался просто невыносимым.

Впоследствии выяснилось, что никаких рефлексов «отца» он не унаследовал, да и вообще «грезы о небе» развеялись, как дым, после того, как он стал студентом и начал получать приличную стипендию. Интересы его вращались вокруг молоденьких девушек, азартных игр и курения пьянящих колосков. Лекции Цитрус прогуливал, а на те немногие, которые ему удавалось застать, приходил в таком неподобающем виде, что преподаватели диву давались, как сын самого Спаркса может быть таким разгильдяем. Поначалу они еще питали надежду на его исправление — всякое бывает по молодости лет, но любая чаша терпения рано или поздно переполняется, особенно если в нее регулярно плевать.

Когда Эдвард Цитрус-Спаркс предстал перед полным преподавательским составом во второй раз, он вел себя куда более развязно.

— Катитесь ко всем чертям с вашей летной школой! — объявил Эдик. Как раз в этот день он срубил крупный куш на рулетке и предвкушал вечерние развлечения. Людочка и Ариша ждали его в студенческом общежитии с нераспечатанным ящиком шампанского и коробкой пьянящих колосков.